Семен Резник - Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

• Название: Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына
• Автор: Семен Резник
• Издательство: Захаров
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-8159-0554-2,5-8159-0332-9

Семен Резник, писатель, историк и журналист, автор исторических романов, научно-художественных биографий, историко-публицистических книг о России последних двух столетий. Живет в США. Сотрудник радиостанции «Голос Америки».

Книга Семена Резника — это достоверный и полный драматизма рассказ о евреях в России и об их гонителях. О тех, кто сваливал на них грехи сначала царской, а затем советской власти, а свалил в пропасть и их, и себя, и страну. В 2003 году изд-во «Захаров» выпустило книгу С. Резника «Вместе или врозь?», охватывавшую в основном дореволюционный период. В новом издании — вдвое большем по объему — повествование доводится до наших дней.

Эта книга — не столько анализ дилогии Александра Солженицына «Двести лет вместе», сколько параллельное с ним прочтение истории России, с попыткой определить реальное место в ней евреев и так называемого еврейского вопроса. Если А. Солженицын привлекает в основном «еврейские источники», преимущественно вторичные (материалы «Еврейских энциклопедий», публицистические работы и мемуары по большей части второстепенных лиц), то С. Резник основывается на документах-первоисточниках, свидетельствах высших чинов царской и советской администрации, прямых участников событий, в отдельных случаях — на специальных трудах историков. Хотя полемика с Солженицыным проходит через все повествование, содержание книги к ней не сводится: оно значительно глубже и шире.

---

В этой невинной оговорке — „за 30 лет“, — а не естественней ли было спросить „за 50“ или хотя бы „за 40“? — как же характерно выразилась тут поразительная забывчивость! За тридцать лет, с конца 30-х годов, Витковскому может быть и не много встречалось следователей-евреев (впрочем, сохранились они и в 60-х), Но Витковский, который преследовался органами уже сорок лет, и был на Соловках, — очевидно, не забыл время, когда трудней было увидеть следователя русского, чем еврея или латыша» (т. II, стр. 294–295).

Я должен сделать небольшое отступление, чтобы воздать должное памяти Владимира Львовича Гершуни — одного из самых стойких диссидентов, из тех немногих, кто не хотел ничего для себя, даже скромной известности или благодарности. «В 50-е годы сидел со мной в лагере, еще тогда юноша, Владимир Гершуни», отмечает Солженицын (т. II, стр. 119), но Гершуни сидел не только при Сталине, когда «карающая рука» разила направо и налево. Он и в более вегетарианские времена постоянно подвергался преследованиям; много лет был заживо погребен в психушке, где спасался от помешательства сочинением стихов в самом трудном из возможных жанров (писал палиндромы, в которых каждая строчка должна читаться одинаково как слева направо, так и справа налево); а, выйдя из психушки, снова выступал с протестами, редактировал самиздатский журнал «Поиски», собирал и распространял «антисоветчину», отчетливо понимая, что его снова посадят (это и произошло). Он боролся за свободу, за право каждого выражать свое мнение. Никакого различия между эллинами и иудеями для него не существовало. Что касается «невинной оговорки», в которой якобы выразилась «еврейская несамокритичность» Гершуни, то это недоброе (если не сказать — злонамеренное) перетолкование его слов. Из самого эпизода видно: Гершуни не оспаривал, что в двадцатые-тридцатые годы в числе ГПУшников хватало евреев. (Оставляю в стороне солженицынский перехлест относительно того, будто среди следователей евреи тогда попадались чаще, чем русские: по его собственным данным, до середины 1930-х годов численность евреев в карательных органах составляла примерно 7,5 процента, что, конечно, очень много, но славян-то было в восемь-десять раз больше). Но затем евреев из органов вычистили и больше уже не принимали. Очевидно, это и имел в виду Гершуни, когда заметил, что за последние тридцать лет (то есть с конца 19З0-х) среди карателей евреев почти не было (а те, что были, видимо, по официальным документам считались русскими, как и тот следователь Яковлев).

Возвращаюсь к основной теме этого очерка, то есть к вопросу об авторстве «пакостного шедевра».

Сведенные общей лагерной судьбой, Солженицын и Гершуни продолжали общаться и после освобождения, но отношений не афишировали, так что знали об этом немногие. А при разговоре о повести Витковского никто третий, похоже, вообще не присутствовал — иначе подал бы какую-то реплику. Разговор тет-а-тет и передан во втором томе «Двухсот лет вместе». Но каким образом эти же два абзаца могли оказаться в «опусе», попавшем в книгу Сидорченко?  Если это подлог, то откуда фальсификатор мог знать о том разговоре и передать его теми же словами? Чудеса, да и только! Но они тотчас превращаются в чудеса в решете, если допустить, что «пакостный опус» написан самим Солженицыным. 

Если кому-то и этого мало, то вот еще пара текстов-близнецов — не только по стилю, лексике, акцентировке, но по фактическому содержанию, которое никому постороннему не могло быть известно. 

Об Ансе Бернштейне:

ШЕД-1968: «Латыш Анс Бернштейн считает, что он лишь потому выжил в лагерях, что в тяжелые минуты обращался  за помощью к евреям, а те по фамилии, да и по подвижному облику, принимали его за своего и всегда выручали. В лагерях же, где он был (например, буреполомские, начальник Перельман) евреи  всегда составляли всю правящую верхушку и евреи были ведущие вольнонаемные (Шульман — начальник Спецотдела, Гринберг — начальник лагпункта, Кегельс — главный механик завода), и, по его рассказам, в избранный себе штат подбирали из заключенных — тоже евреев» (стр. 46–47).

