Василий Глотов - Наедине с совестью

• Название: Наедине с совестью
• Автор: Василий Глотов
• Жанр: История

---

Палаша смутилась, покраснела.

- Смогу. Неси щепки, Максим, на растопку.

После завтрака мужчины вышли во двор, а Палаша стала собираться в Лужки. Янка, взяв автомат, направился провожать ее. Возле низенькой, прокопченой бани он остановился:

- У меня просьба к тебе, Палаша.

Она по-своему поняла эти слова, нахмурила брови.

- Знаю. Пусть железом пытают - не выдам.

- Это хорошо, Палаша! - похвалил ее Янка. - Но я не об этом. В Лужках у меня мать живет. Сельсовет знаешь где? Так вот рядом, в маленькой хате.

- Тетя Таня? - оживилась Палаша. - Знаю, знаю. Я с вашей сестрой Машей в школе училась. Недавно я видела тетю Таню. Плохо она живет: глаза слабые, руки болят. А Машу немцы насильно в Германию вывезли. Вот она рада будет вашему приходу!

Янка опустил голову, вздохнул.

- Так вот что, Палаша, - попросил Янка, - увидишь мать - обо мне ни слова. Не надо тревожить старушку. Все равно я сейчас ничем помочь ей не могу, а встречаться нам нельзя. Мы по делу тут.

- Понятно, - кивнула головой Палаша.

Тем временем Смугляк разговаривал с Максимом. Максим рассказывал, как умерла мать от раны и как им трудно жилось первое время без матери. Ему тогда было одиннадцать с половиной лет, а Палаше пятнадцать.

- И вы одни жили?

- Нет, тетя Тася с нами жила. А потом ушла. Она мне интересную книжку подарила: "Тарас Бульба". Я три раза прочитал ее. Понравилась.

Он принес из домика книгу и раскрыл ее. На первой странице в уголке Смугляк увидел надпись: "Маленькому Максиму от тети Таси Бушко на память". Смугляк не поверил своим глазам. Прочитал еще раз, присмотрелся к почерку. Да, это ее почерк: крупный, простой. Он был поражен и обрадован неожиданностью. Максим заметил это. Побежал в хату, быстро вернулся.

- А вот ее карточка, - сказал Максим.

- Смугляк взял из его рук маленькую фронтовую фотокарточку и долго, не отрываясь, смотрел на нее. Военная форма. Из-под пилотки выбились русые кудряшки. Перед его глазами была Тася Бушко.

- Тасенька! - прошептал Смугляк, не отрывая глаз от фотографии, от милого лица. - Жива ли ты, русоволосая голубка?

Максиму послышалось, что Смугляк спрашивает его. Он ответил:

- Жива, жива! Ее привел к нам военный. Это в прошлом году было. Я все помню. Тетя была ранена в ногу и не могла идти. Она не плакала, а только стонала. Потом военный ушел, а тетя Тася осталась. Она жила у нас всю зиму. Форму ее мы спрятали. Полицаи и немцы два раза приходили к нам. Мы сказали им, что это мамина сестра, что ранена она во время работы в поле.

- И куда же она ушла? - волнуясь, спросил Смугляк.

- Куда ушла? Не знаю. Я давно уже не видел ее.

Смугляк понял, что Тася жива, крепко обнял Максима.

- Обрадовал ты меня, юный друг!

Подошел Янка. Увидав фотографию в руках Михаила, многозначительно улыбнулся:

- Хорошая девушка! Тебе бы такую, взводный.

Смугляк ничего не ответил на шутку товарища. Янка понял, что взводный чем-то озабочен, и не стал ему мешать. Отвел в сторонку Максима, вполголоса спросил его:

- Ты давно знаешь Петра Рудя?

- Давно. До войны он в магазине торговал, в Лужках. А теперь ходит во всем немецком и усы отрастил. А морда красная, как свекла. - Максим сжал кулаки и положил их на щеки. - Вот такая. Противный. Он наших выдает фашистам. Его все боятся в Лужках и ненавидят.

Янка стоял, прислонившись к яблоне, молча слушал. Вспомнились школьные годы. Он сидел рядом с Рудем на одной парте, помогал ему решать задачи. А вечером, после уроков, они катались с ледяной горы на санках. Рудь носил черный полушубок и хорошие валенки, а Корень - старые, материны. Петро, отец которого имел свою мельницу и кузницу, смотрел на Янку свысока и в спорах всегда называл его "оборванцем". Янке было обидно, и все же он помогал Петру решать задачи.

"Эх, Янка, Янка! - подумал о себе Корень, - каким ты был глупым и слепым. Ты вместе с будущим полицаем сидел на одной парте и помогал ему. А теперь он служит фашистам. Паршивая душонка! Как бы я хотел встретиться с ним! Я бы посмотрел, у кого раньше затрясутся поджилки!"

Поднял голову, снова спросил Максима:

- А кроме Рудя, у вас еще кто-нибудь бывает на хуторе?

- Бывают, только ночью. Приходят и что-то говорят Палаше. Она уходит с ними в лес. Потом Палаша возвращается и наказывает мне, чтобы я никому не говорил об этом. Но я все знаю. Это партизаны.

