Денис Субботин - Ларец Самозванца

• Название: Ларец Самозванца
• Автор: Денис Субботин
• Жанр: Исторические приключения

Правление царя Дмитрия Иоанновича (под таким именем он венчался на царство и кем бы он ни был, так его и должно называть) — одна из самых таинственных и странных страниц в истории России. Достаточно сказать, что проправив около года, он не сделал ничего из того, в чём его обвиняли после смерти, но лишь начал то, что потом продолжил Пётр Великий. Странно ведь, право же, что одного за это — убили, безжалостно растерзали, а второго — возвеличили. Кто же таков царь Дмитрий? Последний законный государь, Рюрикович? Самозванец-расстрига? Польский или французский, литовский или шведский авантюрист? Своим романом я не ставлю задачи раскрыть эту тайну, хотя сам верю в законность его притязаний. Государь проходит в нём тенью, лишь изредка обретая плоть в диалогах с героями книги, в их воспоминаниях и разговорах. Увы, для полноценной книги о его жизни у меня нет и не может быть материала. А хотелось бы… Фигура великолепная! Вообще, начало семнадцатого время — период Первой Смуты (закончившейся с воцарением Дмитрия), да и Второй (закончившейся воцарением Дома Романовых) выдвигает в первые ряды множество знаковых, ярких и героических фигур. Здесь и Дмитрий, здесь и Скопин-Шуйский и Басмановы и князь Мстиславский. Ляпунов, Трубецкой, Заруцкий! Пожарский с Мининым опять же… Годунов! На их фоне свергнувший Дмитрия князь Василий Шуйский кажется мне карликом. Карлик, впрочем, оказался опасен, ибо бил исподтишка! Этого не поняли ни Борис Годунов, ни Дмитрий. А меж тем, оба они — в прямом смысле — пали от его руки. Годунова отравили и историки полагают, что это сделали Шуйские (а их глава — Василий Шуйский). В смерти последнего Рюриковича впрямую повинен Шуйский! В романе я, увы (ибо писатель должен быть беспристрастен, а историк — вдвойне), не отрекаюсь от своей лютой ненависти к этому человеку. Он, а не Дмитрий повинен в шестилетней Великой Смуте, в интервенции и нависшей над Россией гибелью! И если России удалось спастись, то не благодаря, а вопреки своему царю. Незаконному царю! Увы, у нас так часто к власти приходят люди, недостойные нести столь тяжкий крест…

---

— Да? — мартовским котом промурлыкал пан Анджей. — Тогда, наверное, ты можешь проводить меня в погреб, где вина хранятся! Ну-ка!

Он довольно ловко спрыгнул — даже не шлёпнулся на четвереньки, как обычно случалось, когда он пытался проявить молодечество. Кончар, правда, зацепился за стремя, и борьба с собственным оружием слегка испортила эффект, произведённый его прыжком. Однако, когда пан Анджей, приобняв жидовку за мягкие части, повёл её куда-то за шинок, мало кто в отряде усомнился, что победа будет за благородным шляхтичем. Чай не впервой!

Внезапно Марек чуть слышно хохотнул за спиной у пана Романа, который с некоторой завистью, смешанной с досадой, следил за приятелем.

— Что ты? — не оборачиваясь, поинтересовался пан Роман.

— Да эта… Ракель, что ли? Смотри, господин, как она на новую любовь пана Анджея смотрит! Как рысь! Того и гляди, когти выпустит, да прыгнет!

— Да и пусть её! — пожав плечами, ответствовал пан Роман. — Пойдём, что ли, госпожа моя!

Татьяна, опершись на его руку, вошла в шинок.

