Игорь Тимофеев - Ибн Баттута

• Название: Ибн Баттута
• Автор: Игорь Тимофеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Книга советского востоковеда посвящена жизни и деятельности выдающегося арабского путешественника и географа средневековья Ибн Баттуты. За четверть века странствований землепроходец посетил почти все страны мусульманского мира, Индию, Китай. Особый интерес представляют записки Ибн Баттуты о посещении им Крыма, Золотой Орды и Средней Азии. Автор использовал мемуары Ибн Баттуты, сочинения средневековых географов, этнографов, хронистов.

---

К сожалению, в полной мере насладиться гостеприимством хлебосольного хозяина Ибн Баттуте и его спутникам не удалось. Уже на второй и третий день пребывания в Тустере всех их свалила с ног жесточайшая лихорадка. По-видимому, малярия, так как Ибн Баттута упоминает, что болезни такого рода случаются в Дамаске и других городах, где, по его словам, «много воды».

Благодаря заботам шейха Шараф ад-дина Мусы, о котором Ибн Баттута сохранил самые теплые воспоминания на всю жизнь, болезнь постепенно пошла на убыль, и через две недели путешественник окреп настолько, что стал готовиться к выходу в путь.

В начале марта 1327 года Ибн Баттута прибыл в столицу Луристана Идадж, где остановился в обители, принадлежавшей одному из приближенных местного султана.

Ибн Баттута упоминает о своей встрече с султаном Афрасиябом из династии Хазараспидов и дает ряд красочных подробностей к живых штрихов, не допускающих сомнения в подлинности описываемого им события. Между тем хорошо известно, что султан Афрасияб был возведен на престол не ранее 1340 года, а в 1327 году, когда Ибн Баттута посетил Идадж, у власти в Луристане находился известный своей набожностью и благочестием султан Ахмед.

В объяснении явной хронологической неувязки полоягамся на мнение чешского арабиста И. Хрбена, который считает, что Ибн Баттута посетил Идадж дважды: сначала в 1327 году, во время путешествия по Персидскому Ираку, а потом в 1347 году, когда возвращался на родину из странствий по Индии и Китаю. Тогда-то и состоялась его встреча с Афрасиябом, которую он по ошибке отнес к 1327 году.

Как многие правители ильханского государства Хулагуидов в Иране, султан Афрасияб страдал хроническим алкоголизмом. Он радушно принял Ибн Баттуту и, с интересом расспрашивая его о Марокко, Египте и Хиджазе, то и дело прикладывался к золотому и серебряному кубкам с вином, стоявшим перед ним на столике из эбенового дерева. К концу приема он заметно захмелел и заплетающимся языком принялся расхваливать добродетели одного из своих придворных.

Ибн Баттута глядел на него с отвращением. Когда, выговорившись всласть, султан вспомнил о своем госте и дал ему слово, вместо полагающихся панегириков Ибн Баттута сказал такое, от чего даже у видавших виды придворных побежали мурашки по спине.

— Ты сын султана Ахмеда, известного своим благочестием и воздержанием, — холодно заметил он. — Не существует и не может существовать никаких претензий к тебе как к правителю, кроме этого…

Ибн Баттута кивком головы указал на опорожненные кубки, валявшиеся у ног Афрасияба.

Придворные расходились молча, не поднимая глаз на Ибн Баттуту. Лишь один из них, тот самый богослов, которого похвалил султан, вышел с Ибн Баттутой в переднюю и, поцеловав туфли Ибн Баттуты, положил их на голову.

— Да благословит тебя аллах, — прошептал он задумчиво. — Сегодня ты сказал султану то, что никто и никогда не осмеливался сказать ему. Я надеюсь, что твои слова произвели на него должное впечатление…

Прямодушие и смелость находили поклонников во всякие времена.

Из Идаджа Ибн Баттута направился в Исфахан. Плодоносная равнина, со всех сторон окруженная горами, оказалась ему раем. По словам известного географа амдудлаха Казвини, благодаря мягкому климату и обильному орошению здесь могли произрастать все растения, кроме граната. Последнее обстоятельство также свидетельствовало о благоприятности края: известно, что гранатовые деревья приживаются только в местностях с плохим климатом.

В окрестностях города обилие голубиных башен, которые местные жители называют вардэ. Голубиный помет используется для удобрения почвы, и поэтому еще Газан-хан строго-настрого запретил своим сокольничим отбирать у крестьян голубей или охотиться в этих местах. Речка Зенде-руд, предмет гордости исфаханцев, вызвала у Ибн Баттуты ироническую улыбку: желтая застойная вода, дурно пахнувшая городскими нечистотами, была совсем непохожа на то «лазурное море», с которым в запальчивости сравнивали ее честолюбивые местные барды. К юго-востоку от Исфахана воды Зенде-руд вовсе исчезали в солончаках, но исфаханцы верили, что в Кермане река вновь выходит на поверхность земли и впадает в море.

В Исфахане одна из самых крупных на Востоке колоний иудеев, которых местные жители считают потомками пленников Навуходоносора. «Пленники Навуходоносора» обитают здесь чуть ли не с тех достопамятных времен, когда по мановению руки Александра Македонского на берегах Зенде-руд возник город Джей; из четырех его врат одни так и назывались Яхудийе, что в переводе с арабского означает «иудейские врата».

