Олег Платонов - Государственная измена

• Название: Государственная измена
• Автор: Олег Платонов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: ISBN: 5-9265-0110-5

Смысл происходящего в нашей стране можно охарактеризовать двумя словами — государственная измена. Великая держава стала жертвой предательства ее правящего слоя, обменявшего национальные интересы страны на собственные шкурные выгоды, перешедшего практически на службу врагов Отечества. Предательство это стало детонатором катастрофических событий не только в нашей стране, но и во всем мире.

Об этом книга доктора исторических наук, исследователя русской и западной цивилизации, специалиста по идеологии иудаизма и масонства, директора Научно-исследовательского центра по созданию 20-томной энциклопедии русского народа Олега Платонова.

---

В 60—70-е годы формируется несколько массовых типов нетрудового человека, в лице которых процесс отчуждения труда дошел до крайней точки — презрение к труду, устойчивое предпочтение праздности труду. Честный труд такой человек считал невыгодным, на честного труженика смотрел как на помеху в своем стремлении жить легкой жизнью. Когда ему говорят о трудолюбии, он может только рассмеяться, так как всерьез полагает, что это понятие из области художественной литературы далекого прошлого. «Есть несколько категорий таких людей, — пишет писатель Е. Синицын. — Есть демонстративно презирающие труд, есть стойко не любящие труд, есть такие (их особенно много), кто кое-как терпит его, относится а нему как к неизбежной неприятности. Но всем им, кому в большей степени, кому в меньшей степени, родственен типичный образ нетрудового человека... Этот человек посторонний всему и всем. Он не понимает и не любит людей труда, не знает и не хочет знать цены тому, что создано трудом. Для него нет общественных интересов, общественных забот... у него нет общественных целей и радостей... нет соотечественников, и родины тоже нет. Для него родина там, где вкуснее и беззаботнее. Главная черта его характера — беспредельный неуправляемый эгоизм»[150].

Нетрудовой человек всем своим существом, образом жизни, мировоззрением разлагающе действовал на окружение, особенно на молодежь. Причем рядом с этим нетрудовым человеком формировался промежуточный тип, в котором трудовые ценности еще не вполне погибли. Писатель В. Распутин в повести «Пожар» точно подметил: «Обозначился в последние годы особый сорт людей, не совсем бросовых, не потерянных окончательно, которые в своих бесконечных перемещениях не за деньгами гоняются и выпадающие им деньги тут же с легкостью спускают, а гонимы словно бы сектантским отвержением и безразличием ко всякому делу. Такой ни себе помощи не принимает, ни другому ее не подаст, процедуру жизни он исполняет в укороте, не имея семьи, ни друзей, ни привязанностей, и с тягостью, точно бы отбывая жизнь как наказание. Про такого раньше говорили: ушибленный мешком из-за угла, теперь можно сказать, что он отсебятился, принял одиночество как присягу. И что в этих душах делается, кому принадлежат эти души — не распознать... »

К началу 80-х годов по стране бродили не менее миллиона лиц без определенных занятий, официально именуемых «БОМЖ» (без определенного места жительства) или «БОРЗ» (без определенного рода занятий). Труд для этих людей составлял печальную необходимость, которую они нередко предпочитали заменить воровством. Дальневосточные ученые, исследовавшие тунеядство и бродяжничество в своем регионе, считали, что причина бродяжничества этих людей в том, что они не получили трудового воспитания, или, говоря словами Толстого, «потеряли способность, охоту и привычку зарабатывать свой хлеб». Выборочное статистическое обследование бродяг показало, что две трети из них ранее были судимы, более трети — люди 30—39 лет, седьмая часть — женщины, большинство разведено. Преобладающее большинство бродяг имело детей.

Журналист А. Лебедев, проживший среди бродяг около года, считал, что «на некоторую часть бродяг можно взглянуть, как на продукт нашей романтики. Сейчас многие сокрушаются: строили грандиозные гидростанции, заводы, БАМ, не думая о жилье и быте тех, кто строил. Масса героев — покорителей природы оказались без крыши над головой (я не имею в виду тесные общежития). Позвали людей в голубые дали: «Ребята, палатка — это прекрасно! Выстроите Зейскую, Бурейскую электростанции — поедете дальше!» Не все выдерживали испытания романтикой. Единицы становятся бродягами, а сотни временщиками. Им что тайгу рубить, что дом ломать... Лишь бы платили. Бродяжничество — это, наверное, утрата всякой морали, в том числе и трудовой: забетонировать — разбить, построить — разрушить...»[151]

Сложившаяся в стране система труда воспроизводила лодырей и прогульщиков, постоянно отвлекая людей от места основной, профессиональной работы, направляя их на непрофессиональное выполнение чуждых им видов труда.

