Ильдар Абдульманов - Царь Мира

• Название: Царь Мира
• Автор: Ильдар Абдульманов
• Жанр: Научная Фантастика

Роман И. Абдульманова «Царь Мира» — сказка наших дней, и в соответствии с духом времени счастливого конца читатель в ней не найдет. Обыкновенный человек, внезапно овладевший сверхъестественными способностями, становится не созидателем, а разрушителем. Осознание того, что само его существование несет угрозу всему миру, не останавливает главного героя повествования Власова. Он продолжает стремиться к неограниченному могуществу и на своем пути шантажа и насилия губит и отравляет души тех, кто был рядом, оставляя за бортом своей жизни те светлые чувства, которые свойственны каждому нормальному человеку. Прозрение же и раскаяние наступают слишком поздно… Власов становится заложником ситуации и не в силах спастись от преследования таинственных космических пришельцев, охотящихся за мультинвертором — волшебным зеркалом — источником сверхъестественных возможностей и всех напастей.

-----

Книга «Царь мира» - это первая часть романа в четырех частях. Полностью он был издан за счет автора в ста экземплярах. Вы можете приобрести его, а также другие произведения на сайте mir-ildara.com в разделе "Магазин".

---

Вечер был прохладным. Сергей накинул ветровку, вышел на лестничную площадку, запер дверь. И, как уже много раз, опять подумал о стереотипности всех своих действий. Рутина разъедала душу, но не было сил, а главное, и особого желания вырваться. Да и как? Денег хватало лишь на бытовые нужды, даже к отпуску не удавалось скопить мало-мальски приличную сумму. И он знал, что не может позволить себе такую женщину, как Алина. Это просто удача, везение. Около нее постоянно увивались нувориши с самыми заманчивыми предложениями, и Сергей понимал, что ее гордости вряд ли хватит надолго. В конце концов она его не любит, и рано или поздно найдется некто, чье богатство прямо пропорционально душевным и физическим достоинствам.

Вахтер в театре знал Сергея и пропустил его, царственно махнув ладонью.

* * *

Зал был пуст, только директор театра Евгений Сергеевич Батанов сидел в партере в третьем ряду. Сергей подсел к нему, они пожали друг другу руки, и Сергей шепотом спросил: «А где Эдик?» Батанов кивнул в сторону ложи, прилегавшей к сцене, и Сергей увидел в ней Власова. Тот сидел вполоборота к нему, уставившись на сцену. То, что увидел там Сергей, немало изумило его. Три балерины стояли рядышком, чуть поодаль от них в длинном черном платье, с гордо вскинутой головой — Алина, у противоположного края сцены, уперевшись в пол бутафорским мечом и ссутулившись, застыл Медведев, один из ведущих актеров театра. Неподалеку от него, в глубине сцены, стояло пианино, и за ним сидел Давид Каган, лучший, а вернее, единственный городской композитор.

— Попробуйте еще раз, — сказал Власов незнакомым Сергею резким и пронзительным голосом. — Входит Макбет.

Каган повернулся к клавиатуре, и зазвучал негромкий вальс. Медведев выпрямился, вложил меч в ножны и тяжелой поступью прошел на середину сцены.

Макбет.

Чем заняты, ночные вы чертовки?

Все.

Нельзя назвать.

Макбет.

Откуда бы ни шли
Познанья ваши, я вас заклинаю
Тем, что творите вы, ответьте мне.
Пусть ваш ответ повалит колокольни,
Утопит в океане корабли,
Прибьет хлеба поднявшеюся бурей,
Деревья с корнем вывернет в лесах,
Обрушит крыши замков на владельцев,
Пускай перемешает семена
Всего, что существует во вселенной,
Ответьте все равно на мой вопрос!

Первая ведьма.

Так спрашивай.

Вторая ведьма.

Задай вопрос.

Третья ведьма.

Ответим.

Первая ведьма.

Ты хочешь знать ответ из наших уст
Или от высших духов?

Макбет.

Пусть предстанут.

Первая ведьма.

Кровь свиньи, три дня назад
Съевшей девять поросят,
И повешенного пот
На огонь костра стечет.

Все.

Мал ли ты или велик,
Призрак, покажи свой лик.[1]

Каган ударил по басовым клавишам, изображая, видимо, гром, а затем снова заиграл вальс, но уже быстрей, и Сергей вдруг сжал подлокотники кресла. Странная это была музыка. Красивая и нежная мелодия вдруг то искажалась какими-то бесовскими интонациями, то замедлялась и делалась зловещей, то вдруг звучала на октаву выше и становилась похожей на детский смех. Три балерины, они же ведьмы, кружились в танце, а Алина свободно вальсировала по всей сцене, соблазнительно выгибаясь перед тяжеловесным Макбетом — Медведевым.

— Стоп, стоп! — раздраженно прервал Власов и повернулся в зал. — Евгений Сергеевич, так невозможно. Мне нужно проводить все репетиции при полном антураже, — все должно быть, как я изложил в плане постановки.

