Александр Алексеев - Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева

• Название: Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева
• Автор: Александр Алексеев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Мой прощальный бенефис в Ставрополе привлек много публики. Этот вечер никогда не изгладится из моей памяти. Испытывая неподдельную любовь публики, видя ее ко мне расположение, мне вдруг и самому взгрустнулось и жаль стало покидать Ставрополь, в котором я провел четыре года спокойно и хорошо. Что встречу я там? Найдутся ли симпатизирующее люди? Буду ли иметь успех или забьет меня равнодушие харьковцев, которые, впрочем, когда-то относились ко мне хорошо? Но ведь я уже ими, вероятно, забыт; и до и после меня перебывала там масса актеров, упомнить которых у кого же хватит возможности?.. Во все время спектакля мучили меня эти убийственные вопросы, и я был готов отказаться от новой службы; слезы подступали к горлу, и сердце тревожно билось. Это редкие и дорогие минуты в жизни актера. Юбилейные чествования и публичные прощания всегда вызывают эти мучительные, но вместе с тем и бесконечно сладостные чувства… Во время самого трогательного прощания в последнем антракте, из литерной ложи кто-то бросил к мои м ногам кошелек с деньгами. Я отступил от них и смутился. Из публики послышался голос:

— На дорогу!

Я поднял кошелек и прослезился. Таких откровенных подарков мне получать еще не случалось. В сороковых годах о бросании денег на сцену не было слышно; это напоминало первые годы русского драматического театра, относящееся к царствованию Екатерины Великой…

Первым моим дебютом в Харькове был «Стряпчий под столом». Публикой принят я был настолько хорошо, что перед вторым выходом я уже не ощущал в себе нисколько робости. Для дебютанта это имеет громадное значение: иногда робость так забивает новичка, что у него язык к гортани прилипает и каждое слово им выжимается из себя так, как будто бы он не знает своей роли и, не уяснив характера изображаемого лица, играет без всякой типичности, без всякого смысла. Это первое впечатление обыкновенно долго не изглаживается из памяти публики, и такому актеру она всегда будет не доверять. Публика не чутка: явится перед нею какая-нибудь бездарность, не знающая меры своему нахальству, она сразу расположится к ней и хотя потом убедится в своей судейской близорукости, но первое время будет рукоплескать и провозглашать эту бездарность гением. За кулисами такие недоразумения случаются часто…

Тогдашний харьковский генерал-губернатор Кокошкин был страстный театрал и покровитель искусств. Почти на каждом спектакле он присутствовал и был строгим ценителем актеров, которые при нем сдерживали себя и не позволяли излюбленных «отсебятин» и шутовских выходок. Все прилаживались к его вкусу и на перебой старались заслужить его лестную похвалу. Таким образом благотворное влияние Кокошкина на сцену было неизмеримо: таланты находили поддержку и имели возможность развиваться, контингента исполнителей образовывался исключительно из людей способных, а бездарности, как-нибудь нечаянно попавшие на харьковскую сцену, быстро уясняли свою бесполезность и незамеченными испарялись в другие, более удобные для них провинции. Во все время губернаторства Кокошкина харьковская труппа славилась ансамблем, считавшимся равным казенным театрам.

В мое время служили в Харькове: Елизавета Николаевна Федорова, артист императорских театров Кравченко, комическая старуха Ладина, Бобров, знаменитый в провинции Карп Трофимович Соленик, Бабанин, Микульская, Гончарова, Пронский (впоследствии поступивший в Александринский театр), Николай Карлович Милославский и, наконец, мой старый и неугомонный сослуживец М.А. Максимов. Гастроливали: Павел Васильевич Васильев, В.В. Самойлов, Н.В. Самойлова, Живокини.

Семья моя с каждым годом увеличивалась; одного жалованья мне стало недостаточно, пришлось «подкармливаться» приватными доходами. Я принялся за преподавание бальных танцев в семейных домах, в пансионах и даже в университете. Это давало мне отличный заработок, и я жил припеваючи. Не без удовольствия вспоминаю то время: это лучшая пора моей жизни…

Режиссером у нас был Милославский, известный своими проделками и находчивостью, часто дерзкою, но всегда остроумною. В памяти театралов и сослуживцев он оставил по себе не одну сотню анекдотов, правда, мало говорящих в его пользу, но верно его обрисовывающих. Для него не существовало затруднений, он все легко преодолевал и постоянно выходил сухим из воды. Он не мог бы похвастаться любовью товарищей, но имел бы право выставить на первый план то удивление его уму и изобретательности, которое он непроизвольно внушал всем и каждому. Николай Карлович вообще был не из конфузливых и никогда ни с кем не стеснялся; с не-театральными людьми держался он барином и так ловко обставлялся, что все считали его богачом и не без удовольствия водили с ним дружбу.

