Александр СЕГЕНЬ - Невская битва

• Название: Невская битва
• Автор: Александр СЕГЕНЬ
• Жанр: Историческая проза

Роман современного писателя-историка А. Сегеня посвящен ратным подвигам новгородского князя Александра Ярославича (1220—1263). Центральное место занимают описания знамени­тых Невской битвы и Ледового побоища, победа в которых при­несла молодому князю славу великого полководца Руси.

---

Монаха отпели и погребли подле Георгиевского со­бора в Святую среду. Но отблеск его души продолжал гореть на вительке лампады, в том же огоньке, в коем жила отныне и частица души Александра Ярославича. И он смотрел и смотрел на этот огонек, и не мог за­снуть, и все же засыпал, засыпал, засыпал…

— Ах ты! — вдруг вскакивал в тревоге.

Что если он спит, а Даниил Романович уже уворо­вывает его обручницу Саночку?..

И что же делать?.. Ведь не пойдешь же в тот дом, где остановились на постой все полочане. Что они по­думают? Что он не верит честным словам и крепости совершенного обручения? Нехорошо… Но ведь мука-то какая!.. Надо о чем-то другом, о хорошем подумать. Вот хотя бы о папежниках давешних, которые не по­ехали со своим местером Андрияшем в Киев, а оста­лись в Торопце. Пожили всего неделю и вдруг надума­ли в нашу веру перейти. И вот вчера, сразу после обру­чения, Меркурий еще и их окормлял, перекрещивал на русский лад. Были они Михаэль, Габриэль и Авгус­тин, а стали Михаилом, Гавриилом и Поликарпом. Все при этом присутствовали и очень потешались, как немцы переучивались креститься — не слева направо по латинскому обычаю, а справа налево. А вообще-то, хорошие немцы оказались, только по-русски один го­ворит, а двое других только кое-как квакают. Важные такие и счастливые… Хорошо о них думать, да вот ведь и Даниил хохотал, на них глядя, бородища гус­тая, брови суровые, и все жены и девы на него погля­дывали, любуясь. А Саночка не поглядывала. Может, боялась? Посмотрит, забьется сердечко и вспомнит, как о нем когда-то мечтала, о славном витязе. И ска­жет: «Не могу против сердца…»

Ох, глупости какие в голову лезут! Кончится ли му­ка сия?!.

Так он промаялся до самого утра, покуда за окном не зачирикали пташки. Только тогда сон одолел его. И снилось ему, будто огромный меч лежит по всему миру и он идет по лезвию этого меча далеко-далеко, а куда — не знает. И так скользко и остро под ногами, что невмоготу. Каждый шаг дается с величайшим тру­дом. А идти надо. Там, впереди — враги Русской зем­ли. Палят города, мучают людей русских, грабят, на­силуют. И если он, Александр, со своей дружиною не придет и не спасет их, то и некому заступиться будет.

Очень спешил Александр и поскользнулся, поехал вниз по стальной грани меча, а там — ад, черное пла­мя, жар. Отрок Савва успел схватить его за руку и тя­нет на себя. Тянет и зачем-то трясет, приговаривая со смехом:

— Ну Славич, ну родненький! Да что же с тобой та­кое? Никогда такого не случалось, чтобы я тебя будил, а все-то ты меня будишь. Славич! Жених пресветлый! Да ведь и вина не пил ты намедни. Душа-Александр! Леско Славич! Встава-а-ай! Тебе ж жениться сегодня!

Глава одиннадцатая

СВАДЬБА АЛЕКСАНДРА И АЛЕКСАНДРЫ

Насилу растолкал его, ей-богу. Да оно и понятно, отчего он с утра так разоспался, ведь поди всю ночь не спал, раздумывая о Данииле Романовиче. Да и любой бы не уснул на его месте, зная, что рядом соперник пасется. И каким это ветром занесло князя галицкого в наше торопецкое сидение!.. Не было печали.

Сам я в то утро проснулся ни свет ни заря. Темно еще было. Горькие мысли о моей Февроше взбередили сон, вынырнули изнутри и разбудили меня. Ворочал­ся, ворочался — никак уж не спится. Встал, оделся и пошел прогуляться по предрассветной крепости. И на счастье застал, как Данила Романович с людьми покидал свое временное здешнее пристанище, уезжал, голубчик. Видно, не состоялись замыслы, а какие — о том только гадать.

И вот теперь, когда я подымал со сна Александра, было у меня чем его обрадовать:

—    Да вставай же ты, солнце наше! Съехал он.

—    Кто?.. О чем ты?.. — из дремучих нетей спросил Славич.

—    Да кто ж как не князь Данила. Вестимо, о чем-то тут умышлял, да сорвалась рыбка. Утек еще до рас­света, яко тать.

Тут появились сам великий князь с братьями Бо­рисом и Глебом, а с ними и младший Славич — Анд-рюша, мой ровесник, тоже осьмнадцати лет от роду. Борис был назначен на идущую свадьбу дружкой, Ан-дрюша — поддружьем, а Глеб — сватом. В руках Бо­риса сияла невестина девичья тесма48 из дорогого ало­го шелка, шитая золотыми лефандами49 , конями, раз­нообразными птицами и цветами.

