Александр Колпакиди - Суперфрау из ГРУ

• Название: Суперфрау из ГРУ
• Автор: Александр Колпакиди
• Издательство: Олма-Пресс образование
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94849-085-8

Биография крупнейшей советской разведчицы ХХ века, немки по национальности Рут Вернер, урождённой Урсулы Кучински, по мужьям Гамбургер и Бёртон. Полковник ГРУ и известная писательница, радистка и резидент — Рут Вернер, она же «Соня», начинала свою шпионскую карьеру под руководством Рихарда Зорге в Китае. Накануне II мировой войны создала агентурную сеть в Швейцарии («Красная капелла») и сыграла немаловажную роль в похищении секретов атомной бомбы. И это только часть её боевого пути.

В книге использован материал из архива ГРУ (соавтор — полковник В. В. Бочкарев — ветеран ГРУ, председатель секции стратегической разведки ГРУ, председатель ветеранской секции ГРУ лично встречался с ней в СССР и в Германии).

Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Но пока шел май 1945 года. Прямо на улицах в честь победы устраивали праздники. Из домов выносили и составляли вместе столы, и каждый вносил в общий котел то, что мог урвать от небогатого семейного рациона (в то время, по нормам выдачи, в неделю полагалось, например, одно яйцо на человека). Испекли кексы, приготовили чай и праздновали. На их улице праздник организовывала миссис Ласки, их соседка.

В том же мае им пришлось снова переехать. Владелица коттеджа «Авеню», где они жили, решила жить в нем сама. Лена не было — его демобилизовали лишь через два года. Снимать меблированные комнаты Урсула не хотела — ей надоело жить в чужом доме, с чужой мебелью, под постоянным пристальным оком хозяек. Однако потерять жилье в то время было почти катастрофой — снять даже меблированные комнаты было неимоверно трудно. И снова помог случай. Одна из соседок упомянула, что в отдаленной деревушке Грейт Роллрайт, примерно в тридцати километрах от Оксфорда, у нее есть деревенский дом «Сосны», который она хотела бы сдать внаем. Это был большой дом с семью комнатами, огромной кухней, множеством подсобных помещений, двором и одичавшим садом. Дом был построен двести пятьдесят лет назад — с толстыми стенами, деревянными балками и низкими потолками. Правда, в нем не было электричества, мусор не вывозился, а автобус в ближайший город ходил раз в сутки. Зато окрестности были прелестны… В любом случае, выбирать было не из чего, а арендная плата оказалась до смешного низкой — всего треть того, что они платили до сих пор. Впрочем, для радистки-подпольщицы подобное уединение было совсем неплохо, зато плохо для резидента — не с кем оставить детей. «Ладно, будь что будет», — решила Урсула и сняла дом. Приобрела подержанную мебель, сестры поделились своим небогатым домашним хозяйством. В длинном коридоре она повесила китайские рисунки на шелке — они превосходно вписались в интерьер.

…И снова они жили в крестьянском доме. Но, в отличие от Швейцарии, подружиться с соседями оказалось непросто. Сельскохозяйственные рабочие и мелкие фермеры недолюбливали иностранцев. Для общительной Урсулы это была нелегкая жизнь. Впрочем, у нее была работа, дети, дом — скучать было некогда. В отпуск собирался приехать Лен. «Понравится ли ему наш первый семейный дом?» — беспокоилась Урсула. И сама себе отвечала: «Должен понравиться! Лен всегда любил эти места — они еще раньше бывали здесь, приезжали на велосипедах. Нина говорила: «Держу пари, он не спит всю ночь от волнения, не может спокойно лежать в постели. Ему хочется спрыгнуть с корабля и поплыть к нам». Нина-то уж точно не спала, ожидая Лена, которого девочка считала отцом — ведь своего родного отца она не знала.

Однако Лен едва взглянул на окружающие их красоты — ему было не до того. Душой он был еще там, в Германии. Вскоре он уехал обратно. Урсула снова писала письма, описывая в них все мелочи семейной жизни — ей так хотелось, чтобы муж, наконец, вернулся с войны.

В том же, 1946 году, неожиданно дал знать о себе Иоганн. Он хотел вернуться в Германию, и просил помочь ему. Для немецкой эмигрантской организации в Китае нужно было подтверждение того, что он был эмигрантом. Урсула написала в эту организацию, в Шанхай. Но Иоганну не удалось вернуться в Германию. Он снова пропал на целых двадцать лет.

Глава 8 Домой!

Урсула вспоминает, что не то летом, не то осенью 1946 года центр прервал связь с ней (Впрочем, возможно, память подвела разведчицу, потому что, согласно архивам ГРУ, это произошло в 1945 году). Почему — она так и не узнала. Причина была явно не в ней — ее работа шла нормально. Вероятно, где-то что-то произошло — провал или предательство, может быть, даже в другой стране, но он мог отразиться на ее работе, и ее группа была законсервирована. Юрген сообщил, что ему стало известно о разрыве и других контактов. Вероятно, случилось что-то серьезное.

