Александр Алексеев - Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева

• Название: Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева
• Автор: Александр Алексеев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Я оторван от дому, от родных, от товарищей, здесь никого нет близкого, все чуждо и постыло…

— А ты, дурень, в кислоту-то не ударяйся! Подбодрись да расхаживай фертом…

— Не для чего?

— А не то женись, это иногда помогает… Вдвоем-то веселее… право-слово, женись…

— На ком?

— Мало на свете баб существует, что ли? Сколько угодно дур найдется… Да не хочешь ли я тебе свою свояченицу присватаю?

— Ну, где мне жениться, я еще так молод…

— Молот, молот!— передразнил меня Рыбаков и скаламбурил:— молот-то в кузнице, а ты человек, как человек… Нет, в самом деле, женись ты на моей Варюше, чего она в девках сидит, давно бы пора ей семьей обзавестись… Вот после репетиции пройдемся-ка ко мне…

— Ну, какой я жених, Николай Хрисанфович…

— Экий ты не сговорчивый, уж коли сказал женю, так непременно женю, без этого дело не обойдется…

***

После репетиции Рыбаков увел меня к себе почти силой. Переступив порог квартиры, он своим зычным голосом крикнул:

— Жена, Павлина Герасимовна, припасай водки!

— Ну, чего ты орешь! — послышался из соседней комнаты голос жены, привыкшей таким образом усовещивать мужа.

— Водки, говорю я! Поздравлять нареченных будем…

— Николай Хрисанфович! — шепнул я ему: — как же поздравлять-то, ни невеста меня, ни я ее, еще не видали…

— Чего тут видеть, все на один манер скроены… Ты, брать, не шебарши, а повинуйся…

В этот визит я познакомился с его свояченицей, Варварой Герасимовной, которая произвела на меня очень хорошее впечатление и своим характером расположила в свою пользу. В Елизаветграде я сделал ей предложение, а в Николаеве в начале ноября женился.

Вот каким анекдотическим образом я сделался семьянином. Теперь кстати приведу несколько забавных фактов из жизни Николая Хрисанфовича, совершившихся на моих глазах.

Павлина Герасимовна Рыбакова, отлично знавшая неукротимо добрый нрав своего супруга, отбирала от Николая Хрисанфовича все деньги, какие только у него случались. Иногда даже вместе с ним ходила получать его жалованье и зорко следила за тем, чтобы он не брал от антрепренера «в счет будущей получки». К этому принудила ее безалаберная натура мужа, который, благодаря своей артистической беззаботности, очень часто заставлял семью терпеть нужду и лишения. Поэтому, когда деньги попадали в руки Павлины Герасимовны, Рыбаков превращался сам в нуждающегося человека и выпрашивал у нее целковые на карманные расходы. Но иногда, не довольствуясь рублем, он прибегал к различным замысловатым обманам и под разными благовидными предлогами выманивал большую сумму. Хотя эти обманы и не были редкостью для Рыбаковой, но, тем не менее, они ему часто удавались. Об одном из таких я и хочу рассказать.

Однажды Рыбаков говорит своей жене:

— Как ты думаешь, готов мой жилет или нет?

— Какой жилет? — изумляется та.

— Да вот тот, темный, высокий…

— Какой такой? В первый раз слышу…

— Как в первый? Да разве я тебе не говорил, что на той неделе я себе новый жилет заказал для бенефиса?..

— Ничего не говорил…

— Да не может быть! Ты верно забыла…

— Никогда ничего не забываю…

— Удивительно!.. — пожимает плечами Николай Хрисанфович и ласково прибавляет:— дай-ка мне пять рублей, я пойду возьму его, наверное давно готов…

— Не врешь ли ты, — подозрительно вглядывается Павлина Герасимовна в супруга, который храбро выдерживает пристальный взгляд, не моргнувши глазом.

— Вот тебе раз!— хладнокровно замечает он и ссылается на меня:— вот и Саша видел, как я с портным торговался. Он все время на семи рублях стоял, а я больше пяти не давал… Саша, ведь при тебе я жилет заказывал?

— Не помню что-то, — конфужусь я, — кажется, без меня…

— Неужели забыл? Еще в это время ты, кажется, в углу уборной на парикмахерском столе сидел и роль учил?

— Не другой ли кто был?..

— А, может быть, кто и другой… ну, да это все равно, одним словом у меня свидетель имеется… Ну, дай ты мне, пожалуйста, пятерку… Как-то не ловко — жилет готовь, а я не иду за ним.

— Промотаешь…

— Ну, вот тебе раз! Если хочешь, я с Сашей пойду: он будет благородным свидетелем…

Получив деньги, Рыбаков позвал меня с собой к портному. Отправились. Но, дойдя до первого трактира, завернули в его гостеприимное помещение. Я было стал удерживать его.

