Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

Нежно благодарю тебя, дорогая, за письмо, которое только что принесли, — в 2.15 вместо 11.30. Погода очень теплая, но сырая и дождливая. Храни тебя Бог, моя единственная и мое все, мое любимое Солнышко! Целую тебя и девочек; ужасно тоскую по тебе.

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 25 сентября 1916 г.

Мой любимый душка!

Серая, пасмурная погода, еще больше облетевших листьев, так мрачно. Вчера, милый, я принимала Кутайсова, мы с ним долго беседовали, — после него был Павел и рассказал мне об интересных письмах от Рауха и Рыльского и от других знаю — все говорят одно и то же, что это второй Верден, мы бесцельно растрачиваем тысячи жизней, это одно упрямство. О, прошу тебя, повтори свой приказ Брусилову, прекрати эту бесполезную бойню, младшие чувствуют, что начальники их тоже не имеют никакой веры в успех там — зачем повторять безумство германцев под Верденом? Твой план так мудр, наш Друг его одобрил — Галич, Карпаты, Дона-Ватра, румыны. Ты должен на этом настоять — ты глава, и все на коленях будут благодарить тебя, а также наша славная гвардия! Там непроходимые болота, открытые места, на которых невозможно укрыться, мало лесов, скоро начнется листопад, нет никакого спасительного прикрытия при наступлении. Приходится посылать солдат далеко в обход болот, от которых идет такой ужасный запах: там товарищи их лежат непогребенными! Наши генералы не щадят “жизней” — они равнодушны к потерям, а это грех; вот когда есть уверенность в успехе, тогда другое дело. Бог благословляет твой план — пусть его выполнят пощади эти жизни, милый, я ничего не знаю — но разве Каледин на своем месте в таком трудном деле?

Теперь о другом. — Я все охочусь за кандидатом на место Оболенского (между прочим, он просил разрешения явиться ко мне — это очень неприятно, это не мое дело с ним говорить). Что бы ты сказал об Андрианове[1002]? Он все еще в свите? Его ведь оправдали, — то обстоятельство, что он был под судом, не может служить препятствием? Ведь он вышел незапятнанным из этой истории. Если ты ничего не имеешь против этого предложения, то тотчас телеграфируй, что ты согласен относительно № 1, и тогда я предложу эту кандидатуру Шт., который поговорит с министром внутренних дел: это не приказание твое, ты ничего не имеешь против. Он был очень хорош в Москве, Джунковский пытался свернуть шею ему и Юсупову, — из всех Андр. менее всего был виновен. Но тебе лучше судить об этом. — Теперь, чтоб покончить с Оболенским, что если назначить его на место Комарова?Я сомневаюсь, что последний долго протянет, — если он даже выживет, то будет инвалидом. Чудное место, Преображ., и, думается мне, он как раз подходит туда. Если ты согласен, телеграфируй: № 2 — да. Это записано у меня на бумажке. Видишь ли, я, вероятно, приму его во вторник, — если он выразит недовольство, то я скажу ему, что в будущем ты имеешь в виду для З.Дв.[1003] — он в свите, а Зейме нет, и он более подходит.

Дети все ушли в церковь, а я все еще не могу — такая досада.

Павел будет у тебя в четверг с большим докладом: ему хотелось бы посетить гвардию (это было бы очень хорошо) и вернуться в ставку, если удастся, к 5-му. — Что ты сделал с письмом Гучкова? Наконец нашему Боткину стало вполне ясно, что это за человек, — они родственники, но только теперь он понял все зло, заложенное в нем: Гучков и Поливанов пытались повредить его брату-моряку. Ты теперь спас последнего, послав телеграмму Рузскому, не желавшему подчиниться твоему прежнему приказу относительно Боткина, его приняли там “как собаку”.

Мы с Павлом благословили маленькую Шевич — хорошенькая девочка — сегодня день ее свадьбы, — мать старая, жирная, почти без зубов, а она моя ровесница! У нее был ребенок 3 года тому назад, счастливая женщина!

Жалею, что нечего рассказать тебе интересного, скучное письмо. Горячее спасибо за драгоценное письмо — твои письма приходят так хорошо — рано, не понимаю, почему мои так часто запаздывают. Я рада, что Бр. послал Кал.[1004] на юг, и все передал Гурко, это было самое умное, что только можно было сделать, пусть только он будет благоразумен и не упрямится, заставь его это ясно понять.