Как и всюду, исфаханские иудеи промышляли оптовой торговлей, держали золотые и серебряные ряды, ростовщические конторы, красильни, винные лавки и притоны, где по ночам собирались люди, не боявшиеся ни аллаха, ни шайтана.

Ростовщичество, по Корану, тяжкий грех, ибо получать барыш с ссуды, выдаваемой на оговоренный срок, значит, наживаться на времени, а временем не волен распоряжаться никто, кроме всевышнего. Иудеям же такой запрет кажется смешным, а поэтому исфаханские иудеи благоденствуют. Впрочем, не жалуются на жизнь и их соплеменники в Хилле, Куфе, Басре, Хамадане, Ширазе, Самарканде, Газне.

«Наиболее доходные места, — писал в своей книге „Мусульманский Ренессанс“ швейцарский востоковед Адам Мец, — были заняты христианами и иудеями, сидевшими на них плотно и крепко, особенно среди банкиров, торговой плутократии, торговцев полотнами, крупных землевладельцев, врачей. Сами они распределились таким образом, что в Сирии, например, большинство финансистов были иудеи, а подавляющее число врачей и писцов — христиане. Так же и в Багдаде во главе христианской общины стояли придворные врачи, а во главе иудейской — придворные банкиры. Среди низшего податного сословия иудеи были менялами, кожевниками, сапожниками, однако чаще всего красильщиками. Так, в Иерусалиме Вениамин Тудельский нашел, что иудеи держали в своих руках красильную монополию…»

Об иудеях Ибн Баттута отзывался крайне неодобрительно. Впрочем, с не меньшей подозрительностью он смотрел и на христиан, и даже на своих единоверцев, придерживавшихся еретических, на его взгляд, толков.

Шумные торговые города Персидского Ирака утомили Ибн Баттуту. Рассеянно любуется он причудливыми узорами шелковых ширазских ковров, привычно ощупывает пальцами знаменитые казерунские полотна, а сердце его уже грустит по Багдаду, благословенному Городу Мира, где он ни разу не был, но где каждая улица знакома по заученным еще в детстве стихам великих аббасидских поэтов.

* * *

Аллювиальные почвы в междуречье Тигра и Евфрата столь плодоносны, а климат долины так щедр на солнечное тепло, что именно здесь, по преданию, располагались знаменитые сады Эдема.

Но Тигр жесток и своенравен: разливаясь по зиме паводком, он проглатывает отмели левого берега и заливает огромные пространства своими мутно-желтыми водами.

Жестокие разливы породили миф о потопе.

Здесь, на западном берегу Тигра, неподалеку от древней сасанидской столицы Ктесифона, в 766 году халиф Мансур велел заложить город. Выбор места был одобрен придворным астрологом, и вскоре на песке у самой кромки воды запестрели палатки первых строителей. Их было сто тысяч — безымянных зодчих, ремесленников, феллахов, согнанных сюда со всей империи.

Город имел форму круга. Двойные стены, окруженные глубоким рвом с водой, замыкали огромное пространство, где в панцире лесов поднимались к небу минареты мечети, башни халифского дворца, расползались вширь казармы хорасанокой гвардии, здания меджлисов и диванов, рынки, склады.

Халиф Мансур назвал свою новую столицу Городом Мира, но простолюдины упорно именовали его Круглым Городом.

В отличие от прежней столицы, Дамаска, развивавшегося в орбите торговой жизни Средиземноморья, Город Мира ориентировался не на Запад, а на Восток. В Персидском заливе быстро строился торговый флот, и при жизни всего лишь двух поколений новая аббасидская столица стала крупнейшим коммерческим и культурным центром средневекового мира, уступая по значению разве что Константинополю.

Средневековые европейцы иногда путали Багдад с Вавилоном, Ктесифоном, Селевкией, еще чаще забавно коверкали, переиначивали на свой лад его название. Венецианец Марко Поло, побывавший в Багдаде в 1271 году, именовал его Баудасом; кое-где в Европе город был известен под названием Балдах, Балдакко и даже Балдахино.

Балдахином на европейских рынках называли дорогую парчу, изготовлявшуюся в Багдаде.

Ибн Баттута прибыл в Багдад в начале июня 1327 года.

Город встретил его духотой, обилием комаров и москитов. Ленивые жирные чайки покачивались на волнах Тигра, который Ибн Баттута сравнил с «зеркалом в оправе берегов», в ветвях разлапистых тополей громко ворковали дикие голуби — фухтая. Узкие мощеные улочки с утра полили водой, и веселые метельщики, ловко помахивая широкими вениками из пальмовых листьев, сгребали мусор к стенам домов. У лавок под полотняными навесами продавцы в клетчатых платках — яншагах торговали джумаром — сочным корневищем молодой пальмы; с рынка медников Сук ас-Сафафир доносился ритмичный перестук молоточков, под сводами Сук-Сарая сонные букинисты раскладывали на дырявых коврах свои фолианты, смахивая широкими рукавами ночную пыль с роскошных кожаных и сафьяновых переплетов.