Лев Толстой - Дневники и записные книжки (1909)

• Название: Дневники и записные книжки (1909)
• Автор: Лев Толстой
• Жанр: Русская классическая проза

---

2) Записано так: Жизнь есть перенесение сознания из пространственного и временного в внепространственное и вневременное. Так записано, но это неверно: перенесение уже есть нечто временное. Лучше сказать:... есть освобождение от временного и пространственного.

23 Авг.

Вчера б[ыл] рабочий просвещенный, но к несчастью нужны деньги. Сейчас Саша пришла сказать то же о рабоч[ем]. Просит денег. Займусь письмом к Польке.

Не могу не радоваться: всё чаще и чаще замечаю за собой [заботу] о славе людской, и положительно, даже вчера, в дурном духе, жалею Стол[ыпин]ых, Н[икола]ев 2-х, Андрея (меньше). Нынче же без труда жалею и почти люблю. Ничего не работаю. Читал о Китае и записал кое-что о Лаотзе.

Ездил верхом с Голденв[ейзером] оч[ень] приятно. Вечером приехал Сергеенко. Тяжело слышать хвалу. Особенно не грешил.

24 Авг.

Ходил приятно далеко. Думал о том, что в жизни истинно есть. Записал в книжечке. Опять ничего не писал. Читал Евангелие, оч[ень] хорошо. (Зачеркнуто: и Гоголя.) О Гоголе тоже хорошее чувство. Особенно понравилось, как готов обнять человечество, но не человека. Пришел Гусаров с Димочкой. С Гус[аровым] хорошо поговорили. В газетах о Штокг[ольме] и Гусеве и о чтении в Берлине. Щекочет, но держусь. Ездил с Митичк[ой] верхом. Видел Гусарова жену — как хорошо, ч[то] она оч[ень] некрасивая. Записать надо кое-что, но некогда. Иду отдыхать.

Обед, как обыкновенно. Вечером читал Конфуция и говорил много и хорошо с Ив[аном] И(вановичем] об изданиях и книг о религиях и копеечных изданиях На кажд[ый] День.

25 Авг.

Встал довольно бодро, вышел — и первый блин комом: мужик Новосильский просит помощи, и я спешил итти и недобро поговорил с ним. И сейчас же стало стыдно. И так радостно б[ыло], когда он догнал меня, и я поговорил с ним по-братски, попросил у него прощения. Сел на дороге кое-что записать и вижу — идет человек с девочкой. Этого я уж принял без ошибки и хорошо поговорил с ним. Он с дороги увидал меня и хотел повидать. Он читал кое-что, но церковным дорожит, говорит, ч[то] нужна торжественность. Потом встретил юношу учителя. Тоже поговорил недурно. Он приехал за советом. Дома составлял первую книжечку: Для души. Надо 12 книг. 1) Для Души. 2) Весь закон в любви. 3) Бог в тебе. 4) Бойся греха. 5) Бойся соблаз[на]. 6) Бойся ложной веры.

7) Один закон для всех.

8) Истинная наука.

9) Истинная свобода.

10) Жизнь в том, чтобы приближаться к Богу.

11) Нет смерти.

12) Всё благо.

Такие заглавия или вроде этого. Письма маловажные. Спор с Машенькой о том, что бывают святые, поборовшие всё человеческое. — Я отстал, но спорил. И то плохо. Плохо и то, что прочел статью Меньшик[ова] и почувствовал неприятное.

Записать:

1) Как вредно иметь планы. Как только препятствие исполнению, так и раздраженье.

2) Оч[ень] важное. Хотя это и оч[ень] нескромно, но не могу не записать того, что оч[ень] прошу моих друзей, собирающих мои записки, письма, записывающих мои слова, не приписывать никакого значения тому, что (Далее в оригинале написано слово: я, которое следует считать незачеркнутым по ошибке) мною сознательно не отдано в печать. Читаю Конфуция, Лаотзи, Будду (то же можно сказать и об Еванг[елии]) и вижу рядом с глубокими, связными в одно учение мыслями самые странные изречения, или случайно сказанные, или перевранные. А эти-то, именно такие странные, иногда противуречивые мысли и изречения — и нужны тем, кого обличает учение. Нельзя достаточно настаивать на этом. Всякий человек бывает слаб и высказывает прямо глупости, а их запишут и потом носятся с ними, как с самым важным авторитетом.

3) К Лаотзе, вписать о пустоте.

4) Я есмь нечто, сознающее свою отделенность от Всего. Всё и себя вместе со всем я не могу понимать иначе, как веществом в движении. А между тем, если бы я б[ыл] только вещество в движении и весь мир б[ыл] бы тоже только вещество в движении, то, будучи двигающимся веществом вместе со всеми двигающимися веществами всего мира, я не мог бы сознавать себя отделенным. И потому я, сознающее себя отделенным, должно быть нечто невещественное и неподвижное. Если оно, это я, вместе со Всем кажется мне веществом и движущимся, то только п[отому], ч[то] всё, кроме его, этого я, есть движущееся вещество.

То, что мы называем жизнью, есть освобождение невещественного, недвижущегося я от этого заблуждения.

5) Сейчас думал про это, и вдруг стало тяжело, сомнительно, — Старался справиться, но не помогали никакие рассуждения; не мог сознавать Бога — и стало одиноко, бессмысленно, страшно. Вспомнил молитву: Знаю, ч[то] если я в любви, то я в Тебе и Ты во мне... и тотчас же всё облегчилось, почувствовал возможность любви, и тотчас же, встретив дворника Алексея, почувствовал к нему любовь, и всё прошло. Да, только одно, одно — любовь.

