Константин Брендючков - Последний ангел

• Название: Последний ангел
• Автор: Константин Брендючков
• Издательство: Верхне-Волжское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1984

Производственная повесть, написанная с точки зрения критически мыслящего ИТР, с размышлениями на тему «почему нам не дают лучше работать» и осторожной критикой бюрократии. Чтобы обострить проблемный пафос, используется фантастический прием: к герою-инженеру из мест взрыва Тунгусского метеорита попадает артефакт сверхцивилизации — «наблюдатель», похожий на статуэтку ангела. С его помощью герой приобретает особые способности (напоминающие телепатию) и делает для родного завода суперкомпьютер.

А. Мешавкин.

---

Что ж, я Ее понимаю. Много ли мне осталось полноценной жизни, пятилетка, от силы — две? А Она и через десять лет будет полна энергии и страстей. Пусть подарит мне хоть три года, может, после них мне вообще станет не до женщин.

Существеннее, пожалуй, другое: сколько себя помню, не замечал к себе особой благосклонности женщин. Уж чего не было, так не было. Правда, в моей сумбурной жизни я не очень-то и гонялся за ними, мне хватало других забот и переживаний. Те связи, которые все же возникали, были немногочисленны и непродолжительны. Сходился и с теми, к кому тянуло, расставались без сожалений, не было ни любви, ни очарования, — не оделил, видно, господь смолоду такими чувствами. Может быть, женщины чутьем распознают такого сухаря?

А Она, молодая и очаровательная, утверждает, что я обаятелен, что она полюбила меня. Вот и думается, что не обошлось тут все-таки без «чертовщины». Можно подумать, что у меня и впрямь появилась не только способность читать чужие мысли, но и влиять на людей…

Я совсем было утвердился в этом, но тут, как нарочно, таинственные явления прекратились, а связь с Ней осталась. Она приходит ко мне такая же ласковая и любящая, как только я позову. Несколько раз — в Ее отсутствие, конечно, — садился я в кресло перед телевизором, отдежурил несколько вечеров перед пустым экраном, но так никто больше ко мне и не явился. Если в моем телевизоре и был какой-то заряд спиритизма, то он явно выдохся. Поневоле напрашивается объяснение: вся «чертовщина» просто-напросто привиделась потому, что в одиночестве я малость свихнулся, а когда оно кончилось с Ее приходом, прекратилась и «чертовщина». Радоваться этому или огорчаться?

Во всяком случае, я почувствовал облегчение и занялся даже в гараже своей плохонькой машиной. Так я пробел несколько безмятежных дней и не вдруг до меня дошло: явления-то прекратились, а угадывание чужих мыслей продолжается! С кем бы я ни говорил на работе, стоит мне сосредоточиться, и я начинаю понимать, что думает мой собеседник еще до того, как он выразит это словами.

И в это время в моей будничной, насквозь прозаической, ни с какой таинственностью не связанной служебной жизни тоже произошла перемена: я получил повышение по службе, да еще какое! Началось с того, что среди рабочего дня, когда я ничего не подозревал, меня вызвал директор, осведомился о моем самочувствии и о том, не имею ли я каких-либо видов на ближайшее будущее.

— Эге! — подумал я. — Уж не сделал ли я какой-то непоправимой ошибки в чертежах. В общем, было ясно, что меня вызвали не орденом награждать, поэтому я промямлил что-то и даже не сообразил сосредоточиться, чтобы отгадать мысли директора, а он мне и предлагает:

— Как бы вы, Олег Петрович, отнеслись к предложению занять место Льва Васильевича?

Вот уж этого я никак не ожидал! Никому не пришло в голову не только выдвинуть меня, скажем, депутатом, но даже доверить сбор членских взносов в профсоюз. Единственное, что мне регулярно доверяли, — это уборку картофеля в подшефном колхозе. Этого мне перепадало вдосталь каждый год, а чтобы повысить в чине, нет, о таком я забыл и думать. Поэтому предложение меня озадачило настолько, что я долго не мог ничего ответить и только поводил плечами, а директор, неправильно истолковав мое молчание, добавил:

— Я вижу, вас не очень прельщает перспектива взвалить себе на плечи конструкторское бюро. Я понимаю, что при сдельном проектировании вы, если поднатужитесь, заработаете даже больше, чем завбюро, но чего-то стоит ведь и престиж, и перспектива, и степень самостоятельности! Дело в том, что завод, как вам известно, расширяется, будут сдвиги и по административной линии. В частности, есть решение утвердить на заводе вместо должности заведующего конструкторским бюро должность главного конструктора, так что вы не просто унаследуете место Льва Васильевича, но можете в ближайшее время предстать в новом качестве.

Вот тут до меня наконец кое-что дошло.

— А как же обстоит дело с Львом Васильевичем? — спросил я.

— С ним все обстоит благополучно, но он уходит на пенсию.

— Позвольте, но и я тоже не так далек от пенсионного возраста.

