Михаил Салтыков-Щедрин - Сатиры в прозе

• Название: Сатиры в прозе
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Жанр: Прочая документальная литература

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.

Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.

Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

В третий том вошли циклы рассказов: "Невинные рассказы", "Сатиры в прозе", неоконченное и из других редакций.

---

Уколкин. Бесценный родитель! позволь придушить тебя в объятиях сыновней нежности!

СЦЕНА VIII

Те же и Бирюков; за ним дежурный чиновник.

Бирюков выходит из внутренних апартаментов; Уколкин и Накатников немедленно устремляются к нему; Пересвет-Жаба встает и расшаркивается; лицо Кузнеева принимает выражение человека, на всю жизнь осчастливленного; Кувшинников держит руки по швам; дама с вуалем беспокойно подергивается на стуле; мадам Артамонова взирает с любопытством и делает знак Антоше, чтобы он поправился. Бирюков, высокий, румяный и плечистый молодой человек, гладко выстрижен, слегка картавит, держится прямо и вообще всей складкой выражает некоторое подобие английскому джентльменскому типу, в противоположность Уколкину и Накатникову, в приемах которых видно нечто, напоминающее французов-куаферов.

Бирюков. А, солисты! (Жмет им руки.) Который же из вас Тамберлик?.. mais savez-vous que le généra! a beaucoup ri![52]

Уколкин. Joli? не правда ли? Ведь это я выдумал! едем мы сюда, а я и говорю Накатникову: знаешь что, Simon? велим об себе доложить: Тамберлик и Кальцоляри?

Накатников. Ну, а как же там-то, Сеня? (Показывает глазами наверх.) Вальнем?

Уколкин (перебивая его). А то вчера вечером идем мы в клуб, и вдруг нам навстречу мужик: «Вот он-он!» — кричит; а Накатников ему так, знаешь, равнодушно: «С пальцем девять, с огурцом пятнадцать — наше вам-с!» Да ты понимаешь? с пальцем девять… понимаешь? И так, знаешь, равнодушно… délicieux![53]

Бирюков смеется.

Накатников. Ну да полно же, Уколкин! Так как же, Сеня, — вальнем?

Бирюков (вполголоса). L’affaire est baclée.[54]

Уколкин и Накатников жмут ему руки.

Уколкин. Сеня! Vous avez un noble coeur![55]

Накатников. Сеня! Vous avez bien mérité de la patrie![56]

Бирюков (ласково). Шуты! перестаньте! l’on va descendre à l’instant![57]

Уколкин. А нам нужно ждать?

Бирюков. Нет, вас Анна Ивановна обедать зовет. Je vous dis que c’est une affaire arrangée.[58]

Уколкин. Нет, да ты пойми, Сеня, какую ты вещь устроил: ты, я, Накатников… et Mokrotnikoff pour président…[59] Да ведь мы вчетвером такой концерт…

Бирюков. Будет еще пятый.

Уколкин. Кто же?

Бирюков. Маленький князек.

Уколкин. Соломенные ножки? Ну что ж, это ничего: он будет у нас вместо флейточки! Ну, а в других уездах как?

Бирюков. Un choix admirable.[60] Анна Ивановна шутя говорит, что у нее следующей зимой составится un quadrille des myrovoys.[61]

Уколкин. Mais quelle femme séduisante![62]

Накатников. Гм… в старину были телеса…

Бирюков. Молчи ты, шут гороховый! Вот зададут тебе «телеса»!

Уколкин. Да! à propos:[63] чуть-чуть не позабыл… позволь рекомендовать тебе родителя!.. Достославный Кузнеев! ползите сюда!

Кузнеев. Петр Николаич шутят-с. Однако я очень рад-с. (Подает Бирюкову руку, которую тот не берет.)

За дверьми слышится шум.

Бирюков. Тсс… сам! Убирайтесь!

Накатников и Уколкин скрываются; слышится: «Au revoir!», «Au plaisir!»[64] и проч.

СЦЕНА IХ

Те же и Зубатов (румяный и бодрый старик; держит себя по-военному; глаза голубые; нос большой; густые бакены с проседью; привык повелевать и потому часто делает попытки перейти в ругательный тон, но, вспомнив о существовании благодетельной гласности, сдерживает себя). Повторяется та же сцена, что и при появлении Бирюкова, но в усиленном градусе.

Зубатов (подходя к Артамоновой). Чем могу быть полезным, сударыня?

Артамонова. Permettez-moi de vous recommander mon fils, général… Antoine! faites donc votre révérence au général![65]

Зубатов (несколько изумлен). Очень рад, очень рад! но в чем же дело, сударыня?

Артамонова. Mon général…

Зубатов (мало-помалу багровеет). Позвольте вас просить объясняться по-русски, сударыня.

Артамонова. Я приехала, генерал, рекомендовать вам моего сына на одно из новых мест.

Зубатов. А ваш сын где кончил воспитание?

Артамонова. Мой сын воспитывался дома, и я сама наблюдала, чтобы внушить ему самые строгие правила, генерал.

Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! Но нам необходимы люди, кончившие курс в высших учебных заведениях!

