Газета День Литературы - Газета День Литературы # 71 (2002 7)

• Название: Газета День Литературы # 71 (2002 7)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

В той же "Атомной сказке" нетрудно увидеть весьма саркастичные контаминации и со сталинским "Наше дело правое", и с ленинским "Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны". Или в "Сказке гвоздя" (1984), написанной буквально накануне "перестройки" и столь же саркастично перекликающейся со знаменитым тихоновским "Гвозди бы делать из этих людей…",— не нашлось в кузнецовской сказке гвоздей ни на селе, ни "на Москве". Впрочем, здесь уже не обойтись без цитирования:

"Я прошел до родного вождя.

На селе, говорю, ни гвоздя,

Разгвоздилась и свищет планида!

И услышал я голос вождя:

— Как же так, говоришь, ни гвоздя,

А на чем бы икона висела?

Отвечаю: — Без веры нельзя.

Но икона висит без гвоздя,

Гвоздь пошел на сердечное дело.

— Стало быть, не висит? — говорит.

— Видит Бог, не висит, а парит…

Входит думный подмолвщик вождя.

— На Москве, говорит, ни гвоздя.

Повалились столбы и заборы.

Только духом столица стоит…

— Может быть, не стоит, а парит! —

Молвит вождь и глядит хитровато:

— Не твоя ли работа, мужик?

— Не моя, — говорю напрямик, —

Это лихо мое виновато…

Незадаром мужик говорит:

— Коли наша столица парит,

То деревня подавно летает!.."

Насколько "разгвоздилась" страна, наяву показал август 91-го, а не поверившим в это — октябрь 93-го. Не хочу и не могу приписывать Юрию Кузнецову каких-то особых пророческих качеств — они, опять же, неизбежны для каждого, кто серьезно работает со словом. Речь об ином — о полной включенности поэта в истинное, а не вымышленное кем-то бытие своего народа. А то, что путь к Иерусалиму небесному лежит только через Рим, — хорошо известно еще со времен становления христианства.

И ВСЁ-ТАКИ ОНА ПЛЫВЁТ! Геннадий КРАСНИКОВ. Роковая зацепка за жизнь, или В поисках утраченного Неба. — М.: Издательский дом "Звонница-МГ", серия "ХХ век: лики, лица, личины", 2002, 496 с., тираж 5000 экз.

Многие современники утверждали, что большей половиной успеха своего "Происхождения видов" сэр Чарльз Дарвин был обязан особой доверительной интонации, окутывавшей читателя с первых страниц этой книги. Наверное, что-то подобное испытываешь и при чтении "Роковой зацепки за жизнь" — хотя ее автору любые пересечения с "первым человеком, который произошел от обезьяны", разумеется, покажутся излишними и ненужными: ведь сам Геннадий Николаевич Красников не материалист и не позитивист — напротив, верующий человек. "Многие мои метания окончились с тех пор, как я понял евангельские слова Спасителя: "Я есмь путь", — искренне пишет он, словно не замечая внутри собственной фразы сложнейшей и неожиданной переклички этих двух "я".

Так вот, красниковской искренности невольно хочется верить. Даже после того, как она, эта страстная (несмотря на заявленное: "Внешняя биография давно перестала меня интересовать" — здесь тоже весьма показательно разделение собственной жизни на "внешнее" и "внутреннее") искренность, явно пытается заполнить собой разрывы между бесстрастными фактами. Причем автор, судя по его высказываниям, является сторонником той небесспорной точки зрения, что у истории есть сослагательное наклонение: "Тут поневоле в который уже раз нельзя не воскликнуть с горьким сокрушением: "Если бы жив был Пушкин!.. Если бы ему еще было отпущено хотя бы десять-пятнадцать лет!.." Мы бы не только имели еще несколько томов гениальных пушкинских произведений, но и вся картина нашей литературы, а в определенном смысле и всей русской жизни имела бы, пожалуй, совсем иные черты, иные эстетические и нравственные ориентиры, иные исторические задачи, несомненно бы уберегшие Россию от грядущих духовных и политических катастроф!.."

