Андрей Меркулов - В путь за косым дождём

• Название: В путь за косым дождём
• Автор: Андрей Меркулов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Документальная повесть Андрея Меркулова — автора известных рассказов о летчиках, фильма «Цель его жизни», книг о романтике моря и дальних краев — целиком посвящена людям авиации, самоотверженной работе испытателей современных самолетов. Писатель говорит о вечном стремлении человека к творчеству, которое проявляется особенно ярко на трудной и опасной тропе за облаками. В повести предстанут те, кто первым овладел тайнами полетов с реактивным двигателем, преодолел звуковой барьер, впервые испытал на себе катапульту и высотные скафандры, подготовил бросок на орбиту и подготовку космонавтов, заранее испытал турболет, прообраз техники будущего, — аппарат, лишенный крыльев... Славные имена этих летчиков — Коккинаки, Анохин, Перелет, Шиянов, Гарнаев и другие — образец мужества и отношения к своему делу. Повесть Меркулова рассказывает об их стойкой преданности авиации, которая в своем стремительном развитии стала подлинным символом нашего космического века.

---

У Коллинза есть превосходная новелла об унылом летчике, над которым он посмеивается с добродушной иронией, свойственной их профессии:

«Глуми Гас» — мрачный малый — прозвали его в начальной военной летной школе Брукского аэродрома. Он всегда ждал, что его вот-вот выгонят из школы. Окончив ее, он считал, что это чистая случайность и что ему и трех недель не продержаться в школе высшего пилотажа в Келли. Когда он все-таки окончил Келли с репутацией лучшего летчика в классе, он был уверен, что никогда не найдет себе работы в гражданской авиации, что незачем было, собственно, кончать.

Несколько месяцев спустя я встретил его в Чикаго. Он летал на одном из лучших перегонов западного участка воздушной почтовой линии. Он был твердо убежден в том, что он много не налетает.

— В самом ближайшем будущем, — сказал он, — мне не миновать разбиться во время ночного полета. Что же хорошего в такой работе, если после нее останешься инвалидом на всю жизнь?

Спустя несколько лет я увидел его снова. Он летал над Аллеганскими горами. Он не понимал, на что ему больше жаловаться, раз уж он мертвец. Ведь все хорошие летчики разбиваются в этих горах...

Он взял отпуск и на время зачислился в армию. Я встретил его на аэродроме Митчел. Он сказал, что ему захотелось полетать на военных самолетах, чтобы отдохнуть и поразвлечься во время отпуска.

— Но знаешь, мне не следовало этого делать, — добавил он, — я слишком долго летал прямо и горизонтально. Сегодня утром я чуть не сбил одного в строю. Вряд ли я доживу до того, чтобы вернуться на почтовую линию.

Я вскоре увидел его снова, после того как он возвратился на свой участок.

— Как дела, Глуми? — приветствовал я его.

— Ах, — сказал он, — полеты на военных машинах сделали меня неосторожным. Сегодня утром я чуть не налетел на радиомачту. Как ты знаешь, неосторожность губит старых летчиков.

— Гас, — сказал я, — ты бы чувствовал себя несчастливым, если бы тебе не о чем было беспокоиться. Ты, наверное, доживешь до таких лет, когда у тебя вырастет длинная и белая борода, и тогда ты по целым дням будешь терзаться мыслью о том, как бы тебе не наступить себе на бороду и не сломать шею.

Только слабый огонек улыбки мелькнул в его мрачных глазах.

Биография авиации и воздухоплавания — этот великолепный подбор томов для серии «Жизнь замечательных людей» — складывалась так стремительно, что по ее страницам легче не пройти, а пролететь. Первая четверть века, с тех пор как люди обрели крылья, промелькнула, если пользоваться словами, привычными для самих летчиков, в крутом наборе высоты.

Это была поистине героическая эпоха, и мое поколение росло вместе с ней, дышало ее воздухом и мужало вместе с ней. Я помню взлет стратостата Прокофьева, похороны Федосеенко, Васенко и Усыскина, встречи папанинцев и Чкалова и даже «Цеппелин» над Москвой, когда он, как желтая рыба, освещенная солнцем, стремительно уплывал к Северной Земле, разворачиваясь над колокольнями древней русской столицы... Я помню сухой треск пропеллеров на бывшем Ходынском поле на Ленинградском шоссе, где был центральный аэродром, — их страстные песни, в которых так ясно слышалось томление беспокойного века, заворожили навсегда многих мальчишек за высоким забором вокруг летного поля, и один из них, когда добился своего, стал крупнейшим летчиком своего времени, полковником Анохиным, без которого история авиации не может быть полной...

О, наше детство, мелькнувшее на крыльях неистребимой мечты! Мне кажется, что многие из нас, те, что по-прежнему легки на подъем, так и не расстались с ним.

ФОРПОСТ В НЕБЕ

И вечный бой!

Покой нам только снится...

А. Блок

Ты помнишь, как авиация снова вошла в нашу жизнь, когда началась война в Испании, и мы следили по карте за боями над Мадридом и все говорили, что там сражаются добровольцами наши летчики, хотя никто еще не знал, что Родриго Матео — это Серов, будущий дважды Герой Советского Союза, один из первых принявший ночной бой именно в те дни над столицей осажденной фашизмом республики... Над картой Испании, как и над картами полярных трасс, уже тогда мужали характеры нашего поколения.