Артамонова. Однако согласитесь, генерал, что это тирания!

Зубатов. Очень соболезную! И даже соглашаюсь с вами отчасти; но таковы намерения высшего начальства, а я… я раб, сударыня! то есть, я хочу сказать: я раб своего долга!

Артамонова. Однако это странно…

Зубатов. Что ж делать, сударыня! Я сам не всегда понимаю… и вполне сочувствую вашему материнскому горю, но проникать в высшие намерения не почитаю себя вправе…

Артамонова. Итак, мы не можем питать никакой надежды?

Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! (Подходит к даме с вуалью.) Чем могу служить, сударыня?

Дама (подняв вуаль). Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство…

Артамонова (перебивает). Но, быть может, для сына моего сделают исключение, генерал?

Зубатов (очень любезно, но уже весь багровый). Может быть-с, может быть-с… не знаю, сударыня… очень рад буду за вашего сына!

Артамонова. Потому что если бы Antoine, по молодости, и не смог чего сделать, то я, как мать, могу ему помочь! Я пятнадцать лет вдовею и двадцать лет управляю имением, генерал!

Зубатов. Очень понимаю, сударыня! но что ж прикажете делать? я раб… то есть, я хочу сказать: раб своего долга!

Дама с вуалью. Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство… (Останавливается.)

Зубатов. Что ж прикажете, сударыня?

Дама (некоторое время молчит; потом застенчиво, почти плача). Я позабыла-с.

Зубатов (снисходительно). Постарайтесь вспомнить, сударыня… ну, например, что б такое? ну, например… быть может, супруг ваш места ищет…

Дама (повеселев). Точно так! точно так! новые места! новые места!

Зубатов. Ваш супруг помещик здешней губернии?

Дама. Никак нет-с, ваше превосходительство, мы не помещики-с.

Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! но нам необходимы именно помещики, и именно здешней губернии!

Да м а. Так это переменить невозможно?

Зубатов. Я не полагаю-с. Конечно… быть может… в воздаяние заслуг… нет правил без исключений…

Дама. Мой муж мне именно пишет, что потребуется строгость, и что он, как военный…

Зубатов. Очень соболезную, очень соболезную, сударыня, что должен лишиться такого полезного сотрудника, но что ж делать? предписания закона ясны, тверды и положительны!

Дама (несколько подумав). Ваше превосходительство! нам бы эти полторы тысячи…

Зубатов. Что ж делать, что ж делать, сударыня! Я имел уже честь объяснить вам, что слова закона ясны, тверды и положительны!

Дама. Очень вам благодарна, ваше превосходительство! (Закрывает лицо вуалем и выходит.)

Артамонова. Как вы думаете, генерал, если я напишу к графу Ивану Никитичу… Это будет хорошо?

Зубатов. А вы коротко знаете графа?

Артамонова. Гм… не то чтоб коротко, а так. Я однажды с ним в одном вагоне по железной дороге ехала.

Зубатов (почти посинел от злости, но еще сдерживается; еще минута, и обругает). Гм… да… это будет не дурно!

Артамонова. Да вы поймите, генерал, что нам, с нашим влиянием в уезде, с нашим состоянием, остаться ни при чем…

Зубатов (вышел из себя и издает только бессложные звуки). Ффф… ззз…

Артамонова (сначала смотрит на него с изумлением, потом пугается). Antoine! allons-nous en! allons-nous en![66] (Быстро убегает с сыном.)

Пересвет-Жаба (подавая письмо, вкрадчивым голосом). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!

Зубатов (видимо встревоженный побегом госпожи Артамоновой и мыслью, что она может прибегнуть к благодетельной гласности). Что вы хотите сказать этим, милостивый государь? (К Бирюкову.) Семен Петрович! эта дама… успокойте!

Бирюков выходит; из передней слышится: «De grâce, madame…», «mais non, il nous battra!»[67] и т. п. По боковым подергиваниям, которые овладевают Зубатовым, видно, что его сильно подмывает выйти в переднюю.

Пересвет-Жаба (вразумительно). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!

Зубатов. Я вас спрашиваю, что вы хотите этим сказать?

Пересвет-Жаба увядает; Кузнеев видимо намеревается улизнуть; входит Бирюков.

Бирюков. Cette dame retournera demain à pareille heure.[68]

Зубатов. Благодарю. (Пересвет-Жабе.) Так вы говорили, что имеете письмо от Матрены Ивановны?

Пересвет-Жаба (расцветает). Точно так, ваше превосходительство. (Подает письмо.)

Зубатов (читает письмо). Очень жаль! очень жаль!

Пересвет-Жаба мгновенно увядает.

У меня все это уж организовано… люди подобраны… ждем только сигнала из Петербурга… очень жаль! очень жаль-с!

Пересвет-Жаба. Ваше превосходительство! Я в целом околотке известен своею строгостью!

Зубатов. Тем больнее для меня отказать вам. Потому что нам нужна строгость! (Видимо, желает прочесть лекцию о строгости.) Строгость — это, так сказать, главнейший нерв администрации! (Подходит к Кузнееву.)

Пересвет-Жаба машинально облизывается.