- Вот как! А зачем же ты мне сказал?

- Но вы же наши! - искренне проговорил Максим. - Я знаю...

Янка повернулся к Смугляку:

- Ты понимаешь теперь, как мы устроились?

- Понимаю, Янка, - поднялся Смугляк. - Мне кажется, что немцы и полицаи не подозревают ребят в связях с партизанами. А ты, Максим, никому больше не рассказывай о партизанах. Понимаешь почему? Тайна это. Нельзя раскрывать ее.

- Знаю. Это я только вам сказал.

Начинался вечер. Первые голубые сумерки наполнили лес, повисли над болотом. Михаил и Янка вышли на тропинку, постояли, потом направились в сторону Лужков.

Янка был задумчивый и сумрачный. Совсем недавно он проходил по этой тропинке открыто, как хозяин, а теперь - прячется в кустах. И где? Возле родного дома. Мало того, Рудь может выследить его и в любую минуту вздернуть на виселицу возле той самой школы, где они учились Как меняются времена!

Янка рассек воздух рукой, зло проговорил:

- Подлец! Трус! Предатель!

- Это кого ты так отчитываешь? - остановился Смугляк.

- Одного полицая. Ты понимаешь, обидно: вместе учились когда-то... Ну, подожди же, предатель!

На повороте дороги показалась Палаша. Она шла не быстро, помахивая загорелыми руками. Голубая полинявшая косынка сбилась с головы, волосы растрепались. Янка вышел из-за дерева, поманил ее рукой к себе. Палаша подошла. Вид у нее был печальный.

- Ну, что? Зачем вызывал Рудь? - спросил Янка.

По щекам Палаши потекли слезы.

- Заставляет корову отвести на бойню. Я стала упрашивать его. Как же, говорю, мы жить будем, у нас ничего нет, а он толкнул меня в грудь и крикнул: "Не ной, собачонка! Чтоб завтра же корова в Лужках была, на бойне!" И я ушла.

Янка скрипнул зубами, побагровел:

- Не плач, Палаша. Он не успеет взять у вас корову. Мы уберем его, сегодня же уберем! Только ты скажи: один он в Лужках или еще полицаи есть? Один? Ну, и не плач.

Через час они вернулись в хутор.

*

Поздно вечером пошел дождь. Розовая угловатая молния рассекала черную тучу, ярко озаряя землю. Гром ударял сразу же после вспышки молнии резко, раскатисто. Крупные капли дождя стучали по крышам амбаров и домиков села, стекали в канавки, пузырились.

Вымокший до последней нитки, Янка пробрался к своей родной хате и не узнал ее. Крыша сдвинулась на бок, как шапка у деда Михася, левое окно заколочено горбылями. Никто не встретил Янку, даже старый Барбос не залаял, не прозвенел цепью. "Видно, подох", - подумал Янка, подкрадываясь к маленькому окну, в котором мерцал слабый огонек.

Несколько минут он стоял под стеной, прислушиваясь. Потом осторожно припал к окну, всмотрелся. За столом сидели два немецких солдата, жадно ели картошку и консервы. В правом углу - кровать, та самая, на которой Янка спал совсем недавно. Тогда рядом с кроватью стояла этажерка со стопочкой книг, а теперь ее убрали, и на этом месте виднелись два фашистских автомата.

Янка перевел взгляд на двери, на печку. Тут он увидел мать. Сложив на груди руки, седая и уставшая, она стояла, прислонившись к печке, и задумчиво смотрела в угол. Янку будто пригвоздили к окну. Сердце его часто забилось, к горлу подкатились слезы. Он на минуту забылся, безотрадно, не моргающими глазами смотрел на мать, и ему хотелось крикнуть, несмотря на опасность:

- Ма-ма!

Но Янка сдержался, отшатнулся от окна, глотнул воздух и стал прислушиваться к стуку своего сердца. Что же делать? Зайти в хату и перестрелять ненавистных фашистов? А что это даст? Тогда он ничего не узнает о складе, перепугает мать, больше того - ее завтра схватят гестаповцы, будут пытать, мучить, издеваться. Нет, это не подвиг!

Снова ударил гром, и дождь полил еще сильнее. Янка оттолкнулся от стены и быстро побежал по огородам. Возле домика деда Михася, отца матери, он незаметно пробрался в сарай, куда по ночам дед Михась выходил присмотреть корову. Притих. Стоять пришлось долго и терпеливо. Выйдет дед или не выйдет?

По полуночи послышался скрип двери и знакомые шаги. Янка притаился. Дед Михась вышел на середину сарая, зажег щепку. Янка тихо позвал:

- Дедушка!

Увидев человека с автоматом, дед застыл на месте. Щепка упала к его ногам, продолжая гореть и дымиться.

- Это я, дедушка, Янка. Не бойся!

- Ты, Янка? Откуда, в такую пору?

Дед Михась подошел ближе, обнял внука.

- По делу я, дедушка. Немцы есть у вас?

- Нет. Они в поповском доме стоят, - робко шептал старик, не понимая, по какому делу внук явился. - Целая рота их. Мост и склады они охраняют.

- А Рудь в своем доме живет?

- Нет, при школе, там, где учитель жил.