Сергей Герасимов - Изобретение зла

• Название: Изобретение зла
• Автор: Сергей Герасимов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Не могу, - ответил Федькин.

- Тебе шо, письменный приказ дать? Э, Скворец, подай ручку, я ему приказ выпишу!

Скворец повиновался.

- И шоб я тебя тут не видел!

- А как же девочка? Я должен принять тело.

Майор повернул голову и пристально посмотрел на Федькина.

- Какая девочка? - сказал он. - Какая девочка, пошел ты к черту! Все девочки живы и на месте. А парня да, закололи, и закололи острым продолговатым предметом. Да, только не у тебя в хате, а на улице. Он вмерз в лед и лежит, понятно? Я двух ребят так поставил. Или двух много? спросил он сам себя и забыл о Федькине.

- А девочку не убивали? - спросил Федькин, но вопрос остался без ответа.

Федькин,опечалясь, выбрел из подотчетного помещения. Лихие парни с лучевиками передвигались по коридору - как тени, без единого звука. Чем они все занимаются? - подумал Федькин и нащупал в своем кармане кассету с записью телефонного разговора. Ага! Так я тебе и покажу, пузатый!

Спустившись к центральному входу, он встретил дежурного и поговорил с ним.

Потом вошел в комнатку для персонала и позвонил районному психиатру, Арнольду

Пакрину. Пакрин ведь убедительно просил все ему сообщать. Трубку подняла женщина с глубоким и мелодичным голосом.

- Я Федькин, из госпиталя, - сказал Федькин, - а с кем я говорю? У меня важное сообщение.

- Вы говорите с единственной любовью Арнольда Августовича, официальным тоном произнесла женщина. Ваше сообщение принято. Ждите, через полчаса будем.

Пленку передадите из рук в руки.

Повесила трубку.

Как же так? - подумал Федькин, - как может быть принято сообщение, если я ничего не успел сказать? И откуда она знает про пленку?

Он достал кассету с записью и осмотрел её со всех сторон. Творилось нечто, чего Федькин понять не мог. Он постучал кассетой по столику.

Рука в белой перчатке повесила трубку.

- С кем ты говорила? - спросил Арнольд Августович.

- Звонили из госпиталя. Придется ехать, прямо сейчас.

- Не распоряжайся.

- Я не распоряжаюсь, а советую. Прости, дорогой.

- Что там?

- Большой тарарам. Зарезали пациента. И вроде была ещё одна попытка убийства. Кроме того, Кощеева закрыли в холодильнике и заморозили. Он уже не стучится, готов. Вызвали спецбригаду и бригада ищет следы. Но есть и приятная новость.

- Ну?

- Поцелуешь - скажу.

Арнольд Августович поцеловал подставленную щечку.

- Есть пленка с записью голоса Машины.

- Машины?

- Или человека, который играет на Машине. Пленка у санитара Федькина. Он её никому не показывал. Сейчас сидит и стучит кассетой по столу. Я приказала ему сидеть и ждать нас. Едем, пока не поздно.

- Ты опять командуешь?

- Но я же для тебя стараюсь. У тебя найдется женский халатик или мне голой идти?

- Не обещаю.

- Ну пожалуйста, поищи.

Когда Арнольд Августович удалился и углубился в поиски, Велла снова сняла трубку.

- Федькин? Ты ещё там?

- Здесь.

- Сиди, не рыпайся. Как там обстановочка?

- Вроде убийство. Только не пойму кого убили.

- Убили мальчика. А про девочку тебе наврали.

- Зачем?

- Для интереса. Надо же было всколыхнуть ваше болото. Теперь тебе скучать не придется. Кстати, было и второе убийство.

- Правда? - вяло поинтересовался Федькин.

- Истина. И убийца - ты. Кощеев-то - до смерти замерз.

- Кто такой Ко... О господи!

Он бросился к выходу, бросив трубку. Кассета осталась на столе.

- О, не запылился! - обрадовался майор. - Давай сюда, щас дашь показания.

Синица, ручку! Ты че так запыхался? Водички выпей!

- Холодильник номер три!

- А, третий, да, стучал. Точно. Стучал раза два. Но уже полчаса как не стучит. Я думал тебя спросить, но ты пропал. Открыть?

- Я сам открою.

Он открыл дверь холодильника.

- Да, - сказал майор. - А вот и ещё один. Воробей, наручники! Проверишь, куда он сейчас ходил. Если звонил, то проверишь звонки. Все проверить! Можешь взять кого-нибудь с собой.

Он потрепал Федькина по затылку.

- Что? - очнулся Федькин.

- Ну вот ты и попался, паникер. Воробей, запиши время. Четыре часа пятьдесят минут ночи. Кошмар. Уже несколько ночей подряд я не могу спать.

35

Уже несколько ночей подряд я не мог спать. Я просыпался в одно и то же время, когда две звездочки выползали из-за оконной рамы. Сегодня я проснулся снова. Кто-то тихо вошел и лег. Сейчас уже спит, наверное. Скоро начнется рассвет. Сначала будет светлеть дальняя часть окна и контуры верхушек деревьев красиво оттенят небо, бледнеющее на глазах. Потом утро разольется по всему окну и тогда в палате все станет видимым, даже тапочки под кроватями. Они - все - ещё будут спать, они всегда спят долго после рассвета; они будут спать, не зная, что меня уже нет.

Уже нет.

Мне не хотелось вставать. Последняя ночь прошла; больше я сюда не вернусь.

