Филип Фармер - Многоярусный мир. Том 1. Сборник фантастических произведений

• Название: Многоярусный мир. Том 1. Сборник фантастических произведений
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: филиал «Васильевский остров» объединения «Всесоюзный молодежный книжный центр»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7012-0311-5

В книгу вошли два первых романа известного американского писателя-фантаста из серии «Многоярусный мир» и рассказ Теодора Старджона «Когда заботишься и любишь…».

---

Она закричала. Она закричала. Она…

Биографию Уайка найти довольно трудно. Это же касается и четырех последующих поколений. Причем с каждым из них все труднее.

Чем больше становились владения Уайка, тем менее заметной становилась сама семья, ибо так пожелал сам Кэп Гамалиэль Уайк, после того, как его собственная совесть одержала над ним победу.

А человеком он был предусмотрительным.

Это случилось с ним после того, как он отошел от дел, связанных с тем, что для приличия называлось «торговля черной патокой». Его корабль — а позже — целый флот, — перевозил прекрасный ром приготовленный из мелассы, из Новой Англии в Европу, а из Вест-Индии в Новую Англию — ту же мелассу.

И естественно, желательно бы иметь окупающий себя груз, необходимый для перехода в западном направлении, чтобы замкнуть третью сторону столь прибыльного треугольника. Вряд ли мог быть груз лучше, чем африканцы из Вест-Индии, для выращивания сахарного тростника и работы на мельницах, где получали мелассу.

Невообразимо богатый, отошедший на время от дел, он, казалось, удовлетворился жизнью среди своей родни, носил на своих плечах куртку из тонкого сукна с шелковистой отделкой и белоснежное льняное белье, словно прирожденный феодал, ограничившись в украшении собственной персоны лишь массивным золотым кольцом и маленькими квадратными золотыми застежками у колен. Трезвомысляще ведя деловые разговоры, чаще о мелассе, (о роме — редко), ну а о рабах — никогда, он жил со своей запуганной женой и молчаливым сыном, пока однажды она не умерла и что-то — возможно, одиночество — снова сомкнуло его мозг с зоркими глазами и заставило осмотреться вокруг. Его начало раздражать лицемерие людей, а он был достаточно честен, чтобы испытывать то же по отношению к себе. Ощущение совершенно новое, чего не мог сам отрицать, но и перенести тоже. И, оставив сына на попечение домашних, взяв только самого близкого слугу, он отправился на девственную природу в поиск утраченной души.

Девственной природой назывались Виноградники Марты. Долгой суровой зимой, в ненастную пагоду, старик сидел у огня, когда же светлело — вышагивал по берегу, закутанный в четыре огромные серые шали, с медным телескопом под мышкой, со своими практичными мыслями, ведущими неустанный спор с собственными же признаниями. А поздней весной он вернулся в Вискассетт; язык его обрел грубоватую уверенность, а лаконичность почти переросла в молчаливость. Он распродал (как писал пораженный современник) «все, что было на виду» и забрал своего сына — запуганного, послушного одиннадцати летку — назад в Виноградники, где под аккомпанемент рокочущих волн и кричащих чаек, преподал сыну такие уроки, по сравнению с которыми образование Уайков, во всех четырех поколениях, осталось бы простым дополнением.

Ибо в своем укрытии среди штормов, одиночества своего внутреннего «я» и Виноградников, Гамалиэль Уайк пришел к соглашению с самим Декалогом.

Он никогда не подвергал сомнению Десять Заповедей и никогда сознательно их не нарушал.

Как и многие до него, соотносил удручающее состояние мира и грехи его обитателей к отказу следовать этим заповедям. Но, в раздумьях, как он наконец набожно заключил, сам Господь недооценил глупость человечества.

И тогда он предпринял исправление Декалога добавлением: «или служить причиной…» к каждой заповеди, для облегчения людям работы с ними:

«…или не послужи причиной того, чтобы имя Господа поминалось всуе».

«…или не послужи причиной свершения воровского дела».

«…или не послужи причиной содеяния прелюбодейства».

«…или не послужи причиной бесчестия отца твоего и матери твоей».

«…или не послужи причиной свершения убиения».

Но откровение пришло к нему с последней заповедью. Ему вдруг стало ясно, как божий день, что вся человеческая ересь — зависть, вожделение, войны, бесчестия, — происходили из почти полного неуважения человечества к этому закону и его дополнению.

«…Не возжелай… и не послужи причиной алчности».

Его озарило, что возбуждение алчности в другом-такой же смертный грех, как убийство или побуждение его смерти. И все же, по всему миру процветали империи, строились прекрасные яхты, великолепные замки, висячие сады, гробницы, устанавливались дары колледжам-все для побуждения зависти или алчности менее одаренных (наделенных) или имевшие тот же эффект, каковы бы ни были мотивы.