Ах, я тоже ужасно жажду тебя, — скоро, скоро, Бог даст, мы проведем вместе несколько счастливых дней. Пожалуйста, держи Бэби в руках, следи за тем, чтоб он не шалил за столом и не клал рук и локтей на стол, не позволяй ему кидать хлебные шарики. Уже 5 месяцев, как ты отсюда уехал, ах, когда же ты сможешь тронуться с этого места и увидеть что-нибудь другое?

Прощай, мой дорогой, солнцежизни моей. Горячо целую тебя. Бог да благословит и защитит тебя!

Твоя старая

Женушка.

Пожалуйста, обрати внимание на то, что Аня пишет о повышении жалованья нашим бедным чиновникам по всей стране. Распоряжение должно быть сделано непосредственно от тебя. Всегда можно обложить капиталистов, а это задержит распространение революционных идей.

Наш Друг говорит, что, может быть, ты согласился бы назначить Андрианова временно исполняющ. должность градонач., тогда никто не сможет ничего возразить.

Ц. ставка. 25 сентября 1916 г.

Моя ненаглядная!

Горячо благодарю за дорогое письмо. Возвращаю тебе письмо Палена. Вчера я написал старому гр. Нирод, чтоб эту несправедливость исправили и вернули Палену придворное звание к 5-му октября. Посылаю тебе свою фотографию, снятую в Евпатории, так как у меня она уже есть. — Сегодня дивная, летняя погода — 12 градусов в тени — так приятно! Прибыло 2 новых румынских офицера — один из них — сын старика Розетти[1005] (мать — урожденная Гирс), вылитый отец, только не плачет каждую минуту. Другой совершенно еще мальчик, очень нравится Алексею; он, вероятно, с ним подружится. — Ты должна приехать к 4-му окт. — тогда наш казачий праздник, — конечно, еще лучше 3-го. Любовь моя, сокровище мое, как я счастлив при мысли, что через неделю увижу тебя, услышу твой милый голос и заключу тебя в свои объятия! прости за плохой почерк, но перо старое, и его нужно сменить.

Только что получил твою телеграмму. Могу себе представить, как ты принимала синод. Только одного члена там неприятно видеть — Сергия Финляндск.[1006].

Теперь должен кончать. Храни Господь тебя, моя дорогая душка, и девочек! Крепко целую.

Твой старый

Ники.

Царское Село. 26 сентября 1916 г.

Мое сокровище!

Вот, — скажешь ты, — листок большого формата, значит, она опять будет болтать без конца!

Итак, Прот. обедал у Ани, она знакома с ним уже около года или двух, и он предложил на место Оболенского моего друга Конст. Ник. Хагандокова, т.е. В. Волконский[1007] предлагает его. У меня имеется полная справка о нем (хотя мы и знаем его), и она вполне благоприятна. Он сейчас состоит Воен. Губ. и Наказ. Атам. Амурск. каз. войска, он проделал китайскую кампанию, японскую и эту войну, участвовал в усмирении восстания в Мандж. в 1900 г. Он, вероятно, мой ровесник или даже моложе, в службе (офиц.) с10августа 1890 г., имеет все военные знаки отличия, какие только дают в его чине. Наш Друг говорит, что если он нам предан, то почему же не назначить его? Я страшно была изумлена, мне никогда и не снилось, чтоб можно было назначить его на это место. Он в чине ген.-майора. Быть может, это лучше, чем Андр., у которого, конечно, есть враги. Мне помнится, Хаган. говорил мне, что вышел в отставку из-за болезни почек, но эта служба не утомительна — требуется энергичный человек, и его белый крест тоже должен производить впечатление.

В Москве вчера было не совсем благополучно, а потому Прот. немедленно отправил туда Волхонского, а также попросил Бобр. послать туда своего помощника, чтоб выяснить суть дела. Он не теряет времени — рада констатировать это, — и они и военные, будем надеяться, сразу наведут там спокойствие. Но и здесь, наверное, будет нечто подобное, и Оболенский, конечно, совершенно не справится. Мы видели, как он вел себя в полку, где всецело в его власти было прекратить ту историю.

Посылаю тебе прошение одного медиц. фельдш., убившего солдата, — пожалуйста, прочти его — он просит отправить его на войну в качестве фельдш. Ты один можешь изменить приговор, милостиво позволив ему ехать, — прошение это вручил мне наш Друг, а Рост. говорит, что только ты один можешь здесь помочь. Моя канцелярия сделала красные пометки на прошении. — Затем посылаю тебе снимки моей работы, а также — 1 для Алексеева, 1 — для Максимовича, 1 — для Мордв., 1 для Граббе и для 2 казаков. Пусть Бэби вручит им эти фотографии, если тебя это затруднит, мой дорогой.