Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

• Название: Лев Гумилев: Судьба и идеи
• Автор: Сергей Лавров
• Издательство: Айрис-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8112-2647-4

Книга посвящена драматичной судьбе и научному творчеству выдающегося отечественного историка, этнолога и географа Льва Николаевича Гумилева. Центральную часть ее занимает работа президента Русского географического общества С. Б. Лаврова, около 30 лет проработавшего вместе с Л. Н. Гумилевым на Географическом факультете ЛГУ и в Географическом обществе. Книга дополнена автобиографией Л. Н. Гумилева и его воспоминаниями о своих знаменитых родителях Николае Гумилеве и Анне Ахматовой, а также воспоминаниями наиболее близких к нему людей — его вдовы Н. В. Гумилевой, писателя Д. М. Балашова, Ю. К. Ефремова К. П. Иванова и других.

Книга представит большой интерес для всех, кто интересуется творчеством выдающегося ученого и мыслителя.

---

7. Трудное рождение «степной трилогии»

И вот объявили ошибкой

Семнадцать украденных лет.

Б. Слуцкий

С мертвой точки можно сдвинуться, только опубликовав всю Большую книгу в трех частях. В этом я вижу значение моей жизни.

Л. Гумилев

«Семейное положение — нет».

Из «Личного листка» Л.Н. 1960 г.

7.1. На воле

Согласно «Личному листку по учету кадров», заполненному почти каллиграфическим почерком Л.Н. в 1960 г. в ЛГУ, начиная с октября 1956 г. Гумилев был старшим научным сотрудником Эрмитажа. В это время он так интенсивно работает, что через некоторое время от переутомления попадает в больницу, о чем сообщил своему другу П. Савицкому: «Сильно заболел и... пишу это письмо в больнице. Я, очевидно, надорвался»383. В 1957 г. он впервые в своей жизни получил свою комнату. «Надо думать об обстановке ее и необходимых хозяйственных предметах, вроде ложек и тарелок; надо ходить в лавку за продуктами и стряпать ужин. Я все это умею, но все-таки это дело женское», — писал он в марте Савицкому384.

Но он одинок, и совет П. Савицкого — «Род должен быть продолжен! Такова моя мысль» — так и остался без ответа385. Замыслы его грандиозны, но научный багаж формально ничтожен; в 1960 г. у Л.Н. было опубликовано всего шесть небольших статей, к тому же довольно «мелкотемных»386. О седьмой — «Хунну» — рукой Л.Н. записано, что она «печатается». Он понимал, что для ученого, которому вот-вот стукнет 48 лет — это маловато, поэтому в конце куцего списка добавил: «остальные печатаются». Между тем грандиозны были не только замыслы, но и то, что уже было написано «в стол»; шла правка и дополнение «лагерных вариантов» из того самого чемодана, который прибыл вместе с Л.Н. из Омска.

1956 год. В одном из самых первых писем П. Савицкому Л.Н. сообщал: «Я не решаюсь послать Вам свое основное сочинение «Историю Срединной Азии в связи с историей сопредельных стран с III в. до н. э. по X в. н. э.», потому что не считаю имеющийся у меня вариант окончательным, ибо большая часть его написана за минувшие 4 года, и Вы легко можете догадаться, что мне была доступна литература только на русском языке»387. Он отправил тогда в Прагу тезисы своей кандидатской и статью по теме дипломной работы. Но сделано было в тех адских условиях (до 1956 г.) очень немало: первый и третий тома «Истории Срединной Азии» готовы соответственно на 75% и 40%. Это — оценка самого Л.Н. на декабрь 1956 г., то есть через считанные месяцы после освобождения. Второй том он планировал закончить к весне.

1957 год. Большая радость: Л.Н. получил предложение об издании своих работ. Он представил две книги: «Историю Хунну с древнейших времен до V в. н. э.» и «Историю Первого Тюркского каганата VI—VII вв.»; каждая объемом около 20 печатных листов388.

Здесь неминуемо Л.Н. пришел к евразийству. Три тома истории Срединной Азии были посвящены истокам Евразии, поискам трудно складывающегося ее единства. Значительно позже (в 1991 г.) он писал, что за обозримый исторический срок Евразия объединялась четыре раза. По началу ее на короткое время объединяли гунны, потом тюрки, создавшие свой каганат от Желтого до Черного моря. В третий раз континент объединяли монголы под главенством Чингисхана. После битвы при Калке монголы поняли, что им надо или мириться с Россией, или завоевать ее. Они склонялись к третьему решению. Россия вошла в единый улус на равных правах с монголами. Монголы были рады, что Древняя Русь служит буфером между ними и европейскими народами. Татары брали очень небольшую дань — на содержание войска, которое защищало Россию от западных соседей. Четвертым объединением Евразия обязана русским, которые, дойдя до берегов Тихого океана и объединив большую часть Евразийского континента, за исключением Монголии и Восточного Туркестана, продлили тем самым традицию монголов. Они опять сделали из Евразии очень сильную страну и сами стали самостоятельной и весьма развитой культурой389.

