Федор Гладков - Повесть о детстве

• Название: Повесть о детстве
• Автор: Федор Гладков
• Жанр: Прочая детская литература

---

Становой рычал внутри моленной, как злой пес, и мне казалось, что он бьет и старосту и Митрия Степаныча. Кучер повернул лицо к моленной и прислушался. Он подмигнул мне, кивнул головой на открытую дверь и ухмыльнулся.

- Бунтует... - пояснил он снисходительно. - Беда, как любит бушевать! От этого и охрип. Ничего-о! - успокоительно заключил он. - Пробушуется лыком станет и начнет жаловаться, как баба. Тут ему только водки давай четверть вылакает. Чую, застрянет он у вашего кулугура на сутки: чего-то больно взбесился. Мается с ним судейскийто. Научный человек, покорный, как девка, от этого и в чахотку себя вогнал.

Пока он бормотал, скучая и покуривая, ко мне неожиданно подошли Мосей и Кузярь. Мосей с лаптем и лыком в руках морщился в боязливой улыбке, а Кузярь храбро стоял впереди него и нахально показывал мне язык.

На крыльцо с грохотом выбежал пристав и хрипло заорал

- Лестницу сюда!.. Прохвосты! Лестницу! Я тебя, Стоднев, в остроге сгною, а тебя, староста, сейчас же отправлю в стан! Воры, острожники! Всё разграбили. Но отвечайте мне, как это случилось, что все печати целы - и на дверях и на окнах, и пол не тронут, и потолок не поврежден, - а все, что было в моленной, бесследно исчезло? Отвечай, Стоднев! Это ты в ответе.

Митрий Степаныч кротко и почтительно поклонился ему и беспомощно развел руками.

- И ума не приложу, господин становой, - верите или нет. Я лежал, горем убитый, и плакал от великой беды

Разве я допустил бы приложить нечистые руки к святыне нашей? Скорее бы руки на себя наложил... Я~ сам.униженно молю вас строгое следствие произвести и наказать разбойников.

Пристав схватил за бороду Пантелея и задергал ее из стороны в сторону.

- Тебе, мерзавцу, поручили охранять здание. Где ты был, чертова борода? Где был?

Пантелей с выпученными глазами, обалдевший, пищал по-бабьи:

- Ваше высокоблагородие, помилуйте!.. Не виноват.

Сторожа вы не велели ставить, а ключи с собой взяли. Отпустите бороду-то, Христа ради... Негоже мне при батюшке-то.

- А-а, негоже? Все помело твое выдеру, негодяй!.. Какой ты есть староста, когда у тебя под носом очищают вещи из опечатанного здания? Ведь тут же не один прохвост работал, а целая толпа. Это же не просто кража со взломом, а хитрая махинация. Ты понимаешь, что ни одна печать не тронута, ничего нигде не нарушено. Признаков нет... а все исчезло, как дым. Что же тут, по-твоему, черти или ангелы работали?..

- Не могу знать, ваше высокородие. Я сам препоручил покараулить вот Мосею, пожарнику. Его допросите.

Пристав разъяренно рванул бороду старосты, выдрал клок волос и швырнул ему в помертвевшее лицо. Чиновник поморщился и что-то пробормотал ему. Становой смешно подпрыгнул и уперся руками в бедра. Нагайка змеей заползала по синим штанам с красной полоской.

- Прошу вас не вмешиваться. Я лучше вас знаю, как с ними, канальями, разговаривать. Они не понимают вашего тонкого языка. А мой мат до самой ихней требухи доходит. Эй ты, козел драный! - рявкнул он на Мосея. Так-то ты караулил! Я тебя как Сидорову козу выпорю. Проспал, чертова твоя башка!

Мосей закланялся, затрепыхался и стал похож на дурачка.

- Я, барин, до смерти боюсь всяких печатей. Сердце у меня заходится. Я так и старосте сказал: "Пантелей, мол, Осипыч, от казенной печати я обмираю. Да и куриная, мол, слепота у меня..." А он бает: "Поглядывай, Мосей!" А я, баю, Пантелей Осипыч, зги не вижу. Про курину-то слепоту он, староста-то, давно знает. Чего у меня бог отнял, тому и староста не дарственник.

- Ты - мурло! - взревел пристав, выпучив красные белки. - Кто ты такой - идиот или дурака валяешь?

- Мы - люди темные, барин. Знать ничего не знаем и ведать не ведаем. А это ты истинно: дураки - народ веселый.

- Ну, ты действительно идиот.

- Это истинно, барин: идет Нефёд - да и гот урод.

- Тащи сюда лестницу, остолоп!

- Я мерина запрягу, барин: они, лестницы-то, на роспусках... Их подымать-то артелью надо. Пять сажен в каждой до самого конька. Еще при крепости сколачивали.

Поп стоял весь раздутый и колыхался от пьяного смеха.

- Здорово! Здорово обдурили тебя, пристав! Все концы спрятаны... Ку-ка, разруби гордиев узел.

Красное лицо старосты обливалось потом, и мутные капли падали с носа на бороду. Чиновник не спускал глаз с Мосея и лукаво улыбался. А пристав бесился, бил кулаком по перильцам крыльца и сам обливался потом.