— На пятилетку-то можно рассчитывать вполне и нас это устраивает, а дальше видно будет.

— А не лучше ли все же сразу ориентироваться на молодого, чем снова перестраиваться через несколько лет? У нас есть способная молодежь, скажем, Погорельский…

— Ну что вы! Не тот опыт, не те знания. Я согласен, он — из подающих надежды, но ему не хватает вашей выдумки, конструкторского навыка, инженерного подхода, А вы возьмитесь и подготовьте, тогда посмотрим.

— А что думает по этому поводу Лев Васильевич?

— Мы с ним советовались, разумеется, он тоже счел нужным остановиться на вашей кандидатуре. «А главное, вашу кандидатуру выдвинуло Управление», — уловил я мысль директора, и все постепенно стало вырисовываться в особом свете. Я вспомнил, как во время последней моей командировки мне стоило некоторых трудов защитить наш аппарат, причем эта защита далеко не во всем согласовывалась с моими собственными убеждениями. Во многом я сделал бы его иначе, но приходилось отстаивать доверенные мне ведомственные интересы завода, и несколько раз во время спора я сожалел, что не мне принадлежала ведущая роль, что не в моей воле было создать аппарат по-своему. «Поставьте меня во главе дела, тогда и спрашивайте!» — думалось мне не раз. И как знать, не это ли настойчивое побуждение повлияло на то, что меня теперь выдвигают.

— Что ж, Владлен Федорович, вам виднее, но давайте сразу же определимся. Я согласен занять должность главного конструктора завода, только чтобы это было без всяких промежуточных этапов. А завбюро я не стану: времени остается мало.

«О! Это, кажется, уже смахивает на вымогательство», — уловил я мысль директора, но идти на попятный было незачем, и поэтому я добавил:

— Вот так и сообщите в Управление.

Директор, очевидно, не заметил, что я заговорил об Управлении первым, без повода с его стороны, и коротко заключил:

— Ладно, я сообщу, а там уж пусть решают сами.

Через несколько дней из Управления пришел приказ о моем назначении главным конструктором. Я был доволен и польщен. Она обрадовалась еще больше.

И вот настал час прощания с моим прежним рабочим местом. Я придирчиво проверил ящики стола, оставив в них некоторые справочные таблицы, безжалостно уничтожил эскизы и расчеты, которые уже никому не понадобятся, и вынес в мусорный ящик плотно набитую корзину. Потом сдал книги в техническую библиотеку, а Люсе — свои чертежные принадлежности, и стойло, прослужившее мне без малого восемь лет, осиротело.

Впрочем, не оно мне служило, а я ему, но все же расставаться с ним было немножко жалко, — ведь я знал здесь все, вплоть до последней царапины на столе и до наспех сделанных карандашных пометок на краях чертежной доски кульмана. Лишенная последнего моего чертежа, исколотая по углам бесчисленными кнопками, эта доска как бы освободилась от многотонного веса разных машин и аппаратов, которые я нагружал на нее за проведенные здесь годы. Когда и кто станет перед ней после меня, чья спина будет маячить перед глазами Афины Паллады?

Потом я пошел принимать дела у Льва Васильевича. Он сидел за письменным столом нахохленный и, не поднимаясь, кивнул:

— Садитесь. Может, покурим для начала?

Я молча сел напротив него и достал папиросы, он закурил сигарету в мундштуке. В первый раз я закурил в бюро, не выходя на лестничную клетку, я больше вообще не стану туда выходить, не положено по чину.

Лев Васильевич тоже приготовился к передаче дел; на письменном столе громоздилась груда папок, а из шкафа с неприкрытой дверкой выглядывали два ящичка картотеки, корзина была до верху заполнена обрывками бумаги. Льва Васильевича проводили на пенсию еще накануне, в заводском клубе, где его чествовали как старейшего работника завода.

Много времени на передачу дел не потребовалось, так как все работы бюро были мне известны, подписали акт, принял ключи.

— А карандаш свой я вам не оставляю, — улыбнулся Лев Васильевич. — Его мне подарили сотрудники десять лет назад, когда вас здесь еще не было. Я теперь приделаю к нему цепочку и повешу дома над кроватью, как шашку отставного кавалериста.

— Зачем вам вздумалось уходить, взяли бы да и остались.

— Нет смысла. У каждого есть свой предел. Узнаете, не вам меня утешать.

Тут Лев Васильевич встал и, забрав мусорную корзинку, ушел из кабинета, а я сел в его кресло. Он прав, а я почему-то не чувствую приближения к этому пределу, я вообще ни в чем еще не ощущал надвигающуюся старость, а с тех нор, как в мою жизнь вошла Она, мне кажется, что я вновь молод, бодр и способен еще на многие дела и переживания. Неужели перелом лет наступит так внезапно и резко или мои сроки находятся еще довольно далеко? Нет, Лев Васильевич, теперь я еще покручусь, может, я еще первой половины своего срока не израсходовал!