Так что для человека, столь богатого, как Гамалиэль Уайк, одной возможностью разрешения внутреннего конфликта был путь Св. Франциска, но (хотя сам не хотел признать и даже мысли допустить) он скорее бы отверг Декалог и свои поправки, все окружавшие писания и свою скрюченную правую руку, чем вступил бы в такое противоречие со своей врожденной жаждой наживы Янки.

Другая возможность — взять все свои богатства, да и зарыть в пески Виноградников Марты, чтобы они никого не вводили в искушение. Но подобная мысль вызывала у него ощущение песка в горле и чувство удушья.

Для него деньги были одушевленными и не должны были вставать на пути.

Вот таким образом он и пришел к поразительному ответу: делай свои деньги, радуйся, получай удовольствия, но никогда ни кому не позволяй знать об этом. Желание, заключил он, как жены соседа, так и осла соседа, предполагало знание об этих владениях.

Ни один сосед не мог бы пожелать ничего, принадлежавшего ему, если этому чему-то нельзя дать имя.

И тогда обрушил Гамалиэль вес, подобный глыбе гранита и силу, подобную тяготению, на разум и душу сына своего Уолтера, и породил Уолтер Джедедию, и породил Джедедия Кайафа (который умер) и Самуэля, и Самуэль породил Зебулона (который умер) и Сильву.

Так что, наверное, настоящее начало истории о том, как парень стал собственной матерью, надо отнести к Кэпу Гамалиэлю Уайку и его отполированному песком, глубочайшему, как бездна океана, камнеподобному откровению.

…упал на бок, в постель и согнулся, застонал, задыхаясь от боли, застонал, задыхаясь, уносимый прочь от нее, даже от нее, недостижимый для нее.

Она закричала. Она закричала. Она заставила себя подняться, отступить от него, и совершенно нагая побежала в гостиную, где схватила телефон цвета слоновой кости:

— Кеогх! — закричала она, — во имя Бога, Кеогх!

…и назад в спальню, где он лежал, издавая раскрытым ртом ужасное а…, а…, а она терзала свои руки, попыталась взять его и ощутила, что рука сжата мукой и ничего не чувствует. Она позвала его, еще и заплакала.

Звонок прозвучал с непозволительной деликатностью.

— Кеогх! — закричала она и вежливый звонок деликатно — шиш — ответил ей снова — замок, о проклятый замок… подхватив свой пеньюар, побежала с ним в руке через комнату для одежды, через гостиную и холл, фойе, и рывком распахнула дверь. Она втащила Кеогха внутрь, прежде, чем он смог отвернуться, просунула одну руку в рукав одеяния и закричала:

— Кеогх, пожалуйста, ради Бога, Кеогх, что с ним? — и полетела в спальню, и он бросился следом, не отставая.

Затем Кеогх, председатель советов директоров семи крупнейших корпораций, член советов еще дюжины других, главный менеджер тихой семейной холдинговой компании, подошел к постели и сосредоточил свой холодный голубой взгляд на лежащей на ней в муках фигуре.

Затем слегка покачал головой.

— Ты позвала не того человека, — выпалил он, и побежал назад в гостиную, оттолкнув с пути девушку, словно уже был машиной, несущейся по шоссе. Там он подобрал телефон и заговорил:

— Вызовите Рэтберна сюда наверх. Сейчас. Где Вебер? Вы не знаете? Хорошо, найдите и доставьте сюда… Меня не волнует. Зафрахтуйте самолет. Купите самолет.

Он бросил телефон и побежал назад в спальню. Подойдя к ней со спины, нежно надел пеньюар на ее плечо, и мягко разговаривая с ней, потянулся, достал ремешок и аккуратно завязал его.

— Что случилось?

— Н-ничего, только…

— Ладно, девочка, давай-ка выметаться отсюда. Рэтберн практически за дверью, да и за Вебером я уже послал. Если и есть врач лучше Рэтберна, то только Вебер, и тебе придется предоставить все им. Идем!

— Я не хочу оставлять его одного.

— Идем! — выкрикнул Кеогх, затем, посмотрев через ее плечо на постель, произнес — он хочет, чтобы ты ушла, разве не видишь? Ему не хочется, чтобы ты видела его сейчас. Правильно? — спросил он, и лицо, отвернувшееся, зарывшееся в подушки, все в поту, обратилось к ним. Судорога свела губы, на стороне, что была им видна. Он еле-еле качнул головой-это скорее было похоже на судорогу.

— И… закройте… плотно… дверь, — прошептал он, едва слышно.

— Идем, — позвал Кеогх. Повторил еще раз. — Идем.

Он потащил ее прочь, она споткнулась. Лицо ее обернулось назад в тоске, до тех пор, пока Кеогх держа ее обеими руками, ударом ноги не захлопнул дверь и за нею не исчез вид постели. Кеогх прислонился к двери, словно задвижки было недостаточно, чтобы держать ее закрытой.