Алексей Шмаков - Свобода и евреи

• Название: Свобода и евреи
• Автор: Алексей Шмаков
• Жанр: Религиоведение

Книга представляет собой сборник рассуждений и выводов, сделанных автором по ходу изучения так называемого еврейского вопроса. От древней религии иудеев и до их участия в современной политической и экономической жизни России A.C. Шмаков дает всестороннюю оценку этой нации. Резкость и исключительную критичность повествования не следует воспринимать как проявление крайнего национализма. Автор в силу своей адвокатской деятельности вынужден был прибегнуть к изучению еврейской истории и еврейства вообще, т. к. неоднократно выступал защитником русских граждан на многочисленных судебных процессах, спровоцированных «обиженными» евреями, и это явилось основанием для подобного изложения материала.

Особое внимание в книге уделяется участию евреев в революционном движении в России. Справедливость оценки этой и других сторон жизни иудеев читатель легко проверит, сравнив мнение автора с реальными событиями в истории нашей страны.

---

Не ошибается тот, кто в отношениях с евреями не станет забывать об этом метком указании народной мудрости.

Сам «знаменитый» историк евреев Грэтц признаёт, что:

«Заключая поучения возвышенные и низменные и рассматривая евреев как поставленных над язычниками, талмуд содержит множество изречений и распоряжений, мало сострадательных к другим народам и к последователям иных религий».

Со своей стороны, рассуждая о величии талмуда, на постижение которого евреи отдают всю свою жизнь с 10-летнего возраста, Дарместетер по поводу «короля безбожников» заключает так:

«Воспитайте хорошо одарённый ум на изучении талмуда, и вы создадите резонирующий дух с могучей логикой и проникновением. Одним словом, у вас получится Спиноза, которому философия обязана талмудическими тонкостью и глубиной. Именно в Спинозе отразилась вся неумолимость логики, а дедукция поднялась до наибольшей высоты. Его мышление никак не индукция».

Однако, не даром в своём трактате «Спинозизм в иудаизме» голландец Вахтер ещё в 1699 году рассматривал Спинозу как переодетого каббалиста. Действительно, система Боруха Спинозы представляет ближайшее родство с учением Соломона ибн Гебироля или Авицеброна (XI века), самого прославленного из еврейских каббалистов, смешавших воедино и талмуд, и греко-арабские предания, и многое другое из «таинств» древнего мира.

Мудрено ли, что, отражая дух того человечества, из которого проистекает, арийская Риг-Веда, за немногими исключениями, дышит поэзией, нежностью и благородством, и что, наоборот, большая часть сказанного в талмуде и каббале запятнано материализмом, жестокостью и предательством.

Мудрено ли, что повсюду, где они приобретали силу, евреи неизменно оказывались «профессорами» гнёта и преследования.

Мудрено ли, наконец, что тогда как уже в сочинениях Гизо, Минье и Луи Блана можно прочитать то самое, что мы и сегодня знаем о сущности и возникновении социальных явлений, и что в самой Германии Лоренц фон-Штейн раньше Мардохея Маркса дал полную картину борьбы общественных классов, у одного Маркса эта проблема превратилась в террор пролетарского деспотизма под главенством всемирного кагала, разумеется. Социальные теории идут, несомненно, из Франции, но как арийцы французы наравне с древними греками исповедуют вечность мыслящего принципа, т. е. бессмертие души. Ничего подобного мы не видим у евреев, для которых удовлетворение животных потребностей — единственная форма счастья, ими познаваемая. Вот почему, тогда как французы на первый план выдвигали самодеятельность и развитие личности и поклонялись разуму, Мардохей Маркс и его последователи задумали, наоборот, превратить мир Божий в тупоумную фабрику, а человечество — в арестантские роты, всякое соревнование запрещать, а разуму или таланту, даже здравому смыслу, не давать хода. Но если человек не имеет права хотя бы на трудолюбие, а дитя не должно знать своего отца,[65] и если все мы — только голодные волки, которых будут кормить и держать на цепи по приказу еврея Маркса, тогда спрашивается, о какой же нравственности в социализме может быть речь? Рассматривая историю человечества единственно как борьбу классов из-за власти, т. е., в сущности, из-за порабощения одних людей другими, помянутый сын Иуды, как сам, так и в лице своего зятя, такого же еврея — Энгельса et consortes и, наконец, в стаде неомарксистов лишён надежды подыскать какой бы то ни было суррогат. Хотя в тумане веков евреям удавалось подделывать многое, тем не менее позволительно думать, что месть и ненависть им не удастся превратить в милосердие и любовь.

Пусть всё расшаталось, как утверждают социалисты. Пусть хозяйство, наука, искусство, нравы, религия, одним словом, все наши понятия, пребывают в состоянии брожения. Пусть на свете не будет ничего прочного, люди всё-таки не подчинятся диктатуре пролетариата. Если бы даже, как говорит Кабэт, что, впрочем, отнюдь не доказано: «современная культура принесла одни постыдные преступления, войны и революции, казни и избиения, катастрофы и бедствия», никогда, однако, не наступит того, что воображал Фурье, представляя в новом строе жизни землю, населённой какими-то «услужливыми анти-львами», солёную воду океана, превратившейся в сладкий лимонад, а людей — ростом в три метра.