— Помилуйте, Эдуард Васильевич. — Батанов даже поднялся с кресла, словно нерадивый ученик, распекаемый учителем. — Я еще даже не успел толком прочесть весь план постановки, но это же немыслимо. Мы пригласили девушек из балетного училища, Давида Самойловича…

— Да к черту! — вдруг оборвал его Власов. — Нельзя на этом раздолбанном пианино играть, да и вообще нельзя эту музыку играть на пианино! Давид, я же говорил тебе! Нужен оркестр, камерный, струнный, нужны электроорган и челеста,[2] мы же говорили с тобой, Давид! Я в гробу видал пианино и фортепьяно, мне нужно глиссандо,[3] ты сам же это прекрасно понимаешь, надо струнные и деревянные духовые, нужно, чтобы звучало это соприкосновение земли и космоса, а оно в этой трагедии сильнее, чем в других!

— Я понимаю, — спокойно отозвался Давид, пожимая плечами и с улыбкой глядя на Сергея, словно обращаясь к нему за поддержкой. — У меня аранжировано для камерного оркестра, челесты, электрооргана, но ты же сам понимаешь, что людей надо пригласить, дать им аванс, им надо разучить партии — да ты сам пойми, я чуть ли не сутками работал, чтобы сделать аранжировку, а быстро хорошо не бывает…

— В самом деле, Эдуард, — вмешался Батанов, почувствовав, что не он один в недоумении, — куда ты гонишь? Актеры текста не выучили, и толком ничего не понять, что ты здесь понаписал! — Батанов потряс листочками, испещренными записями. — Это просто немыслимо, у нас денег нет, да и не разрешит никто, пойми, мы не в Большом театре…

— Да не хочу я больше все это слышать! — взорвался Власов. — Сто лет одно и то же! Театр должен быть большой, иначе это не театр, а дешевый балаган! Вы поймите, мне нужно создать у актеров определенный настрой, иначе они не сыграют, они просто не смогут. Мне нужно все, что способствует созданию этого настроя.

— Да вы их просто загнали, голубчик, — возразил Батанов, вспомнив, что он все же директор и что никогда еще Власов не говорил с ним в таком требовательном тоне, — вы им даже не объяснили, чего вы, собственно, хотите. Может, они и без антуража сыграют — пока, на репетициях…

— Нет, не сыграют, — раздосадован но прервал его Власов, — этим нужно жить, чтобы сыграть как надо.

— Да я же не могу из-под земли достать в одночасье все, что вы просите. Тут такие спецэффекты нужны — мы же не Голливуде, у нас нет миллионов долларов на постановки. Надо иметь чувство реальности, Эдуард.

— Плевать на реальность, — вдруг спокойным, но зловещим каким-то тоном сказал Власов. — Мне все это нужно, любой ценой. Хотите, сдавайте все комнаты фирмачам, хотите — заложите весь театр, в долги влезайте, валяйтесь в ногах у спонсоров, но мы должны это сделать, иначе… — Он поднял руку, словно хотел махнуть ею в отчаянии, но потом ударил изо всех сил по барьеру ложи. — Ничего не будет иначе, — устало сказал он.

Последовала минутная пауза, никто не решался нарушить молчание, потом Власов сказал угрюмым голосом:

— Наверно, в чем-то вы правы. Но мы должны это сделать. Я прошу вас, сделайте все возможное и невозможное. А я действительно сейчас объясню актерам свой замысел — я как-то упустил это из виду.

Ни хрена себе, подумал Сергей, что же ты тогда хочешь? Он не узнавал своего друга. Его словно подменили. Даже лицо Власова, казалось, изменилось — вместо добродушного и терпеливого выражения на нем появилась какая-то ярость, лихорадка.

— Сейчас, — сказал Эдик, проводя ладонью по лбу. — Я сейчас приду, перерыв пять минут.

Он быстро прошел к выходу и попросил у вахтера сигарету.

— Да ты ж не курил никогда, Артемьич, — изумился тот.

— Ну вот, закурил, — отрывисто ответил Власов.

— Да ради Бога, вот только папиросы у меня.

— Ничего, все равно, — быстро сказал режиссер, — и спички дай.

Он закурил, отдал вахтеру спички и вышел на улицу.

— «Пока не двинется наперерез на Дунсинанский холм Бирнамский лес», — продекламировал он. — Черт, надо же это придумать, фантазия…

Вечер был прохладным, но Власов этого не чувствовал. Все лицо и тело горело. Он подошел к колонне и с размаху ударил по ней сжатой в кулак рукой.

— Им не сыграть! — в отчаянии произнес он. Затянувшись несколько раз папиросой, он, как это ни странно, успокоился.

Надо смотреть правде в глаза. Никто не предоставит ему роскошного антуража, никто не даст ему другого театра и других актеров. Нужно обходиться тем, что есть. А у него есть Алина, и это уже немало. Нужно донести до актеров свой замысел, а потом заразить их своим настроем, передать свою энергию. Директор был прав: он слишком быстро погнал. Эти несколько дней он работал как одержимый, но не учел, что все другие, кроме разве что Алины, остались прежними. Отсюда их недоумение. Они не привыкли так работать, они живут в другом темпе, в другом измерении. Их нужно расшевелить, заставить. Но одной Алины на сцене было мало, хотя он дал ей и роль леди Макбет, и роль Гекаты. Она должна была почти все время быть на сцене, и весь спектакль держался бы на ней и на Макбете. Но на роль Макбета, кроме Медведева, назначить было некого, и Эдик понимал, что это может разрушить весь его замысел, «перекосить» спектакль.