Филлис Джеймс - Маяк

• Название: Маяк
• Автор: Филлис Джеймс
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-052164-7, 978-5-17-052617-8; 978-5-9713-8498-4, 978-5-9713-8499-1

Маленький остров близ Корнуолла давно облюбовали состоятельные люди, желающие отдохнуть на престижном курорте в тишине и покое.

Но теперь покой нарушен.

На старинном маяке обнаружен труп одного из обитателей островка — известного писателя.

Многоопытный следователь Адам Дэлглиш приступает к расследованию и выясняет, что покойного ненавидели буквально все жители острова.

Однако прежде, чем Дэлглиш завершает опрос свидетелей, таинственный преступник наносит новый жестокий удар…

---

Оливер покончил с цесаркой. Он аккуратно уложил нож и вилку бок о бок на тарелке и поднялся на ноги.

— Я нахожу, что вечер оказался весьма стимулирующим. Надеюсь, вы простите меня, если я вас теперь покину. Мне надо вернуться в Перегрин-коттедж.

Мэйкрофт поднялся было с кресла, спросив:

— Может быть, вызвать вам автотележку?

Он чувствовал, что голос его звучит успокаивающе, чуть ли не подобострастно, и ненавидел себя за это.

— Нет, спасибо. Я пока еще не развалина. Но вы, разумеется, не забудете, что завтра во второй половине дня мне понадобится катер.

Даже не кивнув остальным гостям, Оливер вышел из столовой.

— Я должен извиниться перед вами, — сказал Йелланд. — Мне не следовало заводить этот разговор. Я вовсе не для этого приехал на Кум. Мне не было известно, что Оливер находится на острове, пока я не сошел на берег.

В столовую уже вошла миссис Планкетт с подносом, на котором стояли вазочки с суфле; она начала убирать со стола тарелки. Стейвли сказал:

— Оливер в каком-то странном настроении. Очевидно, произошло что-то такое, что вызвало у него страшную тревогу.

Джо, единственная из всех, продолжала спокойно есть.

— Да он всегда живет в состоянии страшной тревоги, — небрежно заметила она.

— Только не такой, как на этот раз. А что он имел в виду, когда спросил вас про катер на завтра? Может, он уезжает, а?

— Очень надеюсь, что уезжает, — ответил Мэйкрофт и взглянул на Марка Йелланда. — Вы полагаете, его новый роман принесет вам неприятности?

— Роман, несомненно, окажет свое влияние, ведь он выйдет из-под пера Оливера. Книга станет настоящим подарком Движению за освобождение животных. Мои исследования всерьез оказались под угрозой, да и моя семья тоже. У меня нет ни малейшего сомнения, что образ якобы придуманного им директора будет воспринят как мой портрет. Разумеется, я не смогу подать на Оливера в суд, и он прекрасно это знает. Огласка — последнее, чего мне не хватает. Ему сообщили такие вещи, какие он не имел права знать.

— Но разве не все мы имеем право знать такие вещи? — тихо спросил Стейвли.

— Нет, не имеете, если их могут использовать для того, чтобы сорвать исследования, спасающие людям жизнь. Нет, если они попадают в руки невежественных идиотов. Надеюсь, он и правда собирается уехать с острова завтра. Кум слишком мал для нас двоих. А теперь, если вы позволите, я не стану ждать кофе.

Йелланд скомкал салфетку, бросил ее на тарелку и, кивнув Джо, тотчас же ушел. Наступившую тишину нарушил звук закрывающейся двери лифта.

— Прошу прощения, — сказал Мэйкрофт. — Это просто катастрофа. Я должен был каким-то образом это прекратить.

Джо доедала суфле с явным удовольствием.

— Да что вы все время извиняетесь, Руперт? Вы вовсе не обязаны отвечать за все, что происходит на этом острове. Марк Йелланд решил пообедать в Кум-Хаусе только для того, чтобы схватиться с Натаном, и Натан ему подыграл. Принимайтесь за суфле, вы оба! Оно оседает!

Мэйкрофт и Стейвли взялись за ложки. В этот момент раздался неожиданный гулкий треск, словно звуки отдаленного ружейного залпа, и поленья в камине вдруг ожили, ярко вспыхнув. Джо Стейвли сказала:

— Ветреная будет ночь.

8

Когда жена Гая Стейвли уезжала в Лондон, он терпеть не мог ночные бури: какофония стонов, воплей и завываний поразительно напоминала человеческие рыдания о его собственных утратах. Но сегодня, когда Джо была дома, неистовство бури за каменными стенами коттеджа «Дельфин» лишь успокаивающе подчеркивало уют и защищенность домашнего очага. Однако к полуночи самое худшее было уже позади, и остров спокойно лежал под выступающими на небе звездами. Гай взглянул на одну из двух одинаковых кроватей, где, поджав под себя ноги, сидела Джо. Ее розовый атласный халат туго облегал тело под самой грудью. Она часто одевалась вызывающе, порой до неприличия, и при этом казалось, что она не осознает производимого этим эффекта; но после любовных ласк Джо всегда тщательно прикрывала свою наготу с застенчивостью невесты викторианских времен. Это была одна из ее причуд, которую Гай после двадцати лет семейной жизни полуосознанно находил милой и трогательной. Ему хотелось бы, чтобы кровать была двуспальной, чтобы можно было просто протянуть к Джо руки и как-то, без слов, выразить свою благодарность за ее открытую, щедрую сексуальность. Уже четыре недели, как она возвратилась на Кум и, как всегда, вернулась так, будто никогда и не уезжала, будто их семейная жизнь была вполне обычной семейной жизнью. Гай влюбился в Джо с их первой встречи — а он был не из тех, кто легко влюбляется, не из тех, кто способен к переменам. Других женщин для него не существовало. Он понимал, что у нее все это совершенно иначе. Она сказала ему об этом утром, перед тем, как, отбросив в сторону условности, они вместе вышли из квартиры, чтобы зарегистрировать брак.