— Не хорошо, говорю, — ведь мы к портному пошли…

— Неужели ты принимаешь меня за дурака, который жилет себе заказывает?

— Истратишься, а жена будет сердиться…

— Не твое дело! Я умею с ней разговаривать…

Пробыли мы с ним в трактире часа два и израсходовали

три рубля. Возвращаемся домой, уже несколько навеселе. Павлина Герасимовна встречаешь его вопросом:

— А жилет принес?

— Нет, портного не застали дома…

— А деньги целы?..

— Почти… Ах, если б ты знала, какое с нами несчастье случилось.

— Что такое?

— Только что вышел я с Сашей от портного, как нападают на нас два замаскированных разбойника. Выхватывают у меня пятерку, себе берут три, а мне оставляют два рубля. Вот тебе и сдача, а кричать мы никак не могли, потому что они зажали нам рты и к виску пистолеты приставили.

Жена по обыкновению махнула рукой и прекратила дальнейшие расспросы.

Когда Рыбаков объявил Зелинскому, что ему нужен второй бенефис для того, чтобы справить пятидесятилетий юбилей своей артистической деятельности, антрепренер возразил:

— Уж не с ума ли ты дошел, Николай Хрисанфович? Да разве есть пятьдесят лет, как ты играешь?

— Ну, и дурак же ты!— ответил Рыбаков. — Разве доживу я до действительная юбилея? Надо раньше его справить… Двадцатипятилетние то я уж сколько раз справлял, и всегда было очень весело…

Как-то перед спектаклем разговорились актеры про казенные театры. Разговор был продолжительный и спорный.

— А отчего вы, Николай Хрисанфович, не попробуете на императорской сцене продебютировать? — спросил Рыбакова кто-то.

— Я уж почти дебютировал, — ответил Рыбаков таким тоном, после которого непременно должно было следовать вранье.

— Как так почти?

— А так. Донес кто-то великому князю Михаилу Павловичу, что существую я в провинции и всем трагикам нос утираю. Вот он обрадовался и выписал меня в Петербург. Приезжаю я с курьером и прямо во дворец. «А, это ты», говорит великий князь. «Да, отвечаю, я». «Вот молодец, говорит, что приехал, а я думал, что закапризничаешь». А я отвечаю: «никогда, ваше высочество, не капризничаю».

Рыбаков перевел дух и гордо произнес:

— Вот какой мне прием был, даже теперь слеза донимает!..

— Ну, а дальше-то что? — приставали к рассказчику.

— Дальше-то мне говорит Михаил Павлович: «ты будешь служить у нас, но должен предупредить тебя, что Каратыгин очень завистлив и будет интриговать». А я отвечаю: «ничего, если будет много шебаршить— побью». Потом и говорит: «он будет стараться не допускать тебя до дебюта, ты как-нибудь подкрепись и не пей до первого выхода, а потом валяй, как тебе будет угодно». Я пообещал, пошел в гостиницу, остановился в ней и стал роль зубрить. Зубрил, зубрил, выпить страх захотелось, но я креплюсь. Вот пообедал и все креплюсь. На другой день тоже креплюсь, а к вечеру стал дьявол меня соблазнять.

— Каким образом?

— Вижу вдруг я: в печке штоф водки дрыгает, то покажется, то опять вверх поднимется, и пищит какой-то жиденький голосишко: «выпей, выпей, выпей». Крепился, крепился, не стерпел. Поймал этот штоф и выпил. Приходят звать на репетицию, а я еле языком шевелю, ну, конечно, доложили Михаилу Павловичу. «Жаль, сказал он, Рыбакова, да ничего не поделаешь; а все это штуки Каратыгина». Меня отправили на казенный счет обратно в провинцию, а Каратыгина за наваждение на меня нечистой силы посадили на месяц под арест… Вот так мое поступление и не состоялось…

Нужно ли прибавлять, как во все время его рассказа присутствовавшие еле удерживались от смеха, чтобы не рассердить Николая Хрисанфовича, не любившего недоверия к своим словам, и каким хохотом они разразились в конце-концов. На что Рыбаков только и крикнул:

— Дурачье! Побывали бы в моей шкуре, так не до смеху бы вам было…

Как-то участвует Николай Хрисанфович в драме Лажечникова «Опричник». Он играл царя Грозного. В некоторых сценах он так увлекался, что, забыв совершенно про существование суфлера, делал незаметно для себя громадные вставки из «Бориса Годунова» Пушкина.

— Вы какой-то винегрет из роли делаете, — замечают ему.

— Нет-с, жарю по пьесе…

— Помилуйте, в пьесе и намека на то нет, о чем вы разговаривали…

— Грозного я наизусть знаю, дословно его играю…

— Вы целые монологи из «Бориса Годунова» читали.