Валерий Елманов - Перстень Царя Соломона

• Название: Перстень Царя Соломона
• Автор: Валерий Елманов
• Издательство: Альфа-книга
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010 г.
• ISBN: 978-5-9922-0538-1

Как быть, если девушка твоей мечты, случайно встреченная во время невероятного путешествия, так запала в душу, что жизнь без нее невозможна? И что делать, если тебя и ее разделяет не пространство, а само время, ибо она живет в далеком XVI веке?

Константин Россошанский – обычный парень, никогда не считавший себя суперменом, сумел решить этот вопрос. Он отправился в погоню за своей призрачной любовью. Опасно? Еще бы! Вот так вот окунуться в клокочущую Русь, где без острой сабли и заряженной пищали можно не дожить до следующего вечера, где потерять голову легче легкого, это даже не авантюра, а настоящее безумие.

Но когда ты любишь, ничто другое не имеет значения. Да и терять-то особо нечего. Разве что жизнь, но зачем она нужна без НЕЕ?

---

Однако этот козел в царском венце и тут не угомонился, рванув в Псков, чтоб и там попить людской кровушки. Правда, в Пскове он развернулся не сильно. Сплетни ходили разные, дескать, юродивый его напугал, но я так мыслю, что все было гораздо проще – насытился царь-батюшка. Упыри, они ведь тоже рано или поздно насыщаются. Пускай и на время.

А ведь подьячий еще не знает, что к нынешнему лету Иоанн Васильевич опять оголодает и устроит публичные казни в Москве. Причина все та же – мол, изменники из Новгорода договаривались со столичными, чтобы его погубить. Вообще-то для меня удивительно скорее то, что на самом деле заговора, как я понял, не было вообще. То есть никто против этого скота ничего не замышлял, хотя надо бы.

В Москве же под нож и топор пойдет не простой люд – из именитых. Хватит и окольничих, и бояр, а самое главное – «крапивного семени», как наш народ уже тогда «ласково» именовал чиновников царских приказов, всяких там дьяков и подьячих. И убивать их станут не просто так – с выдумкой. У главы Посольского приказа дьяка Ивана Висковатого каждый из тех бояр, что останется чист, по царскому повелению лично отрежет что-нибудь ножом. Казначея Фуникова, то есть, если по-современному, министра финансов, попеременно станут обливать то кипятком, то ледяной водой. Ну и так далее. Из иных приказов лягут на плаху по пять и больше человек.

Да и в Разбойной избе тоже народ пострадает. Я даже мог назвать кое-кого по памяти, не глядя в оставшийся при мне списочек казненных. Хорошая штука, доложу я вам. Мне его Валерка составил, чтобы я, упаси бог, не стал водить дружбы ни с кем из перечисленных, а то опомниться не успею, как заметуг в общую кучу.

– И в Англии таковские имеются,- кивнул я,- Только из тюрем сидящих в них душегубов да татей они нипочем не выпустят. Ты сторожей хоть с головы до ног серебряными шиллингами осыпь – не поддадутся. А у вас, как мне ведомо, случается и такое. Ты про Григория Шапкина слыхал ли?

Ох, как он на меня воззрился. Значит, точно слыхал. А может, как знать, даже ходит под его началом. Э-э-э, тогда мне надо поосторожнее, чтоб он в попытке замести следы и меня не укокошил.

– Сказывал мне кое-кто, что его песенка спета,- добавил я торопливо.- Потому и упреждаю: держись от него подале. Дыба по Григорию давно плачет, горючими слезами заливаясь, но к этому лету он непременно с ней свидится. Ну и сам тоже поразмысли.

А поразмыслить Митрофану Евсеичу и впрямь есть над чем. Он, конечно, находится не в числе преступников – по другую сторону, но на Руси от сумы да от тюрьмы, а в это время и от плахи зарекаться не стоит. Да и не дурак подьячий. Прекрасно понимает, что схваченные новгородцы, которых сейчас пытают в Москве, совершенно ни в чем не повинны, и кого они назовут в числе своих сообщников – неведомо. Точнее, ведомо, но только царю и палачам. Кого они подскажут, тот и покатит прицепом, а уж выбивать после этой подсказки нужные признания – дело техники. Всего-то и надо – подвесить на дыбу да заставить нянчиться с «дитем». Не признаются? Ну тогда в качестве отдыха положат этого человека на «боярское ложе», чтоб мозги «прогрелись», да и все остальное тоже.

Так что есть над чем призадуматься Митрофану Евсеичу, над чем поломать голову, пока она еще у него на плечах. И пусть он не знает о грядущем московском «представлении», но и сам должен догадываться, что после массовых казней во время «новгородского похода» прошел уже месяц, и не исключено, что царь-вампир опять проголодался. Да и не обязательны они, массовые-то. Нашему подьячему сойдет и в индивидуальном порядке. Какая ему разница – сто голов слетят с плеч вместе с его собственной или одна-две.

Встал подьячий, в тулупчик свой бараний закутался – никак озноб пробил – походил в задумчивости, снова сел.

– Я тут всего с месяц,- буркнул он.

Получается, вроде он оправдывается передо мной. Очень хорошо. Значит, прочувствовал и осознал. Теперь можно и отпустить палку, а то перегнешь – треснет, но не палка, а моя спина. Возьмет да и решит, что надежнее всего концы в воду. Меня то есть. Как Иосиф Виссарионович учил: «Нет человека – нет проблемы». И все. И шито-крыто.

