Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

• Название: Власть над водами пресными и солеными. Книга 2
• Автор: Customer
• Жанр: Фэнтези

---

Действительно. Уже тогда нам полагалось ощутить к Старому Хрену любовь и благодарность неизбывную. А мы почему-то были злы на него и подозревали в нем источник всех наших несчастий. Хотя, может быть, наши беды начались именно с Асиного вмешательства. Жирный Хрен пытался легким путем привести нас в рабство. Ася тропами боли и потерь вела к свободе. Неисповедимы пути демиургов…

— И только оказавшись здесь, я почувствовала, что врала себе все это время, подсовывая тебе мысли о том, что проклятая тварь приходится тебе — и мне — матерью. Или чем-то вроде матери. Трудно думать о себе, как о проклятой твари. Но я сумела. Я пробилась сквозь стену лжи. А теперь не знаю, что делать с отвоеванной правдой.

Да уж. Она не знает. А кто знает?

Глава 17. Слово Хаоса в Слове Созидания

Я рассматриваю их — всех вместе и поодиночке, в который раз удивляясь, как же меняется восприятие у облеченного ВЛАСТЬЮ.

Когда мы были на равных… А ведь это было: они были людьми и я была одной из них, только не вооруженной и могучей, а наоборот — растерянной и напуганной, не понимающей, что к чему в этом фантастическом мире, да и в моем собственном тоже. И они поддерживали меня, они освещали мне путь, они обещали мне победу, они утверждали, что смерти нет, они отводили от меня страх перед настоящим, они жалели меня. Неужели я не пожалею их теперь?

Теперь, когда я… ну да, Великая Мать, иначе не скажешь. Я, которая ненавидит ложь, манипуляцию и бесстыдство божественное, это умение сказать своему творению: я создал тебя не для того, чтоб ты прожил жизнь, даря и получая радость; не для того, чтобы остался в памяти людской; не для того, чтоб указал путь хотя бы небольшому числу соплеменников твоих; вообще ни для чего. Я создал тебя, чтобы ты превратился в ком перегноя, в броуновскую частицу, в неприметную деталь декорации. Умри ты сейчас — завтра о тебе никто не вспомнит, даже церемонии похорон тебе не положено. Так и сгниешь, где упал. Потому что твоя жизнь больше ни для чего не нужна мне, кроме как для насыщения почвы перегноем… И вот, я все это САМА произнесу? Им, верящим в мою доброту — скрытую, но доброту?

А почему нет? Разве они годятся для чего-нибудь, кроме дурной смерти под зубами и лапами моей темной стороны, моего личного хаоса? Хаос необходим, тут и объяснять нечего, мир без хаоса сам себя в объятиях бессмертия удушит. Значит, я не могу позволить им победить, даже если бы они смогли. А они не смогут. Нет у них оружия против божества — нет, хуже, против основы этого мира, более древней и более могущественной, чем я сама. Потому что Слово Хаоса управляет мной, нашептывая мне, кого убить, что разрушить, где оставить пепелище, пускай и на месте цветущей долины или могучего леса — все равно, что уничтожать, лишь бы расчистить поле для новой жизни, а старая свое пожила, пора и честь знать…

Оно управляет мной, моим Словом Созидания, которое тоже управляет — этим миром. И я создаю огнедышащих чудовищ, огнедышащие войны и огнедышащую реальность. От них по земле тянутся серые щупальца хаоса, они множатся, вытесняют живое, но я не могу ничего поделать, я слушаю Слово Хаоса в моей голове, оно говорит мне, что жизнь, порожденная мной, отвратительна и грязна, недостойна существования и никогда не исправится, никогда не будет совершенна настолько, чтобы не позорить родителей, а иногда и порадовать своими жалкими успехами…

— Эй!!! — ору я, задрав голову к потолку. — Я поймала сигнал! Ко мне, кэп! Мы нашли ее!

Подземному озеру, конечно, далеко до моря. Но это те же воды, что плещут в море Ид, и потрепанная яхта Морехода уже движется к нам, огибая сталагмиты и сталагнаты, растущие из черной воды.

— Ну чего ты орешь? — укоризненно выговаривает мне с борта капитан. — Я что, за тридевять морей от тебя сбежал? Хотя, пожалуй, стоило…

— Ты отвезешь меня к НЕЙ? — Я отмахиваюсь от его ленивого ворчания, точно от разомлевшей летней осы, и приступаю сразу к делу. К самому важному делу в своей жизни. — На ЕЕ остров?

— Одну тебя? — уточняет Мореход. В его голосе звучит отчетливый намек — я распознаю его и подчиняюсь.

— Всех. Они должны знать, с чем имеют дело.