По двору, заполошно кудахча, метались курицы, за которыми, кудахча не менее шумно и дурно, носились служанки. Шинок медленно наполнялся жизнью. Что-то с грохотом опрокинулось в погребе…

2

Подтянув шаровары и затягивая потуже пояс на обширном пузе, пан Анджея с удовольствием и некоторой долей желания обозревал тело, белеющее наготой на мешках с репой. Да, место было не слишком романтичное, да и тесновато… Но жена шинкаря старалась в меру своих сил, пан Анджей мог быть доволен. Он и был доволен, чёрт побери! С момента выезда из Москвы, у него не было нормальной женщины. Эта дура, Ракель, царапалась и кусалась, визжала как кошка… В общем, одолев её сопротивление, пан Анджей так устал, что уже ничего не хотел. Вот сейчас — другое дело. Бедняжка Сара, не выла, хотя царапалась…

и сделала всё, чтобы он был доволен… и сейчас, вполне заслуженно, отдыхала, бесстыдно раскинув толстые ноги и нисколько не озаботившись тем, чтобы хотя бы прикрыться.

— Одевайся! — с неожиданно нахлынувшим раздражением сказал пан Анджей. — Муж ждёт!

— Да пусть ему крыша на голову свалится! — разразилась проклятьями жидовка. — Да чтоб он… Прости, мой господин… Наболело! Видишь ведь, шинок наш пришёл в упадок, во дворе — только грязь да куриный помёт, в сарае — лишь две коровы, а не дюжина, как бывало. Погреб, и тот пустой! Последнюю мальвазию выставим, чтобы вас, моцные паны, удоволить! Да я ради этого ничего не пожалею!

— Баню стопи! — буркнул пан Анджей, слегка смягчившись. — Попаришь потом, зайдёшь! Иди, иди!

Жидовка выскользнула, игриво зацепив по пути бедром. Пан Анджей, которого это прикосновение неожиданно взволновало, двинулся, было, следом… но в последний момент себя сдержал и пошёл в зал. Силы, так обильно потраченные, совершенно не лишним было бы подкрепить.

В зале было душно, стоял крепкий запах пота, ещё пахло пролитым пивом, жареным мясом и грязными портянками. Орлиным взором окинув зал и отметив, что бедняги жиды отсажены куда подальше, пан Анджей шагнул вперёд. Кажется, кто-то крикнул ему «осторожно», но было уже поздно. Нога пана Анджея, скользнув по чему-то жидкому, поехала вперёд, вторая осталась на месте, и пан Анджей под треск разрываемых портов плюхнулся со ступенек вниз. Колобком перекатившись через голову и ещё не очухавшись, он сразу же вскочил на ноги… Почему-то никто не осмелился смеяться над ним. Даже пан Роман. А Яцек, побледнев, вскочил с места и бросился с платком наперевес — отчищать белесые комочки, покрывшие новый кафтан его господина. Комочки эти издавали резкий и отвратный запах. Как будто это было блевотина… Блевотина?! Пан Анджей почувствовал, что его самого начинает поташнивать.

— Где здесь вода? — напряжённым голосом спросил он, лихорадочно отыскивая другой выход из зала, чтобы не пришлось шагать по размазанной по полу массе.

— Здесь, господин, здесь! — подхватив его под локоть, под его наиболее чистую часть, Яцек повёл разгневанного пана подальше от стола. А то что-то некоторые лихие шляхтичи зеленеть начали при виде своего командира…

— Ну, что ж! — сказал пан Роман, наконец-то получив возможность ухмыльнуться пошире. — Наш драгоценный пан Анджей в очередной раз влип в историю… Надеюсь, мы все сохраним молчание о ней, так как это не тот случай, разглашение которого не порушит чести!

Что шляхтичи, что казаки, все поддержали его речь одобрительными выкриками. И впрямь, позор — измазаться в блевотине — слишком велик, чтобы пан Анджей, с его-то гонором, пережил его бесследно. Другое дело, он вполне может обрушить свой гнев на того, кто разболтает эту историю… А в гневе пан Анджей был страшен! Пан Роман до сих пор с содроганием вспоминал, как они поссорились. Раздувшийся, словно кочет, низенький пан Анджей отчаянно пытался допрыгнуть до него, чтобы врезать кулаком именно по голове. Части тела пана Романа, находившиеся в пределах досягаемости, его не интересовали. С тех пор прошло много лет… Пан Анджей не изменился.

— Кстати, где же хозяин? — раздражённо рявкнул пан Роман. — Он нам, кажется, гусей обещал! В яблоках!

— Окстись, пан! — проворчал Клим Оглобля. — Откуда весной… ну, пусть ранним летом — яблоки?! Если только мочёные, с прошлого урожая. Да и то, небось, сплошь гниль да черви!