– Слыхал я уже о тебе. Сказывали людишки, что за последние седмицы и впрямь поменьше озоровать стали,- подтвердил я его слова.- И о том можно царю-батюшке поведать.

Тяжел взгляд у подьячего. Буравит так, словно в душу заглянуть хочет. Оно и понятно – боится ошибиться, вот и силится уяснить, правду я сейчас сказал или нет.

– Да ты не боись, Митрофан Евсеич,- успокаиваю я.

Сам же будто невзначай кладу руку на стол, а на ней…

Так и впился подьячий – глаз от моего перстня отвести не может. А камень, словно и впрямь что почувствовал, так расстарался – даже у меня от искорок зарябило. И странное дело – темно ведь в подвале. В Питере, когда белые ночи, и то светлее на улице, чем тут, где из светильников пяток плошек на стенах, да еще на столе подсвечник-тройняшка, вот и все. Угли же и вовсе не в счет – жару от них много, но света они не дают. И тем не менее светится мой лал. Чуть пальцем шевельнул, и тут же новая струйка искорок во все стороны, да не простыми брызгами – разноцветными. Даже чудно.

– То мой тайный знак,- пояснил я лениво.- Буду у палат государевых, им и извещу Иоанна Васильевича, что прибыл, мол, да не просто, а с радостной вестью.

Смотрю, а по лицу подьячего уже и пот потек, и не каплями, а целыми ручейками. Не иначе как я своей цели не просто достиг – перескочил родимую. Пора назад поворачивать, в смысле снова успокаивать, а то как бы чего не вышло.

– Особого зла я на тебя не держу,- напомнил еще раз,- Чай, не по своей воле ты меня поймал – службу государеву исполнял, да не просто так – с пониманием, с усердием, да еще и с выдумкой. И про обоз купеческий, как приманку для татей, тоже славно. Сам придумал или подсказал кто?

– Сам,- расслабился подьячий и вытер пот рукавом. Значит, пришел в себя.

– Это хорошо, что сам,- одобрительно заметил я,- Такие людишки Иоанну Васильевичу ох как нужны. А что худороден, так это не беда. Сам ведаешь, разных он привечает. По нынешним временам худородство, если помыслить, не в упрек, а в похвалу. Иной родом из именитых, а копнешь в душе – гниль одна да желчь ядовитая на государя нашего. Сказывал мне про таковских Григорий Лукьянович,- Это я уже так, на всякий случай напомнил, а то вдруг позабудет про мое знакомство с Малютой.

Совсем расслабился Митрофан Евсеич. Улыбается, головой кивает в такт моим словам. Только недолго это было, минуту, не больше. А потом вдруг как подскочит, как хрястнет по столу своим кулачком, да с маху, от всей души, аж доска застонала. А глаза вообще ошалелые, будто ацетона нанюхался.

Видать, снова я прокололся, и крупно. Знать бы только где.

Но на сей раз бог миловал. Не в мой адрес предназначался его гнев. Это он против татей злобствовал, которые напали на царского посланца. Что-то вроде выражения солидарности, пускай и запоздалой.

А я до конца дожимаю. Ехать-то мне не на чем, вот и намекаю, чтобы тот, кто такое безобразие допустил, за него и раскошелился. Правда, тут уж подьячий уперся, не сдвинешь. Оно и понятно. Мало того что одарил купца ефимками, так теперь еще коня подавай да деньжат на дорогу отсыпь. А не давать боязно – такого гонец наговорит, сто раз потом пожачеешь, что пожадничал.

Но Митрофан Евсеич и тут ухитрился выкрутиться, да как ловко.

– Тебе надобно неприметно проскочить в Москву? – спросил он задумчиво.- Ну а неприметнее, чем с торговым поездом,- (это у них так обоз называют),- не придумаешь.

Словом, всучил он меня тому, кто и донес – торговцу Ицхаку бен Иосифу. Тот на свою беду еще грузился у ста- рицкой пристани, гак что проезд я себе обеспечил. Одно худо – не вызволил я из темницы Апостола. Отказался мне его выдать подьячий. Наотрез.

– Сам зрил – указал на него Посвист,- сокрушенно разводил руками Митрошка,- Как же можно?! Опосля ты первый и учнешь в меня перстом тыкать. Мол, на Руси за мзду татей выпущают. Да уже не на одного Григория Шап- кина укажешь, а и на меня с ним заодно.

Но это была, так сказать, официальная причина. Фактическая же заключалась в том, что я его чересчур сильно запугал. Как ни старался соблюсти меру, но все одно – перебор. Вот Митрошка и оставил у себя Андрюху. Для страховки. Ежели тайный посланец королевы поведает о подьячем что худое, то у него тут как тут Апостол. Вот, мол, каковы слуги у этого посланца – тати первостатейные. Разве ж я мог поверить, что сей Константино не умышляет ничего худого, глядючи на этого Андрюху?! Да нипочем!

И тут я тоже ничего не нафантазировал. Об этом мне сказал сам Митрошка. Почти без намеков. Открытым текстом.

Вот так взял хозяин щенка на руки, да не удержал, выронив в ледяную воду. А берег-то крут, самому не вылезти. Говорил же я себе: не бери парня. Да куда там – доброе дело захотел учинить, как Иванушка в сказке «Морозко».

Вот судьба в лице сказочного старичка-боровичка и состроила мне медвежью морду…