Девиз, поставленный Вейтлингом перед его «Гарантиями гармонии и свободы», может служить эпиграфом и для всей современной социалистической литературы: «Мы хотим быть свободными, как птицы небесные; жизнь мы хотим прожить беззаботно, как они, веселыми стаями, среди сладкой гармонии». Но этому не бывать, если бы даже в самом учении Маркса не скрещивались столь различные основания течения, что никакая софистка в мире не в состоянии направить их в одно русло. Вопреки мечтаниям иллюминатов, социалистов et tutti quanti, нет и не было естественного социального порядка, а всемирная история не есть лишь скопление ошибок и заблуждений.

«Пролетариям нечего терять…, кроме своих цепей, — поучал Маркс, — Но им предстоит завоевать целый мир…

Пролетарии всех стран, — соединяйтесь!».

Заметим хорошенько, одни пролетарии!

IV. Для торжества такой теории, во всяком случае, едва ли достаточно проповеди о цепях, которые надобно разорвать, будто бы одним пролетариям, и мало повествования о предстоящих революциях и кровавой борьбе, о смертельных ударах и массовых убийствах…

Впрочем, Маркс, говорят, и сам сознался однажды:

«Moi, je ne suis pas marxiste!».

И ведь сказал правду, т. к. еврею, безусловно, нет роли в этой трагикомедии.

«Мы видим, что первой критикой марксизма, которая произвела известное впечатление на самих его приверженцев, было время, — свидетельствует профессор Зомбарт, — Там и сям вытаскивали по камню из здания марксистской системы. Целая армия кротов, буржуазных и социалистических, взрывала почву, на которой высилось гордое здание, пока оно не рухнуло однажды, неожиданно, без всякого предупреждения, как кампанилла в Венеции».

К ниспровержению названной теории прежде всего стремится тот вразумительный факт, что дороговизна труда постоянно возвышается и, по выражению Зобарта, «играет в промышленных кризисах как бы роль тормоза у несущейся с гор повозки спекуляции, предохраняя её от падения в омут перепроизводства и краха».

Но и помимо этих данных, лечение от капитализма, главным образом евреями же развращённого, меньше всего к лицу сынам Иуды. Кроме того, средние пути, чувство меры и забота о равновесии никогда не отличали иудейства. Лишённое истинного разумения и выдержки, оно неизменно стремится к самым решительным крайностям.

Возьмём у социалистов хотя бы понятие о труде. За труд ими признаётся только работа физическая, всякая же иная, по их мнению, — одна пустая забава. Независимо от всего другого, вероломство такого учения раскрывается уже из факта, что, за немногими лишь крайностью обусловливаемыми и, во всяком случае, временными исключениями, евреи физическим трудом не занимаются. Ясно, что им нет места в социалистическом строе, иначе как в звании начальствующих и правителей или же в качестве революционеров. Кагал не позволит унизить себя до подчинения гоям и не для этой цели выдвинул он «творца интернационалки». С другой стороны, например, уравнять, хотя бы в материальном отношении, возможно рабов, а не свободных людей. Тем не менее, социализм идёт к равенству яко бы в свободном обществе. Результатом же, очевидно, может быть только рабство, т. е. опять крайность немыслимая. Наконец, сам замысел «оскотоподобить своих адептов» через лишение их умственного света и повальное закрепощение, разве это не дерзновенная химера? Между тем, замысел этого рода уже сам по себе изобличает планы еврейства и является только современной формой его древней гордыни.

В свирепом самодовольстве Мардохей Маркс жидовским сапогом наносит удар тому зданию нынешнего общества, крушение которого норовит ускорить. Что же касается предвидения будущего, то это не еврейское дело, разумеется. Социал-талмудисты упорно скрадывают цель, куда стремятся.

Независимо от сказанного, одним презрением к религии эти социал-революционеры уже раскрывают нищету своей философии. Встречаясь с крепкими, на вере основанными и в духе коренящимися убеждениями лиц и сословий, революция жаждет одолеть их, потому что в них именно видит главное препятствие своим уравнительным и деспотическим замыслам. Если ей нравится золото как металл, то оно же ей отвратительно как талант-самородок среди будущих её рабов, и если конечная цель подготовляемой диктатуры — всё превратить в биллон, т. е. в не имеющую никакой цены лигатуру, то как бы мог социализм примириться с жизнью верований и преданий, с любовью к родине и религии? Воля человеческая так сильно гармонирует с верованием, особенно церковным, что нелегко бывает сокрушить её. Отсюда — беспощадность борьбы социал-демократии с патриотизмом и церковью. Само их существование, и главным образом церкви, — невыносимая докука для демократии.