В первой половине 80-х годов ежедневное число лиц, не вышедших на работу, только по официальным данным, приближалось к 1 млн. человек, а на самом деле было в 2—4 раза выше (администрация имела склонность не вносить в статистические данные о действительном числе прогулов и незаконном отсутствии на работе). В середине 80-х годов Госкомстат СССР сообщал, что затраты предприятий, учреждений и организаций в связи с отвлечением работников от основной деятельности составили в целом по народному хозяйству 1649 млн. рублей. Из них на выплату зарплаты — 1547 млн. рублей. Ежегодно терялось около 200 млн. человеко-дней (а реально от 400 до 800), из них половина — за счет посылки горожан на сельскохозяйственные работы, около десятой части — за счет «шефской помощи» овощным базам[152].

Особая система трудовых отношений сложилась в трудовых колониях. В начале 80-х годов по объему выпускаемой продукции трудовые колонии, входившие в систему Министерства внутренних дел, занимали шестое место среди производственных министерств страны. Здесь нередко продолжали жить «трудовые» традиции Беломорканала, заложенные еще еврейскими большевиками. Производство велось на устаревшем оборудовании в тяжелых условиях безо всякой охраны труда. Причем в лагерях по-прежнему существовала «трудовая-нетрудовая» иерархия («блатной закон»), согласно которой работу выполняли так называемые «мужики» (люди, как правило, совершившие преступление случайно и желающие побыстрей вернуться к привычной жизни), уголовная же верхушка из «первой пятерки» блатных чаще всего не работала, заставляя свою норму выполнять «мужиков» (а нормы рассчитаны на здоровых, хорошо питающихся людей).

Для выполнения этих норм принимались «социалистические обязательства». Так, например, в колонии № 1/3 среди прочих пунктов числился и такой: «Развернуть трудовое соревнование среди осужденных и добиться присвоения шести отрядам и 31 бригаде звания «Высокопроизводительного труда и примерного поведения».

50% заработанного осужденными в колонии изымалось на содержание правоохранительных органов. На продуктовый ларек разрешалось тратить 10—15 рублей в месяц. А в результате: «...выходит... («мужик») через несколько лет из ворот колонии потерявший здоровье, без денег, измученный долгой унизительной зависимостью, профессионально ни к чему не пригодный»[153]. А таких «мужиков» в 70-х годах в колониях было около полутора миллиона[154].

Наряду с принудительным трудом заключенных широко использовался принудительный солдатский труд. Солдат, взятый на службу, чтобы защищать Родину, становился своего рода крепостным министерств и ведомств (Минводхоза, Минтрансстроя, Минтяжстроя и мн. др.) и выполнял самые тяжелые и непривлекательные виды работ.

Нормировщики одного из многих военно-строительных отрядов жаловались, что оплата труда в отряде «крайне низка». Обучение солдат профессии поставлено плохо. В основном их использовали на вспомогательных работах, где все инструменты — лом да лопата. Всем воинам-штукатурам, кровельщикам и т.д. присваивали самый низкий разряд. Без всяких оснований срезали расценки, тарифные ставки[155].

В «военно-трудовых армиях» работало в то время не менее миллиона человек. Своим трудом они значительно облегчали жизнь паразитирующим на солдатском труде министерствам. Как правильно отмечалось в то время: «Привлечение солдат к выполнению плановых заданий «развращает» многие наши ведомства, они перестают соразмерять свои желания и возможности: рабочая сила-то ведомству ничего не стоит. Ни соцкультбыт нормальный создавать, ни зарплату человеческую платить солдатам, по мнению руководителей ведомств, не надо. И эксплуатация труда здесь не в меньшей степени, чем у заключенных в трудколониях».

Очень близка к принудительной форме труда была в 60— 70-е годы работа так называемых «лимитчиков», вынужденных из-за прописки трудиться на рабочих местах, вредных, непривлекательных, с низкой оплатой (служащей основой для беззастенчивой эксплуатации). Десятилетиями функционировала система, когда русские люди из Тульской, Калужской, Рязанской, Тамбовской и многих других областей приезжали в Москву, Ленинград и некоторые другие большие города, чтобы выполнять самую непрестижную и невыгодную работу, на которую не шли местные, жили в бараках-общежитиях, не смея протестовать против нарушения элементарных условий труда и жизни. Рабочая сила «лимитчиков» стоила для работодателей значительно дешевле, чем рабочая сила жителей, прописанных в больших городах. Но при этом нарушались самые элементарные принципы социальной справедливости, деформировались основополагающие трудовые ценности, труд приобретал принудительный характер. Общая численность лимитчиков в СССР составляла в 70-е годы многие миллионы человек.