Повторяю, что это было сказано в 1991 г.; давно уже вышли тома «Степной трилогии», каждый из которых рассказывал об одном из объединений Евразии; в печати находилось уже и важное дополнение к ней — по сути четвертый ее том «От Руси до России». А в ту пору у Л.Н. была лишь схема и «заготовки». Удивительное дело, практически не зная евразийцев, прочитав лишь пару их работ, Л.Н. интуитивно вышел на ту сверхзадачу истории, которую отцы евразийства формулировали еще в 20–30-х гг. «Особого рода системой является история России», — писал тогда П. Савицкий390. Ту же мысль более подробно сформулировал Г. Вернадский. «Евразия, — писал он, — есть... область действия русского исторического процесса, русское историческое месторазвитие. Русская историческая наука должна овладеть историей этого месторазвития также и в более ранних эпохах (в течение которых Россия еще не охватывала целиком географической Евразии) для того, чтобы правильно понять развертывание русского исторического процесса»391.

Именно об этом многократно писал впоследствии и Л. Гумилев: «Огромная территория евразийской степи все еще ждет своего исследователя. Особенно это касается периода до появления на исторической арене Чингисхана, когда в центральноазиатской степи сложились и погибли два замечательных народа: хунны и древние тюрки, а также много других, не успевших прославить свои имена»392. Было ясно, что необходимо как можно больше использовать богатое наследие евразийцев. Но как?

«Ни Савицкого, ни Георгия Вернадского, ни евразийских сборников, — рассказывает сам Л.Н., — в библиотеках в те сталинские годы, конечно, не было. Правда, в экземпляре книги Н. Толя393, который мне попался, было приложение — статья Савицкого «О задачах крчевциковедения: Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?» Поэтому я вынужден был соображать сам и доходить до многого, так сказать, своим умом. Впоследствии, когда эмигрантская литература стала более доступной, я прочитал работы князя Н.С.Трубецкого»394. Необходимо заметить, что Лев Николаевич не только прочитал его работы, но и написал солидную обобщающую статью «Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца)». Она очень долго лежала в разных редакциях, пока не вышла в сборнике трудов Трубецкого, появившемся в 1995 г. в издательстве «Прогресс» под названием: «История. Культура. Язык»395.

В одном из самых последних в жизни интервью Л.Н. вспоминал, что первой прочитанной им евразийской книгой было историческое исследование Хара-Давана «Чингисхан как полководец и его наследие: культурно-исторический очерк Монгольской империи XII—XIV веков», появившееся в Белграде в 1929 г.396.

Кто такой Э. Хара-Даван? Почему его книгу можно было прочитать в СССР, а «классики» евразийства были табуированы?

Ответу на первый вопрос будет посвящен следующий параграф. А сейчас задумаемся, где и когда Гумилев мог читать белградское издание? Дело, видимо, в том, что в 20-х гг. еще кое-что из запретных книг все-таки по недосмотру доходило до наших библиотек. Зайдя в Библиотеку Географического общества СССР, Л.Н. .мог бы найти там даже оттиски двух статей «криминального» П. Савицкого с дарственной надписью, присланные из Праги в 20-х гг. Возможно, белградская книга могла дойти до СССР подобным же образом. Неясно, когда Л.Н. увидел книгу Хара-Давана. Так, в письме от 1965 г. П. Савицкий рекомендует ему познакомиться с этой работой397. Неизвестно, что ответил на это предложение Л.Н.

7.2. Кто такой Хара-Даван?

Вернемся к белградской книге, изданной там на русском языке на средства автора. Оказалось, что Э. Хара-Даван — очень интересный человек и весьма самобытный автор. Родился он в 1883 г. в кочевье, в центральной части калмыцкой степи у бедного калмыка Давы, которого за смуглость прозвали «Хара» (черный). Если коротко ознакомиться с изгибами его судьбы, предстает такая Одиссея перемещений и взлетов, которая нацело разбивает стереотип: «царская Россия — тюрьма народов», разбивает неоднократно и убедительно.

Родители Эренжена были бедны. Отец, не имевший достаточного количества скота, чтобы прокормить семью, был вынужден постоянно работать по найму398. Тем не менее маленький Эренжен учился в улусской школе на общественные средства, а потом, поскольку оказался способным, был отправлен в Астрахань, бывшую тогда административным центром Калмыкии. Летом, на каникулах, он с товарищами едет в Сарепту399, поближе к дому. Узнав, что туда приезжают профессора из Петербурга и Хельсинки, собирающие народные мелодии, Эренжен начинает и сам собирать их.

Следующий «шаг вверх» был сделан в 1908 г. в Петербурге, где он поступил в Военно-медицинскую академию400.

Калмыков, учившихся в учебных заведениях России, было совсем немного: двое (друзья Эренжена) на юридическом факультете Петербургского университета, а один на восточном401. Но не только с ними встречался в северной столице юноша; идея национального возрождения, объединившая студентов-калмыков, находила понимание и у петербургских ученых-востоковедов. Недавно выяснилась интересная деталь: Э. Хара-Даван успел побывать и студентом Тартусского университета402. «Тюрьма народов», кажется, была не совсем тюрьмой.