- Ну, любуйтесь, Николай Иванович, на это грязное животное. На кой черт твои роспуски, пугало воронье!

Лестницу! Сюда, к наличникам! Лапоть-то зачем приволок?

- Мои лапти, барин, для мордвов. Не в износ. От моих лаптей мне по всей округе слава.

Староста кубарем сбежал с крыльца и заковылял толстыми ногами к пожарной. Мосей угодливо и по-дурацки улыбался.

На нас ни начальство, ни Митрий Степаны" не обращали внимания: мы для них не существовали. Незаметно мы поднялись на крыльцо, потом юркнули в прихожую, а из прихожей в моленную. В просторной комнате, пропахшей ладаном, в туманном полумраке толстые ребра стен были голые, мертвые, в квадратных пятнах: все иконы, и большие и маленькие, складни и кресты исчезли. Слева, на полках, тоже не было книг. Налой стоял ободранный, тонконогий и раскоряченный. Со стен и с оконных косяков содраны были даже утиральники и бисерные прошивочки. Не блестели и высокие подсвечники, а с потолка была сорвана и паникадильница. Моленная была угрюмо пуста и казалась страшной. На железных болтах оконных косяков я заметил черные, как вар, печати на дощечках с застывшими потоками сургуча.

Кто-то хитро и ловко обманул станового и этого чиновника, и они оказались в дураках. Печати были целы и невредимы, пол и потолок не тронуты, а иконы и книги бесследно пропали. И это была действительно загадочная работа:

как могли люди проникнуть в надежно запечатанную горницу и вынести все до мелочей? Вспомнились Паруша и Мосей с Архипом, которых она повела с собою и о чем-то с ними советовалась. Но Мосей и Архип были "мирские", а Паруша, как баба, ничего не могла сделать: бабы не допускались распоряжаться в моленной, как нечистая плоть.

Значит, тут хозяйничал только Митрий Степаныч, настоятель. Но он казался таким расстроенным и раздавленным этой бедой, что нельзя было и подозревать его участия в этом таинственном событии. Вспомнилась и нынешняя ночь, когда отец и Сыгней необычно пропали куда-то надолго и я уснул, не дождавшись их. Почему бабушка Анна беспокоилась обо мне сегодня утром и сердито внушала мне быть немым и не подходить к моленной?

Становой еще хрипел на улице, но голос его стал дальше и глуше: должно быть, он сошел с крыльца. Залязгал железный ставень, и в пустой моленной это г лязг загрохотал, как гром. Мы выбежали на крыльцо, и я увидел, как становой сам лез по лесенке вверх, заглядывал в щели между резными и накладными наличниками и венцами, засовывал туда пальцы, тряс все оконное сооружение и рычал:

- Ни черта!.. Никаких следов!..

Он слез и приказал Мосею перетащить лестницу к другому окну.

- Николай Иваныч, прошу!.. - пригласил он чиновника. - Обследуйте сами: может быть, у вас глаз острее.

Чиновник усмехнулся и отрицательно покачал головой.

- Нет-с, увольте. Я в этих делах профан. Обследуйте сами.

- Это что значит-с? - с ехидной злостью прохрипел становой. - Хотите на чужой спине проехаться?

- Я ничего не хочу. Оставьте меня в покое. Потребуйте сведущих людей, пусть они и обследуют.

- Эт-то кого же? Этих прохвостов и мошенников? Спасибо за совет.

И он разъяренно полез к другому наличнику. Здесь он задержался дольше и даже сунул свой красный нос в пазуху между стеной и наличником и понюхал раза два старое дерево. Так он облазил все окна и злой возвратился к крыльцу.

- Пишите акт, Николай Иванович, и обязательно подчеркните, что в этом кулугурском капище, несомненно, работал черт. Наверху, на подлавке, никаких признаков: накаг твердый, без повреждений, пол тоже не поднимался.

- А если бы и поднимался, - заметил в тон ему чиновник, - то вынести такие громоздкие вещи, как иконы, нельзя: кругом глухой каменный фундамент. Да и проникнуть внутрь человеку невозможно: продухи в один кирпич, да и те законопачены.

- Можете писать, что угодно, пожалуйста, меня это не беспокоит. Одним словом, чисто сработано. Пусть разбирается в этом сам губернатор. Стоднев, зови на завтрак!

Пошли! Не забудь распорядиться задать овса лошадям да поднеси чашку водки кучеру. Она тебе все равно дешево стоит - безакцизная. Ну-с, батюшка, остается нам с тобой одно - напиться вдрызг...

Поп глухо подхохатывал.

Толстое лицо Пантелея уже расплывалось в угодливой улыбке, и он, ободренный становым, поглаживал свою широкую бороду толстыми пальцами. Гроза миновала, и пpи - став, после яростной вспышки, рвется к богатому столу Митрия Степаныча, где в графине переливается всеми цветами радуги водка. Но сам Митрий Степаныч стоял поодаль, опустив голову. Пощипывая реденькие волоски нл подбородке, он смотрел застывшими глазами в землю. Чиновник почему-то весело усмехался и подмигивал мне и Ку - зярю. Меня особенно привлекал его портфель, сложенный узким голенищем с сверкающими бляшками.