— Я люблю тебя, Гай, и думаю, что не перестану любить тебя, но я не влюблена. Со мной такое уже случилось однажды. Это была сплошная мука, унижение и — предостережение. Так что теперь я собираюсь спокойно жить с человеком, которого уважаю, к которому отношусь с нежностью, с которым хочу прожить всю свою жизнь.

Тогда это условие показалось ему вполне приемлемым, да и теперь он считал точно так же.

А сейчас она сказала старательно небрежным тоном:

— Знаешь, в Лондоне я заходила к твоим компаньонам по практике. Виделась с Майклом и Джун. Они хотят, чтобы ты вернулся. Они так и не помещали объявления о вакансии, и пока не собираются, во всяком случае, в ближайшее время. Они просто завалены работой. — Джо помолчала. Потом добавила: — Твои бывшие пациенты все время о тебе спрашивают.

Гай молчал. А она продолжала:

— Это все прошло и быльем поросло. Я имею в виду историю с тем мальчиком. Во всяком случае, его семья уехала из этого района. И всем от этого только легче стало, как мне кажется.

Гаю очень хотелось возразить ей: «Он был не „тот мальчик“, а Уинстон Коллинз. Он жил в кошмарных условиях, а улыбка у него была такой радостной и счастливой, какой я ни у одного другого мальчишки в жизни не видел».

— Дорогой, нельзя вечно жить с чувством вины. В медицине такое случается очень часто, даже в больницах. И всегда случалось. Мы же люди. Мы делаем ошибки, выносим неверные суждения, ошибаемся в расчетах. В девяноста девяти случаях из ста наши просчеты замалчиваются. С такой нагрузкой, как в наши дни, чего еще можно ожидать? А мать этого мальчика слишком нервничала, все время чего-то требовала, не переставала тебя дергать — нам всем это известно. Если бы она тебя тогда не вызывала от него без всякой нужды, вполне вероятно, что ее сын был бы сейчас жив. А ты на расследовании ничего об этом не сказал.

— Я не собирался сваливать свою вину на плечи убитой горем матери, — сказал Гай.

— Ну и хорошо. Важно, чтобы ты сам для себя это признавал. А после эта жуткая неразбериха, обвинения в том, что все было бы по-другому, если бы мальчик был белый… Все быстрее утихло бы, если бы борцы против расовой дискриминации не ухватились за этот случай.

— А я не собираюсь утешать себя тем, что меня несправедливо упрекали в расовых предубеждениях. Уинстон умер от перитонита. Сегодня это непростительно. Я должен был пойти, когда его мать позвонила. Это одно из самых первых требований, которым нас учит медицина: ничего не оставлять на волю случая, если речь идет о ребенке.

— Значит, ты думаешь остаться здесь, на острове, навсегда? Ублажать ипохондрика Натана Оливера, ждать, когда кто-нибудь из новичков-скалолазов Джаго свалится со скалы? Повременные работники пользуются услугами врача в Пентворти, Эмили никогда ничем не болеет и явно намерена дожить до ста лет, а гости не приезжают сюда, если им нездоровится. Что это за дело для человека с твоими способностями?

— По крайней мере сейчас я чувствую, что это единственное дело, с которым я способен справиться. А как насчёт тебя, Джо?

Он спрашивал не о том, как она собирается использовать свой опыт медсестры, когда вернется в их пустой дом в Лондоне. И насколько пустой? Как насчет Тима, и Макси, и Курта, о которых она порой упоминала в разговорах, ничего не объясняя и явно не испытывая чувства вины? Она мимоходом упоминала о вечеринках, о спектаклях, о концертах и ресторанах, но оставались вопросы, которые — боясь ее ответов на них — он не решался ей задавать. С кем она ходила? Кто платил? Кто провожал ее домой? Кто проводил с ней ночь? Ему казалось странным, что интуиция не подсказывает ей, как велика его потребность об этом знать и как он боится узнать об этом.

А Джо ответила небрежным тоном:

— О, я работаю, когда бываю в Лондоне. В прошлый раз — в больнице Святого Иуды, в отделениях «А» и «Е».[12] Теперь ведь все ужасно перерабатывают, так что я делаю что могу, только не на полную ставку. Моя социальная ответственность имеет некоторые пределы. Если хочешь увидеть жизнь без прикрас, поработай в «А» или «Е» в субботнюю ночь: пьяницы, наркоманы, разбитые головы… А сквернословят так, что в глазах темнеет. Мы очень зависим от персонала, ввозимого из других стран. Я считаю, что это непростительно: наши администраторы, путешествуя с полным комфортом, объезжают весь мир, вербуя самых лучших докторов и медсестер, каких только могут отыскать в странах, где потребность в таких медиках в чертовы разы выше, чем у нас здесь. Это просто бесчестно.