Как-то Петровский рекомендует ему юного дебютанта, местного любителя драматического искусства из купеческих сынков.

— Хорошо! — ответил Милославский, смерив взглядом робкого молодого человека так, что у того поджилки затряслись. — Подебютируйте!.. А играли ли вы когда-нибудь?

— Никогда, — сознался дебютант.

— Это бывает, — иронически заметил режиссер и осведомился: — а в чем бы вы хотели выступить?

— В «Гамлете», — выпалил новичок и сконфузился.

— В хорошенькой рольке!… Ну, хорошо, в «Гамлете» — так в «Гамлете»… Приходите завтра в театр и почитайте его монологи…

На другой день юноша торжественно явился в театр во время репетиции.

— Ну, вот и отлично!— встретил его Николай Карлович. — Пожалуйте на аван-сцену и декламируйте.

Милославский поставил его на место и велел начать чтение. Не успел дебютант произнести пяти стихов, как вдруг пол под ним проваливается, и он оказывается под сценой. Николай Карлович раньше сговорился с машинистом и поставил юношу на условное место с умыслом его провалить. Случилось это в присутствии почти всей труппы.

Оскорбленный и гневный дебютант выбегает из машинной и с угрожающей жестикуляцией направляется к Милославскому.

— Милостивый государь!— говорить на ходу запыхавшийся купеческий отпрыск. — За это ведь…

— Тише — люк!— останавливает его Милославский.

Тот, как змеею ужаленный, отпрыгивает в сторону и опять начинает прерванную фразу:

— Милостивый государь! За это…

— Люк!— снова перебивает его Николай Карлович, указывая на то место, где стоит взволнованный дебютант.

— Ай!— и опять прыжок в сторону. — Милостивый государь! Я вам достался не для…

— Люк! Люк! Осторожнее!…

— Ай!— снова прыжок в сторону.

И так Милославский довел этого горячего поклонника искусства до самого выхода, заставив его проскакать всю сцену при общем смехе актеров.

«Отсебятины» и шалости на сцене были страстью покойного Николая Карловича, не отделявшего, в угоду невзыскательной «райской» публике, классической трагедии от вздорного водевиля. Это было ему непростительно, и тем более, что пользовался он репутацией талантливого артиста.

Помнится мне, как в какой-то раздирательной драме или трагедии Милославскому надлежало умереть. Он и умер, грохнувшись на пол, но так не рассчитано, что пришелся как раз под декорацией, которою следовало сделать чистую перемену[8].

— Николай Карлович, — шепнул ему из-за кулис его помощник, — занавес нужно спустить…

— Почему? — так же тихо, незаметно для публики, спросил Милославский.

— Вы под чистой переменой лежите.

— Пустяки! — сказал он и, к изумленно публики, воскрес, встал, спокойно перешел на другое место и снова умер, крикнув за кулисы: «давай».

Николай Карлович был неуживчив, характером обладал беспокойным, так что имел много врагов и окружал себя вечными неприятностями. С Петровским у него бывали частые недоразумения, проходившие почти бесследно, но однажды вышла у них такая жестокая ссора, что Петровский наотрез отказался от дальнейших услуг Милославского. Не дослужив сезона, Николай Карлович отправился в Москву. Его режиссерские обязанности были временно поручены одному из актеров. На другой сезон Петровский взял к себе режиссером актера Дмитриева, которого и послал в Москву пополнять труппу.

— Кого знаешь, бери, — вместо напутственного слова сказал ему Петровский, — но только с Милославским не свяжись. Даром служить пойдет — не бери…

Приезжает Дмитриев в Москву, заключил несколько контрактов с актерами и перед самым отъездом встречается с Николаем Карловичем.

— Что делаешь в Москве?— спросил он Дмитриева.

— Для Харькова труппу набираю…

— А! Так это тебя прислал Петровский.

— Меня.

— Ну, так ты-то мне и нужен…

— Не в Харьков ли хочешь? Тю-тю!.. Дмитрий Яковлевич не велел мне ни под каким видом с тобой возжаться…

— Дурак ты, как я погляжу! Как же не велел, если он мне сегодня телеграмму прислал, чтобы я разыскал его поверенного и покончил с ним…