Не потому ли чем ближе к современности, тем более мягкими и расплывчатыми становятся авторские оценки: если уж прошлое для него вполне (в принципе) изменяемо и пластично, то настоящее и будущее тем более не приемлют какой-то категоричности — "не судите да не судимы будете". Евгений Евтушенко, Иосиф Бродский, Владимир Бурич — такие же герои красниковских очерков, как и Юрий Кузнецов, Николай Тряпкин или Юлия Друнина. Для каждого он находит доброе слово, каждый из этих поэтов — часть его собственной жизни, которая, вот, оказывается, никуда не делась и даже нынешним псевдополитическим сором не слишком занесена, да и кровью 93-го не разорвана надвое... Это — какая-то другая система нравственных и художественных координат: не "над схваткой" и не "под схваткой", а как бы в совершенно ином измерении.

Относиться к данному обстоятельству можно по-разному. Будем считать, что одним измерением больше — это все же неплохо, хорошо даже. Как сам Геннадий Красников напоминает нам давние слова Сергея Есенина: "Гонители св. духа мистицизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному преданию, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывет…"

ПЛЮС-МИНУС РУССКИЕ Лев АННИНСКИЙ. Русские плюс… — М.: Алгоритм, 2001, 384 с., тираж 5000 экз.

Дайте мне точку опоры… Эта фраза неоднократно повторяется в новой книге Льва Александровича Аннинского. Наш известный критик и литературовед, наверное, мало похож на Архимеда, но "перевернуть землю" ему на этот раз, кажется, почти удалось. Благо, и точка опоры была выбрана подходящая: "Впереди у нас — возникновение новых народов на данной территории СССР. Какой из них станет называться русским — это, скажу я вам, открытый вопрос. Русскими будут те, кто захочет себя так называть и отстоит среди других это имя…". Эпиграф — из "железного" Глеба Павловского, нынешнего советника президента Путина. Человека, явно знающего, как нужно думать — не в смысле подчинения готовым идейным схемам, а в смысле создания этих самых схем.

Лев Аннинский всерьез задумывается над поставленным вопросом. И задумывается концептуально: "Вечных народов нет… Можно и исчезнуть. Мало ли прошло народов… Где филистимляне?.. Кто сейчас русские? Сто миллионов "человеков", ищущих места?.. Кто подберет наше имя, если мы его уроним? Смотрите правде в глаза: это будет другой народ". Посмотрим же правде в глаза вместе со Львом Аннинским. Здесь можно, конечно, поспорить с такими авторскими определениями, как "великий швед, который осуществился из несостоявшегося поляка и остался при этом в душе вечно гонимым евреем". Можно поразиться логике некоторых пассажей: "Когда из двух мировых сверхдержав остается одна, другая задумывается: как та устояла?". Но это — частности.

В этой книге двадцать один раздел посвящен различным народам, "глядя в которые, как в зеркало", русские, по замыслу автора, должны лучше разглядеть сами себя. Но есть, помимо пролога с эпилогом, еще и четыре "внеэтнических" вроде бы раздела, само именование которых заставляет задуматься: "Неевреи", "Кавказ", "Сибиряки" и "Славяне". Так в глаза какой правды нас приглашали вглядеться? Ясно, что не этнической правды как таковой. И зачем? Чтобы разглядеть себя как в зеркале? Но ведь в любом народе, как в глубине реки, течет его собственная жизнь, пересекаясь с прочими течениями, образуя водовороты и так далее…

После 1917 года русские уже "по факту", лишившись имперского устройства, сотен тысяч недавних соотечественников, ушедших в эмиграцию, стали другим народом, даже с другой письменностью и другим языком. После 1993 года мы опять стали другим народом, ибо изменилась наша духовная сущность. Она уже не русская, не советская, а "россиянская". Можно, конечно, утешать себя тем, что вот я, имярек, остался в душе коммунистом, или, напротив, стал православным, или — куда уж пуще — славянским язычником… Но — чья тут власть, чья тут сила, чье тут господство? Коммунистов? Православных? Язычников? Русских?

При всей концептуальности книги Аннинского, в целом неожиданной и радующей, эти вопросы им не ставятся прямо. Но они, по крайней мере, возникают после прочтения "Русских плюс…" За что автору отдельное спасибо.