— Обещал, пусть подаёт… Пан Анджей, ты вернулся?!

Пан Анджей, бурый и насупленный, молча уселся на оставленное для него место. По слабому мановению его длани, Яцек бегом принёс ему полть куры, гороховой каши, чарку мальвазии, которую донесла-таки хозяйка.

Придирчиво изучив куру, пан Анджей мрачно куснул её. Потом ещё раз, ещё… Понравилось. Мальвазия, к слову — тоже по вкусу пришлась. Добрая мальвазия! Старая… Теперь такой уже не бывает.

— А что, пан Роман! — задумчиво протянул он. — Вечер на дворе! Не стоит, пожалуй, дальше ехать! Останемся…

— Да ты что, пан Анджей?! — изумился тот. — Какой вечер?! Полдень едва-едва минуло! Ты вроде и не пил ещё толком…

— Вот-вот! — подхватил уже изрядно повеселевший пан Анджей, опрокидывая в себя вторую чарку. — Я и говорю, пить надо меньше! Ты уже захмелел, для тебя — полдень! А я, трезвый, лучше соображаю. Для меня — вечер! Завтра с утра, по холодку-то выедем, куда как лучше ехать будет!

— Ладно! — сдался, тяжко вздохнув, пан Роман. — Завтра! Но уж гляди, отсрочки больше не будет!

Тут, наконец, и хозяин появился — с огромным блюдом, посреди которого горкой коричневой плоти возвышалась какая-то большая ворона… Ну, может, утка дохлая… Но не гусь же! Яблоки обещанные, правда, на блюде присутствовали…

— Что-то ты долго! — попенял ему пан Роман. — Это — твой гусь?

— Прости, господин! — привычно заныл шинкарь. — Зато гусь хороший попался! Вкусный, сочный… Молодой!

— Молодой, это хорошо! — рассеянно сказал пан Роман, прислушиваясь к шуму за дверью. Потом дверь с грохотом распахнулась и в зал, всхлипывая и на ходу запахивая разодранную до пупа рубаху, вбежала служанка, самая миловидная из трёх. Следом за ней, гоголем, не спеша, в зал зашёл немолодой усач-казак.

— Мотню застегни!.. — рявкнул кто-то.

Со всех сторон, вторя ему, стали выкрикивать советы. Кто-то залихватски свистнул в четыре пальца. Кто-то завистливо заорал, что так не честно. Несколько человек, явно направляясь следом за убежавшей на кухню служанкой, вскочили с мест, да так и замерли, ожидая одобрения или запрета от самого пана Романа. Тот, словно не замечая, вгрызся крепкими, молодыми зубами в кус жирной, в подливе и луке, свинины. Сок брызнул на щёки, на подбородок…

Ободрённые его молчаливым согласием, казаки ринулись на кухню. Сквозь незакрытую дверь было видно, как её повалили прямо на кухонный стол, жадно посрывали обрывки одежды, да тут же и оприходовали по очереди.

— За удачу! — поднял чарку пан Роман. — За вас, славные мои паны!

— Слава пану Роману! — вскочив на ноги, яростно заорал усатый шляхтич.

— Слава нашему господину! — подхватили его клич казаки и остальные шляхтичи. — Долгих лет пану Роману!

Пан Роман был глубоко тронут.

— Шинкарь, ещё вина! — рявкнул он, широко взмахнув рукой. — Да побольше! Такие славные воины не могут просыхать надолго!

— Берегись, шинкарь! — громогласно заорал Клим Оглобля, подле которого беспробудно дрых Андрей Головня. — Я не я буду, а мы опустошим твой погреб досуха!

Шинкарь только вздохнул притворно. В глазах его, однако, заметны были лукавые искорки. Пусть пьют! Потом расплатятся… так, или иначе!

3

— Не нашёл, господин! — Яцек, великовозрастный балбес, виновато развёл руками, стараясь не смотреть в глаза взбешённому пану Анджею. Тому, вишь ты, взбрело снова помиловаться с хозяйкой, та же, как назло, словно сквозь землю провалилась!