Вот я и начала вести себя в эдаком надмирном стиле. Никого ни о чем не спрашиваю, никому ничего не объясняю — просто веду туда, где все, кому на роду назначено, увидят и поймут. А потом закинут мечи за спину и отправятся выполнять мою волю. Потому что выбора нет — ни у одного из нас, если разобраться…

Хорошо, когда исполнители твоей воли — солдаты. Или хотя бы принцы с принцессами. Они люди опытные. Знают, что несвоевременные расспросы — пустая трата слов, а главное, времени. Я бы так не смогла. Я бы непременно принялась выяснять, куда, зачем, почему и надолго ли. Из богов дерьмовые солдаты.

* * *

Снова это море, эта осточертевшая рябь от горизонта до горизонта, это чувство бескрайности мира и бесполезности тебя. Но широты, широты другие.

Там, где я бывала с Мореходом, стояла зима без конца и края, ледяные ветра, дикие шторма и самый навязчивый из попутчиков — холод. Даже на Лидо наш с Мореходом договор мы заключали осенью, и от солнечной ласки у пляжа осталось лишь теплое воспоминание. Не говоря уже о ледниковом гостеприимстве Ёкюльсаурлоун.[51] Видать, все МОИ острова намертво скованы льдом и навылет пронизаны ветром.

Но сейчас, когда из-за сверкающих вод нам навстречу вот-вот выплеснется картинка с компьютерных обоев, я начинаю понимать, почему так. Я начинаю понимать ЕЕ. И чем ближе берег, тем острее это незнакомое ощущение мира, совсем другое, совсем новое, совсем… упоительное.

Запретов нет. Нет запретов. Никаких. Потому что запрет, который можно обойти — не запрет вовсе. Так, фикция. В мире, наполненном фикциями, настоящее только удовольствие. МОЕ удовольствие.

Комфорт и власть. Власть и комфорт. Никаких чаш на весах — прибавить одного, убавить другого, уравновесить, приглядеться, затаить дыхание, снова перекладывать, снова уравновешивать, добиваясь идеального баланса… Ну уж нет! Намертво привязать одно к другому и выпустить в небеса стрелой геометрической прогрессии. А там дело моей изворотливости — не дать стреле воткнуться в землю.

Есть средства добиться всего, чего я хочу. Главное — помнить: чужой свободы не существует. Только моя свобода, безграничная и безусловная. Рука с пухлыми, раздутыми пальцами в перетяжечках (а когда-то они казались такими аристократичными!) протянулась и взяла из вазочки очередное несчитанное пирожное. Липкий сладкий ком перекатывается на языке, рассыпается на шоколадные, коньячные, кофейные, сливочные ноты, похрустывает карамелью, ждет, что за ним последует лавина сладостей. И она накатывает, как по заказу, пальцы непрерывно хватают и засовывают в рот все новые лакомства. Я давлюсь, глотаю не разжевывая, скорее, скорее, лишь бы заткнуть пасть зверю, грызущего мое брюхо изнутри.

Через несколько минут накатывает тошнота, чудесно сочетающаяся с кислым привкусом во рту. Ублаготворенный живот кажется мне сонным зверем, отдельным от моего тела, огромным, теплым ЖИВОТНЫМ — не зря же его так назвали. Я держу брюхо обеими руками и отдуваюсь, отодвинув кресло подальше от стола, чтобы дать зверю улечься поудобнее.

Ага. Значит, тебе досталось ЭТО. У меня разум превратился в хищника, нападающего из засады, у тебя — тело. Я не знаю, как вернуть себе ясность ума, ты оставила надежду на сохранение фигуры.

Махина, мгновенно перерабатывающая гигантские объемы жратвы, приросшая, прикипевшая ко всем горизонтальным и полугоризонтальным плоскостям, на которых можно умостить колыхающуюся, точно водяной матрас, тушу. Вечная жаркая сырость в складках, темная слоновья кожа на бедрах, непрерывный цикл голод-пресыщение-голод-пресыщение-голод-пресыщение. И насмешки. Мириады насмешек, выраженных словом, мимикой, жестом. И так будет, пока власть твоя не скует всякое лицо, всякий язык, всякую руку в твоем царстве. Пока само уродство твое не станет священным и не возвысится над примитивными стандартами красоты.

Ты с самого начала сознавала: мнение толпы, до чертиков капризное и ядовитое, можно, можно вывернуть наизнанку и использовать в своих целях. Да так использовать, что автор мнения и не чухнется, хоть грабь его, хоть убивай. В глаза заглядывать станет, руки лизать, скулить благодарственно, задом вперед выползать, когда прогоняют. Если все как следует просчитать…

Остров — молодой, вулканический, лелеющий эмбрионы катаклизмов в раскаленных недрах своих, сверху был раем. А в раю проживало племя с религией древней, как грех. Насельникам острова и мозги выворачивать не требовалось, чтобы объявить самую толстую бабу на свете земным воплощением Матери Чего-то-там. Вот только не заметили простодушные дети природы, что, несмотря на необъятное чрево, не мать это, а мачеха. И жестокие нравом, но кроткие сердцем язычники ей не дети, а сырье для опытов.