Это с ней происходило не впервые. В Англии ее группу уже один раз законсервировали — в 1943 году. Тогда тому было несколько причин. В Иране англичанами был арестован Рольф, а в Швейцарии — Алан Фут, который мог рассказать на допросах о Соне. В 1943 году Урсула отнеслась к прекращению связи болезненно, передав в Центр свои опасения по поводу того, что, если вынужденное «ничегонеделание» продлится, то члены резидентуры займутся партийной деятельностью, после чего их уже нельзя будет использовать для разведки. Этого, по счастью, не произошло, а в ноябре 1943 года резидентуру расконсервировали.

Теперь ситуация была не менее, а, пожалуй, более серьезной. В 1945 году в Канаде перешел на сторону американцев шифровальщик советского посольства Гузенко. Возможно, консервация была связана с ним, хотя едва ли он мог что-либо знать о Соне. А еще вернее, что прекращение связи произошло после бегства Шандора Радо в аире.

Урсула вспоминает: «На случай потери связи у нас была особая договоренность. По дороге между Оксфордом и Банбери, в нескольких километрах от Грейт-Роллрайта, под полотно железной дороги уходил туннель. С другого его конца, под выступающими наружу корнями четвертого дерева слева по первой тропинке, отходящей от шоссе, полагалось положить записку. Для того, чтобы взять ее из тайника, отводился определенный день месяца. Каждый месяц я отправлялась туда на велосипеде, но под корнями никогда ничего не лежало».[52]

Кроме прочего, прекращение связи означало еще и отсутствие денег. Урсула никогда не рассматривала свою работу как источник средств, это было ее служение своему делу, партии. Но эта работа кормила, а теперь надо было искать какой-то заработок. Примерно в это время она писала жене Юргена, Маргарите: «Я теперь мало что могу покупать. Хочешь взять мои талоны на одежду? Когда Лен демобилизуется, его шинель можно будет перекрасить и отдать Мише, ему срочно нужно что-нибудь… С середины февраля я буду сдавать комнаты столовникам. Если ты знаешь кого-нибудь подходящего, порекомендуй меня как «превосходную хозяйку» с «овощами из собственного огорода». Вскоре у нее, действительно, появилась квартирантка. Урсуле казалось забавным подавать молодой даме по утрам «завтрак в постель». Но таковы уж были правила английского сервиса…

Наконец-то Лен, демобилизовавшись, вернулся в Англию. Он поступил на работу в фирму, которая занималась изготовлением литой узорчатой пластмассы. (Кстати, там он познакомился с Тони Ру, одним из «парашютистов», которых американцы сбрасывали в Германию. Да чего, все-таки, тесен мир!). Фирма находилась в Лондоне — в провинциальном Оксфорде работы ни для Урсулы, ни для Лена не было. Да и не могла Урсула работать по найму — куда бы она дела трехлетнего Петера? О переезде тоже речи не было, они не смогли бы так дешево устроиться в другом месте. В Лондоне жилья не было вообще: даже Лен не мог ничего найти и квартировал поочередно у сестер Урсулы. Лена на работе ценили, но уставал он так, что вечером был едва в состоянии добраться до постели. Им пришлось жить врозь, встречаясь два-три раза в месяц.

Зима 1946/47 года была суровой — самой суровой в Англии за последние сто лет. Шел снег, ветер наметал огромные сугробы. Угля не хватало, транспорт был парализован почти по всей стране. Число безработных дошло до двух с половиной миллионов человек. Их деревенский дом, такой прохладный и приятный летом, стал ледяной пещерой. Здесь были только открытые камины, и протопить весь дом в условиях послевоенной Англии оказалось невозможным. Они кое-как топили две из семи комнат и там жили. Электричества в их деревне не было. Урсула жила почти как жена фермера: готовила на угольной плите, гладила чугунным утюгом. Вечера коротали при чадящих керосиновых лампах. Возле их дома был самый большой сугроб в деревне — до гребня крыши.

На всему на свете бывает конец — окончилась и эта зима. Урсула решила «перейти на самообеспечение». Она посадила овощи в огороде, которые бурно пошли в рост (хотя сорняки росли еще быстрее), завела кур и даже купила пятинедельного поросенка. Правда, не совсем, понятно, зачем — дети так полюбили «свинку», что Урсуле пришлось пообещать не забивать ее. В отличие от домашней работы, которую она терпеть не могла, возиться с огородом и живностью Урсуле нравилось.

В июне 1947 года к ним в отпуск приехали родители. И тут случилась первая беда в череде бед этого тяжелого года. В одну из ночей у матери произошел сердечный приступ. Телефона в доме не было, а единственный в деревне телефон, установленный на площади, не работал. Урсула на велосипеде помчалась в ближайший город к врачу. Обратно они вернулись на машине доктора — но было уже поздно. Впрочем, если бы врач приехал вовремя, он все равно ничего бы не смог сделать…

Маму похоронили там же, в деревне, на старом кладбище. Отец, который прожил с матерью сорок пять лет, не смог вернуться в опустевшую квартиру. Он остался в деревне, работал над книгой о демографическом положении в колониях. Когда он выходил на прогулку, ноги часто сами приносили его на кладбище. Профессор Кучински, передовой человек, посмеивался над этой привычкой. Тогда Урсула сказала ему, что отсюда открывается самый красивый вид на окружающую местность… и прочла в глазах отца глубокую благодарность за такое оправдание его несовременности.