Мы были с тобой не из самых прилежных учеников в школе, страдая излишним нетерпением, но разве в то время мы умели думать, загадывая вперед надолго? Лишь бы кончить со школой, а там все казалось возможным и доступным... Для моего поколения авиация всегда была рядом, даже если ты сам не мог летать. Нам были близки Громов и Чкалов, Раскова, Гризодубова и Осипенко. В Политехническом музее фантазеры из инженеров уже читали лекции о полетах в космос, и мы были уверены, что все это сбудется, только не надеялись, что буквально на наших глазах. Мы не заметили сами, как авиация прочно срослась со всей нашей жизнью, из чуда стала необходимостью. И в том, что десять лет своей творческой жизни посвятил потом дружбе с летчиками, я вижу знамение времени, для которого характерным признаком стали эмблемы с крыльями. И то, что в семье есть летчики, было уже нормально.

Нас волновали тогда значки Осоавиахима — учись метко стрелять, ездить верхом, летать на планере и самолете. И вот однажды Осоавиахим пришел к нам в школу: двое, крепкие, уверенные в себе, загорелые, на их петлицах светилось небо, — они как будто поиграли на волшебной дудочке и увели за собой ребят.

Дорога в небо начинается в аэроклубах. О них вспоминают тепло и ветераны Арктики и космонавты. Если ты хочешь по-настоящему испытать вдохновение скорости и свободы движения — ты найдешь их в спорте, в аэроклубе, хотя учебный полет «по коробочке», как писал конструктор Олег Антонов, безопасней лихой езды на мотоцикле. Смелость с юных лет закаляется в спорте, а не в бесцельной гоньбе и бессмысленном риске. Полет на спортивном самолете — это подлинное чувство свободы, не обремененное тщеславием собственности. Самолет не надо приобретать и прятать на дворе в большой «собачий» ящик, терзаясь по ночам бессонницей, а днем путешествуя на ногах в поисках запасных частей. Дорога в космос тоже начиналась в аэроклубе. Среди тысяч писем, которые присылают космонавтам с вопросом, как стать пилотом космоса, самые дельные те, где спрашивают, как научиться летать. Уже в аэроклубе зарождается прочное чувство, которое делает романтиков фанатиками летного дела, — любовь к машине: от самой первой, с полотняными крыльями, до той, что еще ждет тебя, если ты навсегда выбрал дорогу в небо, — с острым профилем пули и маленькими крыльями, откинутыми, как руки перед прыжком... И Лида Пяткова, спортсменка из Барнаула, недаром писала Юрию Гарнаеву: «Я не знаю, кто привил мне такую любовь к авиации. Я летаю на послушных ЯК-18. Славный маленький самолет! Как хорошо взлететь самой и уйти в зону! Как хорошо, когда он слушается твоей руки! Только коснешься посадочной полосы — и снова хочется лететь».

Как я завидовал тебе, когда ты, не колеблясь, записался в аэроклуб и сразу перестал быть просто школьником; у тебя появились другие заботы, и я провожал тебя по вечерам на занятия до тех заветных дверей, куда брали только здоровых. Ты терпеливо объяснял мне управление самолетом и с необычайным прилежанием чертил на школьной доске схему посадки или рассказывал, как вы уже тренируетесь в настоящей кабине, поставленной в учебной комнате: ручку на себя — и нос самолета должен подниматься, отрываясь от земли, когда встречный поток при разбеге ударится в подставленные ему крылья. Или говорил, что инструктор все время повторяет: «Главное — сообразительность!», а уж у тебя ее всегда было хоть отбавляй...

Нам казалось тогда, что ты тоже при отличном здоровье, легко пройдя медицинскую комиссию, только по особому счастью попал в аэроклуб. Мы думали, что летчик обязательно должен быть очень рослым, как будто он на плечах своих поднимет весь небесный свод, и только через много лет я узнал, что худощавый и легкий Сергей Анохин лучше переносит перегрузки, чем люди более крупные. Ты был тоже невысокого роста, темный, как цыган, с характером живым и неспокойным.

Неожиданно зимой начались полеты. Вас сразу стали приучать — как только вы освоили взлет, посадку и полет «по коробочке» над аэродромом, — летать в открытом самолете в суровых зимних условиях, и ты приходил теперь в школу обветренный, как те пилоты из Осоавиахима, что предложили тебе поступить в аэроклуб. В Европе уже шла война — над ней нависли самолеты со свастикой на крыльях...

Летом вы жили прямо у аэродрома, и можно было приезжать к тебе, надо было только спросить тебя, учлета Колю Федорова, чтобы пройти на поле и увидеть, как выстроились в длинный ряд легкие учебные машины. Теперь тебе была открыта дорога в авиационное училище, после которого любитель-спортсмен мог стать даже настоящим классным истребителем, мастером высшего пилотажа и воздушного боя. А мне оставалось только следить с откровенной завистью, как ты приучаешься быть пилотом. Но ты обещал, что всю жизнь будешь летать за двоих и перед выпуском добьешься разрешения поднять меня хоть раз на самолете — это было сказано с великодушием истинного авиатора. Ты был тогда в упоении от того, что открылось над землей, и все пытался мне рассказать, чувствуешь, когда машина послушно поворачивается в руках и тебя невольно охватывает чувство свободы, от которого так хорошо живется птицам... И ты верил в свое летное будущее — ведь сам знаменитый Осадчий, приехавший с комиссией в аэроклуб, сказал при тебе, как когда-то Блерио своему ученику: «Из парня выйдет толк. Он родился летчиком».