Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

• Название: Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.
• Автор: Роберт Грейвз
• Издательство: ТЕРРА - Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02057-5

Роберт Грейвз (1895–1985) — крупнейший английский прозаик и лирический поэт, знаток античности, творчество которого популярно во всем мире.

В четвертый том Собрания сочинений включены роман о великом английском писателе XVII в. «Жена господина Мильтона», а также избранные стихотворения Р. Грейвза.

Перевод с английского О. Юмашевой.

Комментарии А. Николаевской.

---

Тогда я сказала:

— Муж мой, Транко все сделала, как нужно, а твоя Джейн, я видела это собственными глазами, взяла корзинку с мусором и разбросала его по лестнице. Она это сделала, по моему мнению, чтобы вы злились на бедную Транко. Вы знаете свою подхалимку Джейн, которая сумела втереться к вам в доверие, но она противное, фальшивое и злобное создание.

После чего начался жуткий шум. Джейн Ейтс торжественно клялась в собственной невиновности и обвиняла меня в том, что я ее зря обвиняю, чтобы выгородить ленивую Транко. Она спрашивала моего мужа:

— Разве я не служила вам верно столько лет, с тех пор, как мы были еще детьми, никогда не совершала ни единой ошибки? Неужели вы поверите этой нахальной девчонке, вашей жене, обвиняющей меня в таком поступке, который если бы был правдой, не позволил бы мне и дальше вести ваше хозяйство.

Мой муж ее успокаивал, перед ним встала сложная проблема: поверить моему или ее слову. Старик Мильтон весьма хитро разрешил ситуацию. Он заявил, что я ошиблась, и заставил Джейн признаться в том, что она держала в руках корзинку с мусором и отнесла ее вниз и, может, в это время немного мусора просыпалось. Но все трое упорствовали, говоря, что Транко виновата в том, что она не подмела лестницу. Я продолжала спорить: если бы она не подметала лестницу, то странно, что мусор лежал на ней маленькими кучками, перемешанный с кусочками зеленой шерсти с ковра из кабинета старого Мильтона. Они меня не желали слушать, и мой муж объявил, что «он уже сыт по горло этой грязью», и приказал мне молчать, чтобы не было хуже для Транко. Потом он четыре раза сильно ударил Транко тростью по плечам, но она меня пожалела и не вскрикнула.

Муж странно повел себя после того, как изгнал меня из комнаты, а я продолжала оставаться хмурой и молчаливой. Я даже не могла себе представить, что же за этим последует.

Но я не желала мириться с несправедливым наказанием. Не могу точно сказать, действительно в то время Нед и Джонни начали больше лениться, или он пытался срывать на них собственную злобу, но раза два или три в день я слышала тяжелые удары его трости по худеньким телам или резкий удар линейки по перемазанным в чернилах пальцам, потом мальчики начинали горько плакать. Они могли к нему обращаться только на латыни или греческом, но когда в воздухе свистит трость, как ребенок может вспомнить род, число и наклонение, чтобы правильно молить о пощаде?!

Как-то, когда мой муж так сильно избил Джонни, что тот не мог сидеть и простоял у стола весь обед, и его бледное личико было в синяках, я спросила, почему он так суров с детьми.

— Жена, — ответил он мне, — неужели ты считаешь себя мудрее Соломона, который всегда говорил: «Не жалей розги и не порть ребенка». Сегодня утром Джонни был глупым, упрямым и пытался оправдать свою ошибку.

В ушах у меня все еще раздавались вопли мальчика и его крики.

— Miserere, Domine; Ignosce, Domine, Ignosce![51]

Я резко спросила мужа:

— Разве твой наставник в Кэмбридже никогда не бил тебя линейкой за ту же самую ошибку? — и пошла прочь, не дожидаясь ответа.

Это был десятый день моего наказания, и перед ужином я отправилась наверх в свою каморку и достала мой милый дневник. Я отперла замок и начала писать. Я вся дрожала от ярости и с трудом выводила буквы.

«Мари Пауэлл вышла замуж за Джона Мелтона, или Мильтона Младшего, и он поменял ее имя на Мэри Мильтон. Таким образом, она поменяла благородный герб Пауэллов, который ее отец нарисовал для нее на первой странице дневника, на герб Мильтонов, который по ошибке был получен его отцом, ростовщиком, и неблагородный Джон Мильтон Младший жульнически получил не принадлежащие ему титулы эсквайра и джентльмена».

Я перестала писать и предалась мечтаниям о Муне. Муж подошел к двери и открыл ее, не постучав, как он обычно это делал. Он увидел меня с книгой и спросил, что я читаю.

— Ничего.

— За такой ответ моего ученика, я его сильно бью.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответила я, снова приходя в ярость. — Ты гораздо щедрее на линейку и трость, чем на вкусное печенье.

— Что за книгу ты читаешь без моего позволения? — угрожающе повторил он.

— Мою собственную книгу, — ответила я, быстро заперла замочек и, положив книгу на сундук, села на нее.

— Дай мне книгу или я вытащу ее из-под тебя, — приказал Мильтон.