ДЛВ-2002: «Латыш Анс Бернштейн, один из моих свидетелей по „Архипелагу“, считает, что он лишь потому выжил в лагерях, что в тяжелые минуты обращался  за помощью к евреям, а те по фамилии, да и по подвижному облику, принимали его за своего — и всегда выручали. В лагерях же, где он был (например, буреполомские, начальник Перельман) евреи, говорит,  всегда составляли всю правящую верхушку и евреи же были ведущие вольнонаемные (Шульман — начальник спецотдела, Гринберг — начальник лагпункта, Кегельс — главный механик завода), и, по его рассказам, в избранный себе штат подбирали из заключенных — тоже евреев» (стр. 333).

Коль скоро Анс Бернштейн был свидетелем Солженицына по «Архипелагу», то логично ожидать, что его имя встречается в этом труде. И действительно. Я нашел восемь таких упоминаний. Вот они:[858]

1. «Вас  отводят  в  сторону  на  заводской проходной, после того как вы  себя удостоверили пропуском — и вы взяты; вас берут из военного  госпиталя  с температурой 39 (Анс Бернштейн), и врач не возражает против вашего ареста (попробовал бы он возразить)» (т. 1, часть 1, гл. 1).

2. «„Все  придется отдать…“ — безнадежно качает головой надзиратель на Горьковской пересылке, и Анс Бернштейн с облегчением отдает ему комсоставскую шинель — не просто так, а за  две луковицы» (т. 1, часть 2, гл. 2).

3. «Например, едет Анс Бернштейн по спецнаряду с севера на нижнюю Волгу,  на  сельхозкомандировку.  Везут его во всех описанных теснотах, унижениях, облаивают собаками, обставляют штыками, орут „шаг вправо, шаг влево…“ — и вдруг ссаживают на маленькой станции Занзеватка, и встречает его там одинокий спокойный надзиратель безо всякого ружья. Он зевает: „Ладно, ночевать у меня будешь, а до завтрева пока гуляй, завтра свезу тебя в лагерь“. И Анс гуляет» (т. 1, часть 2, гл. 4).

4. «Анс Бернштейн обварил умело руку кипятком через тряпку — и тем спас свою жизнь. Другой обморозит умело руку без рукавички или намочится в валенок и идет на мороз. Но не все разочтешь: возникает гангрена, а за нею смерть» (т. 2, часть 3, гл. 7).

5. «А что за люди должны быть те бухгалтера, которые отпустили Лощилина на волю поздней осенью в одной рубашке? Тот сапожник в Буреполоме, который без зазрения взял у  голодного Анса Бернштейна новые армейские сапоги за пайку хлеба?» (т. 2, часть 3, гл. 9).          

6. «Суд? Какая-нибудь Лагколлегия, — это подчиненный Облсуду постоянный суд при лагере,  как  нарсуд в районе. Законность торжествует!  Выступают и свидетели, купленные III Отделом за миску баланды. В  Буреполоме частенько  свидетелями на  своих бригадников  бывали бригадиры. Их заставлял следователь — чуваш Крутиков. „А иначе сниму с бригадиров, на Печору  отправлю!“ Выходит такой бригадир Николай Ронжин (из Горького) и подтверждает: „Да, Бернштейн говорил, что зингеровские швейные машины хороши, а подольские не годятся“. Ну, и довольно! Для выездной сессии Горьковского Облсуда (председатель — Бухонин, да  две местных комсомолки Жукова и Коркина) — разве не довольно? Десять лет!» (т. 2, часть 3, гл. 13).

7. «А  вообще как верно истолковать самоубийство? Вот Анс Бернштейн настаивает, что самоубийцы — совсем не трусы, что для этого нужна большая сила воли. Он сам свил веревку из бинтов и душился, поджав ноги. Но в глазах появлялись зеленые круги, в ушах звенело — и он всякий раз непроизвольно опускал ноги до земли. Во время последней пробы оборвалась веревка — и он испытал радость, что остался жив» (т.2, часть 4, гл. 1).

8. «Ансу Бернштейну и через 11 лет снятся только лагерные сны. Я тоже лет пять видел себя во сне только заключенным, никогда — вольным. Л. Копелев через 14 лет после освобождения заболел — и сразу же бредит тюрьмой. А  уж „каюту“ и „палату“ никак наш язык не проговорит, всегда — „камера“» (т. 3, часть 5, гл. 7).

Итого, восемь раз в «Архипелаге» Солженицын пишет об Ансе Бернштейне, но ни малейшего намека на то,  что персонаж со столь выраженной еврейской фамилией — латыш,  а не еврей, там нет! Правду о национальности этого персонажа автор «Гулага» по каким-то соображениям утаил. Откуда же фальсификатор, сочинявший «пакостный опус», мог об этом узнать? Да еще о том, что у него был «подвижный (еврейский) облик», о чем  в «Архипелаге» ни слова. И что евреи, принимая его за  своего, «всегда  выручали» — об этом тоже ни слова! (Хороша, однако, была  выручка, если, чтобы не загнуться на общих работах, бедняга должен был  «умело» обварить себе руку; если несколько раз, доведенный до крайности, пытался покончить с собой.)