Все они - и друзья, и враги - больше не увидят меня. Я пошевелился, стараясь почувствовать спиною тонкую мягкость больничного одеяла - в последний раз. В последний раз; я тихо приподнялся, опираясь о локоть. Да, в это время спят все, меня никто не остановит. Я встал и вынул из-под матраса два шнурка. Я все ещё надеялся, что кто-нибудь встанет сейчас и побег придется отложить - я надеялся и чуть-чуть злился на себя за это. Пока что все висело на волоске. Любое движение или звук, любая мелкая трудность оборвала бы этот волосок и тогда бы я лег и уснул спокойно, зная, что сделано все возможное. Но мне не везло: никто не просыпался, никто не шевелился; они спали крепко; их дыхание набегало на берег ленивым морским прибоем - сонная полоска пузырьков пробегала по холодному утреннему песку вверх, шшшшшшипела, почти неслышно отступала и, не успев уйти, снова возвращалась. Держа тапочки в руке, я сделал несколько шагов. Босые ноги укололись о холод линолеума и проснулись. Остановившись, я закрыл глаза и снова услышал шуршание прибоя. Мои ноги стояли, погрузившись по щиколотку в холодную слякоть сохнущей полоски между водой и сушей, я сделаю ещё шаг и сзади останется маленькое углубление от маленькой человечской ноги, и след исчезнет со следующим вздохом. Я открыл глаза и обернулся, почти уверенный, что увижу след. Я всегда верил в чудеса, не признаваясь никому в этом, и, если бы чудо произошло, я бы не удивился. Я обернулся в надежде оказаться далеко-далеко, у почти нереального в воображении огромного детского моря, но нет, я все ещё был здесь, и все страшное было впереди.

Я сел на пол в проходе под окном. Светлело быстро, уже различались цвета.

Осторожно и аккуратно я привязал шнурками тапочки к ступням, чтобы не шлепали, и встал. Я подошел к двери, чувствуя затылком каждое движение воздуха в палате.

Никто так и не проснулся.

Дорога к свободе была открыта. Все произошло само собой. Вечером мы с

Синей ходили взвешиваться. Весы стояли на верхнем этаже, в единственной незапертой там комнате. Для того, чтобы побольше весить, нужно вдохнуть побольше воздуха и напрячь мускулы, а ещё лучше стать на край весов. Я сделал все правильно и вышло 32 килограмма. Синяя взвешиваться не стала, наверное, ей было стыдно, что она такая маленькая, и мускулы у неё ещё не вырасли.

Потом мы подошли к окну. Оттуда был совсем другой вид - высокая крыша, на которую предстояло перелететь, придвинулась совсем близко. Угол соседнего дома был в двух-трех метрах, ржавые листы просто провисали невысоко над нашими головами.

- Слушай, ты ещё не передумала?

- Что?

- Убегать.

- Нет.

- Тогда нам нужно залезть на чердак. По этой лестнице.

- Сейчас? Лучше ночью.

- Нет, сейчас; ночью все слышно.

- А там замок, значит, ничего у нас не получится.

- Такой замок я открою чем угодно. Дай сюда твою проволочку.

- Сам ты проволочка, это заколка. На, полько не поломай.

Я поднялся по трубчатой лестнице, которая прицокивала своими крючками и ножками, и долго возился с замком, потому что одной рукой приходилось держаться.

Наконец замок щелкнул.

- Хочешь, сейчас пойдем?

- Не хочу, я платье запачкаю, потом.

Я оставил замок висеть открытым. Не очень заметно. Теперь путь к свободе был открыт и я чувствовал себя уверенно. Теперь меня никто не остановит. Спустившись на свой этаж, я чувствовал все ту же уверенную гордость.

Я даже смело нахамил Лариске. Синяя смотрела на меня с восхищением.

...Я прикрыл за собой нескрипнувшую дверь и, щурясь от света, вдруг оказавшегося ярким, долго смотрел в сияющую перспективу коридора. Потом я вспомнил о Синей Комнате.

Трудно объяснить, почему Синяя Комната так много значила для нас. Она была с о в с е м о с о б е н н о й, будто живой. Всякий раз, входя, я чувствовал на себе её взгляд. Когда мы говорили, комната слушала нас. Когда мы замолкали, казалось, что она пыталась подсказать нам слова. Конечно, мы давно заметили это. Мы осмотрели в комнате все щели, пытались оторвать линолеум или отковырять краску на дверях. Единственная настоящая странность, которую мы заметили - линолеум не отрывался и краска не сцарапывалась. Но где это видано, чтобы мальчики не смогли сцарапать краску или что-нибудь испортить? Упрямство комнаты раззадоривало нас ещё больше. Мы старались изо всех сил, приносили гвозди и ножницы, но все было напрасно. Мы вымазывали стены сливочным маслом и в ясные дни пытались выжигать стеклышками. Мы сжигали на подоконнике селитру - и все напрасно, комната оставалась целой, чистой и чуть-чуть торжественной. Пестрый как то попытался атаковать комнату конфетными бумажками и два дня бросал бумажки в углах - под конец второго дня у него так разболелись зубы, что стало не до конфет. Наутро он пришел и собрал бумажки. Зубы сразу успокоились. Раза три я пробовал рисовать на стенах фломастерами - бесполезно, рисунки пропадали за несколько часов. Наконец, мы смирились с фактом и зауважали Синюю Комнату ещё сильнее. Сейчас я не мог уйти просто так, я должен был ещё попрощаться с Синей