6) Что у Лаотзе — путь, у Иоанна — любовь. И Лаотзе смешивает путь с Началом всего, с Тао. То же делает и Иоанн, называя любовь Богом.

[26 августа.]

Ездил в Овсянникове, проезд царя.

Вечер прошел за чтением Eugen'a Schmitt и за составлением письма ему.

26 Авг.

Встал как обыкновенно и также гулял одиноко. Получил прекрасные письма от Шкарвана, Засосова и Черткова. Особенно письмо Ч[ерткова] с изложением моего отношения к жизни истинной — внепространственной и вневременной. Занимался тем, чтобы составить другие полные книжечки Н[а] Каждый] д[ень]. Начинаю всё больше и больше подумывать о художественной работе трех поколений. Оч[ень] бы хорошо. Тяжело то, что всегда тяжело. Ездил с Душаном. Проезд царя. Уже не пропускают. — Хочется тоже в письме к Польке высказаться о грубости, очевидности насилия и обмана. — Записать:

1) Думал о том, как я стреля[л] птиц, зверей, добивал пером в головы птиц и ножом в сердце зайцев без малейшей жалости, делал то, о чем теперь без ужаса не могу подумать. Разве не то же самое с теми людьми, к[отор]ые теперь судят, заточают, приговаривают, казнят. Неправильно думать, что такие люди знают, что дурно то, что они делают, и все-таки делают. Они, так или иначе, доходят до неведения того, что дурно то, что они делают. Так это было со мной с зайцами.

Вечером пришел человек хорошо одетый, с чемоданом: сначала о своих сочинениях, потом о том, чтобы я дал денег доехать до Гомеля, а если не дам, он останется здесь на лавочке. Я отказал и ушел. Потом подумал, что вот случай приложения непротивления, и пошел к нему и с помощью Душана обошелся с ним без зла.

27 Авг.

Встал оч[ень] рано. Кроме Кр[уга] Чт[ения] читал Христианское] Уч[ение] и обдумывал исправление его. Написал еще и письмецо Павлову. Ездил к Ив[ану] Ив[ановичу]. Оч[ень] хорошо б[ыло] видеться с Буланже. Дома Таня, и вечером оч[ень] скучная болтовня. Много думается и о «Н[ет] в мире винов[атых]», и о письме Польке и о проэкте для Маклакова. Попробую сказать. Да, написал еще письмо Гусеву. Записано ночью:

Я чувствую, что ко мне отношение людей — большинства — уже не как к человеку, а как к знаменитости, главное, как к представителю партии, направления: или полная преданность и доверие или, напротив, отрицание, ненависть. Сейчас 10 часов вечера. Иду в гостиную.

28 Авг.

Вчера вечером не б[ыло] ничего особенного. Проснулся рано. Ходил. Кажется, ничего не записал. С утра приехали Макл[аков], Цингер, Семенов. Я позвал Мак[лакова] и говорил с ним о том, чтобы он поднял вопрос в Думе. Он говорит, ч[то] ничего не знает о Г[енри] Дж[ордже], и что вопрос не может не только пройти, но и вызвать суждения. Он практически оч[ень] умен, но совершенно плотно заткнут для всех настояще нужных людям вопросов — как и оч[ень], оч[ень] многие. Доканчивал поправку Христианского Учения. Я думаю, ч[то] все-таки немного лучше. Приехал[и] Дима, Голд[енвейзер], М[арья] А[лександровна], Ив[ан] Ив[анович]. Обед, и (Зачеркнуто: сняти[е] ф(отографий]) ужасно, ужасно мучительно тяжело. Содействовали тяжести письма из Берлина по случаю письма С[офьи] А[идреевны] и статьи Петербургских Ведомостей, в к[оторых] говорится, что Толстой обманщик, лицемер. К стыду своему, не радовался тому, что ругают, а б[ыло] больно. И весь вечер мучительно тяжело. Уйти? Чаще и чаще задается вопрос. Только с Цингером хороший, для меня полезный разговор о математике, высшей геометрии, и с наивным Митич[кой] об уголовном праве. Оч[ень] уныло, грустно, слабо ложился спать.

29 Авг.

Проснулся опять рано, и то же тяжелое чувство и желание (дурное) бежать и нерешительность: что перед Богом должен делать. В спокойные минуты, как теперь, знаю, что нужно главное — неделание, пребывание в любви. Дома прочел прекрасные дни 28, 29 Кр[уга] Чт[ения], и вот сейчас записываю дневник, а писать как будто неспособен. Попытаюсь написать тэзисы для Макл[акова]. Записать старое, много раз высказанное, но с особен[ной] силой перечувствованное:

1) Мы, люди — я по себе это знаю — орудия высшей силы. То, что делает нашими жизнями эта Высшая Сила, мы не знаем и не можем знать, как не знает клеточка моего тела, что я делаю и для чего. И потому всякая мною поставленная себе цель, не совпадая с недоступной мне целью Высшей Силы, нарушает исполнение этой цели. Не настолько, чтобы цель эта не достигалась -цель эта тем или иным способом всегда достигается — но настолько, что я лишен блага чувствовать — сознавать единство своей жизни с Высшей Силой. Так что цель, к достижению к[отор]ой свойственно стремиться человеку, не может быть цель, доступная человеку, а может быть только одна: слияние с волей Бога. Слияние это достигается любовью.