Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1973-3

• Название: Журнал `Юность`, 1973-3
• Автор: журнал Юность
• Жанр: Советская классическая проза

В НОМЕРЕ

Владимир АМЛИНСКИИ. Возвращение брата. Роман

Этери БАСАРИЯ. Как пахнут травы. Рассказ

Алексей ЧУПРОВ. Зима — лето. Повесть. (Окончание.)

Евгений ВИНОКУРОВ. Жажда. Стакан чая. Однополчанину. «Отец, папаша, батя…». «И я ещё задумаюсь о том…». «Из исторических событий…».

Михаил ДУДИН. Стихи, посвященные югославским друзьям

Валентина ТВОРОГОВА. В ожидании самолёта. «Перепутаю даты и лица…». Адыгейская песня

Григорий ПОЖЕНЯН. Из военных тетрадей.

---

Об этом не хотелось думать.

— Москва… Четвертая кабина… — услышал Сметанин, встал и медленно пошёл к четвертой кабине, внутри которой вспыхнул свет.

Он снял трубку, сел на краешек табурета и сдвинул шапку на затылок.

— Кто спрашивает Лену? — услышал Сергей Киру Сергеевну.

— Здравствуйте, Кира Сергеевна. Это Сметанин, — сказал он.

— Сережа… Боже мой, Сережа, — зазвенел голос, так похожий на голос Лены, что Сергей крепко сжал трубку в руке. — Как ты? Здоров?

— Да, — сказал Сметанин. — Я очень здоров… А где Лена, Кира Сергеевна?

— Сейчас каникулы… Она уехала. Может быть, тебе что-нибудь нужно, Сережа?

— Спасибо, — сказал Сметанин и, не желая спрашивать, чувствуя всю наивность вопроса, все же произнес: — Куда уехала?

— Сейчас каникулы, — с несвойственной ей нерешительностью повторила Кира Сергеевна. — Она в Теберде, на лыжах катается…

— Мы здесь тоже часто на лыжах… — сказал Сметанин.

Они оба замолчали.

— У меня время кончается, — сказал Сергей. — До свидания, Кира Сергеевна… Передайте Лене привет…

— Может, тебе что-нибудь прислать?..

— Нет, нет… До свидания, Кира Сергеевна. — Сергей положил трубку и вышел из кабины.

Он пошёл было к дверям, но его нагнал высокий женский голос.

— Мальчик, вещи забыл… — Сергей оглянулся на «мальчика» и вспомнил о почте. — Такой молодой, и памяти совсем нету, — сказала цыганка, подавая ему рюкзак.

Местами обнаженная до шероховатого черИЭ» ного льда, река была пустынна. Поземка с сухим шорохом переползала через пешеходную тропу, отмеченную узкой лентой плотно набитого снега. Мерцание звезд, доносящаяся урывками дальняя музыка городского катка за спиной у Сметанина, слабое электрическое свечение над темным, с желтыми пятнами окон, наростом домов на заречном холме, непроходящее чувство неловкости от разговора с Кирой Сергеевной — все усугубляло одиночество Сергея. Ему уже не думалось с прежней утренней радостью, что сегодня не надо будет подчиняться распорядку, командам, что сегодня он сможет приехать в лагерь когда ему заблагорассудится. День прошел.

«Если бы я сейчас провалился под лед, если бы меня не стало, никто бы не заплакал… Некому… Да и надо ли, чтобы обо мне плакали? Что я — деятель какой-нибудь, учёный великий, врач или писатель?

Я — человек просто. О таких плачут двое-трое, которые любили… А меня любить некому… Вот как все огромно в мире в сравнении со мной, а любить меня некому… — Он вспомнил Нину Васильевну, её новую прическу, холодность её слов и сказал себе, что в библиотеку будет теперь ходить как можно реже. — Главное, что мне некого любить…

Я один…»

Но лед на реке был крепким, ветер попутным, а ему ещё не было двадцати, и шёл он быстро, чувствуя вместе с детской жалостью к самому себе упругую легкость шага, тяжесть сжатых в перчатках кулаков, мороз на лице…

Плавно, покачиваясь на ухабах, автобус двинулся в ночь. В ветровое стекло полетели ярко-белые в свете сильных фар редкие снежинки.

Только успев подумать: «Так бы и ехать до Москвы», — Сергей Сметанин заснул в мягком, затянутом холстинкой кресле.

Автобус остановился среди поля. Метель уже расходилась круто, и идти три километра до стрельбища после сна и тепла было зябко.

— Мужики! Почта!!! — закричал кто-то с нар.

Весь проход в огромной комнате седьмой роты мгновенно наполнился перед Сметаниным полусонными солдатами в белом нательном белье.

— Земляк! Где «Спорт»?

— Гони письмо!

Горячие руки пожимали руки Сметанина… Авакян ткнулся ему в щеку жесткими усами:

— Слушай, молодец какой!

Сергей вытащил пачку сигарет:

— Навались, гвардия, — сказал он тихо этим возбужденным, полусонным и после одиночества милым ему людям.

Пачку мгновенно разобрали.

— «Памир»!

— Дает связь!