—    С праздником тебя, сынок Сашенька! — громко объявил Ярослав Всеволодович. — Вставай, ясноглазик мой, невеста твоя уже давно в мыленке банится, твоим мылом с себя прежнюю жизнь смывает да в по­следний раз девичью косу заплетает.

—    А вот ее девичья полоса, в коей Александре бо­лее не красоваться. — Борис Всеволодович положил перед женихом нашим невестину тесму. — Пора и те­бе, дорогой мой племянничек, в мыльню. Думали, ты уж давно встал.

—    Там, Сашка, уже такое кипит! — не утерпел внести свой голос Андрюша. — На будущий год я тоже оженюсь.

— Посаженые отец и мать вчера ночью приехали, крестные твои, — известил Глеб. — Сейчас отправи­лись вам брачное ложе изготавливать.

Бедный Славич только теперь истинно распахнул свои ясные, как у сокола, очи и встрепенулся. Я, брат­цы, тогда забоялся за него — не уснет ли в час венча­ния? Дободрствует ли до первой своей брачной ночи? И что он потом с невестой будет делать, такой сонный?

В мыльне я его банил тремя вениками, но недолго, чтоб его пуще прежнего не разморило. Старался рас­шевелить:

— Смывай, смывай с себя, Славич, всю свою греш­ную жизнь преждебрачную. И почто Александра тебе своего мыльца не передала? Почему только жених не­весте мыло дарит? Да не зевай ты, а то всю свадьбу свою прозеваешь!

И лишь когда мы с Борисом Всеволодовичем пятью ушатами ледяной воды окатили его, взбодрился кня­зек наш, из бани вышел иным человеком — таким, ка­ким мы и знали его постоянно.

Румяный, причесанный, чистый, нарядный, в луч­шем своем кафтане из вишневого аксамита, тонко ото­роченном горностаем, а поверх покрытом алтабасным корзном"'0 , в красных, купленных в Торжке хзовых51 са­погах и в собольей шапке сел он на своего любимого зо­лотисто-буланого кипчака52 Аера, я оседлал своего чер­ного ромея53 Воронца и пристроился неподалеку от же­ниха в свадебном поезде. И так мы тронулись в недалекий путь к дому невесты. День стоял яркий, солнечный, на небе — ни облачка, в аксамитных кафта­нах было жарковато. Всеволодовичи и Ярославичи па­рились в них, а я наслаждался тем, что мне необяза­тельно было щеголять аксамитом и на мне сидел легкий кафтан из голубой объяри.

Проезжая мимо дома Февроньи, я увидел ее краем глаза, и все во мне перевернулось. Тут к нашему поезду, почти в самый его конец, пристроились на своих лошадях ижорский воевода Филипп Пельгуй и брат его, Феврошин муженек, недавно крещенный тут, в Торопце, и нареченный Ипатием. Видеть его мне бы­ло досадно, но что поделать — сам Александр послу­жил ему при Крещении восприемником, и отныне сия неумытая ижорва становилась в ряды нашей Алексан­дровой дружины. Глаза б мои не глядели!

Стараясь о том не думать, я глазел по сторонам, как повсюду разгоралось свадебное веселье. Не соврал Андрюша — все кругом кипело: девушки водили хоро­воды и громко пели смелые песни, парни заигрывали с ними и от души ряготали, веселясь солнышку и ярой весне, толпы народу теснились вдоль дороги, спеша увидеть, как великий князь Ярослав везет женить сво­его сына, и швыряли в свадебный наш поезд пригорш­нями зерна и хмель. Эх, братцы, как же мне хотелось быть теперь среди веселящихся парней да найти себе поскорее замену моей сердечной занозе!..

Возле дома невесты началась война с охраной. Дружка Борис, подбоченясь на своем чалом жеребце, подъехал к ним один и рявкнул:

— А ну! Дай дорогу! А не то угощу булавою-то!

И показал им свою булаву аспидного камня, тяже­лую и грозную. Меж ним и невестиной заставой нача­лась перепалка. Те не уступали в угрозах, являя храб­рость, у меня аж руки зачесались подраться, хотя всяк понимал, что все сие понарошку. Наконец дружка с тя­желым вздохом слез со своего фаря54 и направился к за­ставе договариваться добром. Туда вскоре пошли по­дарки. За женихово место Александр послал игренево­го жеребенка — ливонской тяжеловозной породы. Только тогда нас впустили посидеть на дорожку за не­вестиным столом. Подружки у невесты очень мне при­глянулись, особенно одна по имени Апраксия. А когда она запела вместе с Александрой прощальную песню, так у меня и вовсе легло к ней сердце. Эх ты, сердчиш­ко мое неуемное, так тебя да разэтак!

Но и право слово, братцы мои, до чего же хорошо пели полочаночки! С детства я пуще всего обожаю свадебные песнопения. И во Владимире, колыбель­ном моем граде, хорошо распевают, и в Переяславле, ставшем моим вторым родным местом, не хуже, да и в Новгороде, к коему тоже припеклась душа моя, отменно девушки петь могут, но полочанки, скажу вам от чистого сердца, до слез душевно изли­вали песню: