Александр Кацура - Дуэль в истории России

• Название: Дуэль в истории России
• Автор: Александр Кацура
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-05-006469-4

Эта книга об истории русской дуэли, о том, как обычай «поединков чести» пришел в Россию в XVII в. и просуществовал до начала нашего столетия. Среди героев книги и военачальники, и скромные офицеры, и декабристы, и знаменитые русские писатели (Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, Тургенев, Блок, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев).

В Приложении воспроизведены дореволюционное издание, посвященное вопросам чести, а также выдержки из дуэльных кодексов.

Книга, впервые изданная в 1999 г. и ставшая бестселлером, сейчас предлагается читателям в новой редакции, со значительными изменениями и дополнениями.

Расширен и иллюстративный ряд — неотъемлемая часть этого увлекательного повествования. Издание снабжено аннотированным Именным указателем, облегчающим пользование книгой.

---

Стремительное восшествие на престол прямого наследника внешне напоминало военный переворот. Зимний дворец, казалось, взят штурмом. По мраморным и паркетным полам дворца застучали сапоги и ботфорты, зазвенели тесаки и шпаги, раздались отрывистые военные команды, комнаты и залы наполнились новыми людьми. Но Павел недолго оставался в матушкином дворце, ему ненавистном. Уже в феврале будущего года он лично закладывает первый камень в основание Михайловского замка. Замок мыслится им в декорациях средневековых, рыцарских, и даже цвет его будет соответствовать цвету перчатки прекрасной дамы. Имя этой дамы известно. Император-рыцарь поклоняется красавице Анне Лопухиной-Гагариной.

Павел то мрачен, то вспыльчив и необуздан. Он помнит, что отец его был убит, что троном завладела нелюбезная ему мать. Считает ли он себя Гамлетом? Некоторые современники его таковым и считали. Когда Павел проездом оказался в Вене, директор местного театра срочно распорядился временно изъять из репертуара знаменитую пьесу Шекспира. «Иначе в зале оказались бы сразу два Гамлета», — пояснял он.

Павел — апологет идеи рыцарской чести. Отсюда повышенное внимание ко всему военному, армейскому, к дисциплине, шагистике, муштре. Отсюда преувеличенный интерес к символу и форме — к эмблемам, гербам, к условностям жеста. Одни принимали это за солдафонство, другие за чудачество, иные смотрели глубже. «Русский Дон-Кихот»

Конный кавалергард. Начало XIX в.

Когда граф Литта, один из заметных деятелей Мальтийского ордена, обосновавшийся в Петербурге еще при Екатерине, отправился на аудиенцию к новому российскому императору, он не сомневался, что тот проявит живой интерес к судьбам рыцарского братства. И не ошибся.

Павел благосклонно принял на себя обязанности Великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского, нисколько не обращая внимания на то обстоятельство, что орден был католическим, а он, Павел, был православным государем. Не смутило это обстоятельство и самих рыцарей. Только два века спустя они со смущением будут вспоминать этот эпизод.

Если б только мог, Павел всю страну рассматривал бы как религиозный орден. А вслед за страной и весь мир. Он начал дружескую переписку с тогдашним папой Пием VII, причем предлагал ему убежище в Петербурге на тот случай, если воинственная политика французов заставит папу сняться с места. При всем при этом Павлу импонируют воинственные французы, он готов присоединить свою шпагу к шпаге первого консула Франции. Например, для уже упоминавшегося проекта похода в Индию, в самый центр суши земной, где хорошо бы потеснить надменных британцев. Как ни странно, но мысль царя-рыцаря из Петербурга на целое столетие обогнала оригинальные идеи основателя теоретической геополитики англичанина сэра Хэлфорда Маккиндера, который в начале XX века ввел понятие Хартленда (Сердца земли), некоего географического пространства, являющегося источником мирового господства и расположенного примерно там, где сходятся границы России, Индии и Китая. Павел понимал (и склонял к этому пониманию Наполеона), что ключи к владению миром спрятаны где-то в самом сердце евразийского пространства. Тогда еще не было всех этих терминов, но уже строились подобные планы. «Раздел мира между Дон-Кихотом и Цезарем» — так понимали эти планы в Париже. Позже, когда петербургского солдафона-фантазера уже не будет, а войска императора французов устремятся на российские просторы, Наполеон в тайниках своей души будет нести эту мысль — о ключах к мировому господству, — но его планам также не суждено будет сбыться.

Зато разгром великой армии Наполеона облегчит в будущем задачу объединения Германии и поможет британцам продлить жизнь их протяженной империи, а в далекой перспективе расчистит на мировой арене конкурентное поле для Северо-Американских штатов.

Но сейчас, в первые дни XIX столетия, как бы смутно предвидя эти угрозы, российский император посылает первому консулу в Париж предложение: «Не мне указывать Вам, что Вам следует делать, но я не могу не предложить Вам, нельзя ли предпринять или, по крайней мере, произвести что-нибудь на берегах Англии, что может заставить ее раскаяться в своем деспотизме и в своем высокомерии». Ответ от Первого консула приходит через месяц, в феврале 1801 года (по тогдашним темпам практически сразу): «Как, по-видимому, желает Ваше Величество, три или четыре сотни канонерских шлюпок собраны в портах Фландрии, где я соберу армию». Несколько раз впоследствии будет обращаться Наполеон к подобному плану, отчасти внушенному ему Павлом, вплоть до знаменитого Булонского лагерям 1811 году.

А Павел еще требует (как Великий магистр ордена иоаннитов) передачи в российское владение Мальты, настаивает на целостности Неаполитанского королевства и герцогств Баварии и Вюртемберга. Это в планы Наполеона никак не входило. Он отказался отдавать Мальту и приготовился кроить Европу по собственным лекалам. Это несколько охладило взаимоотношения двух лидеров.

Что касается внутренней политики Павла, то он объявил настоящую войну дворянству, расценивая его как сословие излишне вольное и не озабоченное государственными интересами.

«Консервативно-рыцарская утопия Павла, — писал Н. Я. Эйдельман, — возводилась на двух устоях (а фактически на минах, которые сам Павел подкладывал): всевластие и честь; первое предполагало монополию одного Павла на высшие понятия о чести, что никак не согласовывалось с попыткой рыцарски облагородить целое сословие.

Основа рыцарства — свободная личность, сохраняющая принципы чести и в отношениях с высшими, включая монарха, тогда как царь-рыцарь постоянно подавляет личную свободу.

Честь вводится приказом, деспотическим произволом, бесчестным по сути своей. В XII–XIV, даже более поздних веках многое в этом роде показалось бы естественным. Однако в 1800 году мир жил в иной системе ценностей, и царя провожает в могилу смешной и печальный анекдот: Павел просит убийц повременить, ибо хочет выработать церемониал собственных похорон».

Но, попытавшись и собственных дворян одеть в рыцарские доспехи, своенравный монарх одновременно — и это было куда проще, и получалось у него куда лучше — беспардонно унизил их вновь введенными телесными наказаниями, о которых забыли с 1762 года. Он лично лупил дворян палкой, чего русские самодержцы не позволяли себе со времен Анны Ивановны. Его примеру следовали придворные, и — сверху вниз по иерархической лестнице — посыпались тумаки.

Наружу вылезла всегдашняя российская беда — грубость нравов, и это не способствовало как культуре взаимоотношений вообще, так и культуре дуэлей в частности.

Дуэли, теоретически будучи символом благородства и изысканности, на деле далеко не всегда выглядели привлекательно. Вот характерный для того времени поединок, скорее напоминающий безжалостную расправу сильного над слабым.

Пострадавший в сабельной драке ротмистр Дудинский показывал следствию: «По приезде государева инспектора господина полковника и кавалера Муханова полк был выведен на парадное место, при том и я с прочими сверхкомплектными штаб- и обер-офицерами находился на своем месте. Господин ротмистр Зенбулатов, выехав из офицерской линии, начал ровнять строй. Я только выговорил в смех, что за польза, что он вошел не в свое дело и делает из себя посмешище, поскольку в нашем фронте старее его есть — полковник и штаб-офицеры. Сей выговор так и остался, и осмотр в тот день кончился.

Зенбулатов пришел ко мне, с великим сердцем спросил у меня, что я о нем вчерашний день говорил? И хочет знать, в шутку ли или вправду? Я, не почитая сие за обиду, судя по моим словам, отвечал ему: пойми, как хочешь. Отчего той же минуты Зенбулатов вызвал меня на дуэль. Я сие принял неправдой, вменяя слова его в шутку, сверх того, зная таковым вызовам законное запрещение. Но Зенбулатов, не давая минуты времени, усильно требовал от меня, чтоб я шел с ним на дуэль. Наконец принудил меня сказать, чтоб он оставил меня в покое. Но и за сим Зенбулатов при выходе из моей квартиры с превеликим сердцем назначил к драке время в 4 часа пополудни неотменно.

Тот же день после обеда полк собрался на учение, и по окончании оного едучи я в квартиру свою, Зенбулатов, подъехав ко мне с ротмистром Ушаковым, сказал: «Пора, пойдем в ров разделаемся». Ротмистр Ушаков, то же подтверждая, говорил, что откладывать не для чего, а лучше разделаться… Стыд запретил мне больше сносить гнусную наглость, а слабость моего сложения и худое здоровье привели меня вне себя. И, как не принял он с моей стороны никаких отговорок, то я с ним пошел… Когда мы все вошли в сад, Зенбулатов вынул саблю, секунданты, видно, были с ним в одном умысле, и когда поставили между деревьев, а его на чистом месте, то, видя приближающегося с обнаженной саблею, вынул я свою, но защищаться было неможно от дерев, и тут начал рубить меня без милосердия и учинил мне ран десять…»