— Совесть поимейте, — сказал дежурный по роте сержант. — Не закуривать в помещении. Шел бы поел, — сказал он Сметанину, — тебе во взводе расход оставили…

— Спасибо…

По узкой скрипучей лестнице Сметанин поднялся на второй этаж и постучал в офицерскую комнату.

— Да — раздалось оттуда.

Сметанин вошел. Лампа, одетая в газетный, с коричневым прожженным боком абажур, ярко освещала круглый стол посреди комнаты. На столе на салфетке стоял графин, стакан, пепельница с окурками, пачка сигарет, на краю лежала офицерская сумка; стулья были увешаны обмундированием, и на гимнастерках ярко белели подворотнички.

На одних кроватях спали, другие, пустые, были аккуратно заправлены. У окна между кроватей, спиной к Сметанину, стоял подполковник Мишин в нательной рубахе, перехлестнутой широкими серыми подтяжками; он был без сапог, в белых шерстяных носках. Сосредоточенно, длинной ниткой Мишин подшивал подворотничок к гимнастерке.

Сметанин заметил, что галифе у Мишина не новое— лоснится сзади…

— Товарищ гвардии подполковник, гвардии рядовой Сметанин… — начал Сергей, напирая на слово гвардия.

— Потише, — оборачиваясь к нему и оставляя гимнастерку на подоконнике, сказал Мишин.

— …прибыл из города с почтой, — закончил Сергей шепотом.

— Как съездил? Без ЧП, надеюсь…

— Нормально…

— Ко мне заходил?

— Так точно… Вот вам пакет передали и записку. — Сметанин подошел к Мишину и подал ему перевязанный бумажной веревкой пакет.

— Хорошо, идите спать… — Мишин потрогал усы. — Да, скажите Иванову, что я разрешил вам встать к завтраку… Идите…

— Слушаюсь. — Сметанин обернулся и пошёл к дверям.

— Да…

Сметанин обернулся.

С шитьем в руках Мишин сел на табурет.

— Скажите, Сметанин, — сказал он, сперва глядя в пол, а затем вскидывая голову и пристально глядя на Сметанина, — …скажите, как оно на самом деле тогда было?

— Когда? — спросил Сметанин, понимая, о чем идет речь и этим «когда» подготавливаясь к ответу.

— Была тогда самовольная отлучка? Или мне повиделось?..

Сергей пожал плечами:

— Не могу знать, товарищ подполковник…

— Эх, вы… Гвардеец, — протянул Мишин. — Идите…

Сметанин повернулся четко и вышел, улыбаясь.

«Хорошо! Хоть посплю вволю… Спасибо вам, товарищ подполковник… Дядя Федя…»

В коридоре у комнаты связистов Сметанин столкнулся с Ярцевым, тот, сонный, с всклокоченными, коротко остриженными волосами, шёл в нижнем белье и в сапогах, из которых торчали портянки.

— Письмо есть? — спросил он, позевывая.

— Ага…

— Ух, Серега! — И Ярцев заулыбался смущенно.

— А по носу…

Ярцев зажмурил глаза и сморщил лицо:

— Бей!

— Четыре раза…

— Бей же…

Сергей стукнул его по носу четыре раза, по числу углов конверта.

— Хватит? Держи… Доволен?..

— А?.. Да-да… — сказал Ярцев и пошёл, по пути разрывая конверт, с тот конец коридора, где перед черным окном горела слабая лемпочка.

Он сел на подоконник и вдруг зашептал оттуда Сергею восторженно:

— Фотография! Серега, фотография!

Ярцев подбежал к Сметанину, приплясывая, поводя плечами и размахивая фотографией над головой, как платочком.

— Чего топаешь! — весело сказал Сметанин.

— Да понимаешь, она фотографию прислала! Ты посмотри! Правда, она красивая?!

— Я её помню, — сказал Сметанин. — Я её запомнил, когда она тебя провожала…

С другого конца нар Золотов тихо спросил:

— Приехал?

— Как видишь, — ответил Сметанин.

— Что так долго?

— На квартиру к Мишину заходил, — сказал Сметанин и вспомнил пианино с бронзовыми канделябрами, ковер над диваном, двустволку ТОЗовку, наискосок висящую на ковре, подушки с кружевными накидками и хозяйку — маленькую старушку, в которой не угадывалась мать командира батальона…

— Врешь, — сказал Золотов, — в библиотеке, небось, торчал…

— Тебе-то какое дело…

— А такое мне дело, салага, — привставая на нарах, сказал Золотов, — что нечего тебе там ошиваться.

Сметанин промолчал.

XI

Асфальт был уже по-летнему сух. Ещё с вее чера объявили укладку парашютов. До завтрака, сразу после подъема, взвод связи принес со склада свои парашюты и укладочные столы — длинные брезентовые зеленые полосы. Все: и парашюты, аккуратные в сумках, и столы, свернутые поленьями в своих чехлах, и П-образные рамы жесткости, и длинные, прошитые в середине брезентовые мешочки с песком — грузики, — сложили под кирпичной стеной спортзала на асфальтовой площадке и укрыли большим брезентовым полотном.

После завтрака начали работать: сперва в бушлатах, затем в гимнастерках, потом кое-кто скинул гимнастерки, рубахи и загорал, давая повод для насмешек над зимней белизной тела.