— Ни за что! Это мой дневник, мне его подарила моя крестная Моултон. Она дала мне совет никогда и никому его не показывать.

— Жена, ты должна помнить свою свадебную клятву: у тебя теперь нет никакого имущества, все принадлежит только мне!

— Правильно, но ты давал мне такую же клятву, а раз ты мне не даешь некоторые свои книги, я считаю возможным не показывать свою тебе. Тебе не на что жаловаться!

— Ты не подчиняешься мне? — переспросил Мильтон. — Ты посмела мне сопротивляться?

— Конечно, — ответила я, вне себя от возмущения. — И если ты только посмеешь коснуться меня пальцем, ты, закоренелый злодей, я не стану тебя молить о пощаде, как это делают твои несчастные ученики, а стану защищаться зубами и ногтями, как ты когда-то защищался против твоего наставника господина Чаппелла, и клянусь, на тебе останется множество отметок!

— Так, — он начал шумно дышать, — значит, ты вот как себя ведешь! Мое пламя, мой дух, моя кровь! И грязная тварь! Соломон писал, что плохая жена для мужа, как болезнь в его костях, и ее следует бить!

— Не смей заниматься пустой риторикой, вонючий дешевый плагиатор, неряха, грязнуля и грубиян, избивающий детей, пожиратель вонючего мяса! — кричала я, потому что, клянусь Богом, когда меня злили сверх меры, я становилась истинной дочерью собственной матушки. — Ты что, принимаешь меня за ослицу и считаешь, что я стану терпеть твои унижения?

Он оторопел и выдавил только: «Я поговорю с тобой утром!»

И вылетел из комнаты и запер за собой дверь.

Я спокойно разделась, легла в постель, прикрылась стеганым покрывалом и уснула. Я спала хорошо, сначала мне снились приятные сны. Но потом мне приснился Мун, и я видела, как он ворочает камни у реки, а позади него возвышался полуразрушенный замок и вокруг сновали солдаты. Я его спросила:

«Как ты поживаешь, милый Мун?»

А он мне ответил:

«Как я могу поживать, если ты вышла замуж за другого? Я ворочаю камни и курю трубку и жду лучших дней».

Мун от меня отвернулся и отправился к замку. Я не могла идти за ним, потому что у дверей стоял караул с пикой и караульный начал мне показывать некоторые элементы артикула и все время приговаривал: «Смотри, Мэри, как это упражнение нужно выполнять!» Я внимательно вгляделась в его лицо и увидела, что это был мой муж.

«Оставь меня в покое», — сказала я ему.

«Куда же я пойду, жена?» — жалобно поинтересовался он.

«К твоей исчезнувшей милой Миколь, королеве фей, которую когда-то ты вызывал в Бабрахеме, неподалеку от Кембриджа, с помощью свечи и волшебной палочки и у кого ты просил бессмертия за весьма высокую цену». Почему я это сказала, не пойму, я попыталась пробежать мимо него, но у него от рыданий затряслись плечи, мне стало его жаль, и я сказала:

«Муж мой, я не хотела тебя обидеть!»

Он засунул руку в карман и достал оттуда завернутые в бумажку кексы с тмином и предложил их мне.

«Но они стали черствыми», — сказал он, продолжая плакать.

Я больше ничего не помню, но проснулась я с улыбкой и передо мной стоял муж в сюртуке и шляпе. Светало, мне еще не нужно было вставать, поэтому я поздоровалась с ним и спросила, почему он так рано встал.

Он мне ничего не ответил, и я ему сказала, что жалею о нашей ссоре и что хочу быть для него хорошей женой, но не могу целыми днями сидеть дома и ничего не делать, мне нужно совершать прогулки, чтобы держаться в норме. Поэтому у меня в голове бродили разные мысли, я даже не знала, почему я ему наболтала столько глупостей.

Он коротко ответил:

— Нет, Мэри, мы не ссорились, потому что не бывает ссор между хозяином и слугой. Ты показала себя непослушной и вела себя крайне неприлично, и всю ночь я раздумывал, как мне дальше поступить с тобой, и только перед рассветом мне в голову пришла блестящая идея. Я не могу тебя побить, хотя ты этого заслуживаешь, иначе будет скандал. Как говорил мудрый Виргилий, ни один мужчина не может прославиться покорением женщины. Я не могу больше держать тебя в заключении — это неудобно и вредит твоему здоровью. Я не могу лишить тебя денег, потому что не плачу тебе, а ты не поддаешься, когда я ласково пытаюсь что-то тебе объяснить. Простить тебя было бы слабостью с моей стороны. Я хочу, чтобы тебе стало очень стыдно, я отошлю тебя домой к отцу в Форест-Хилл и не приму тебя здесь, пока не буду полностью уверен, что ты искренне раскаялась. Больше того, я ожидаю твоего возвращения на Михайлов день, эсквайр Пауэлл должен заплатить мне обещанное приданое в тысячу фунтов и еще — пятьсот фунтов. Он должен понять, что без денег я тебя не приму!