Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

• Название: Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.
• Автор: Роберт Грейвз
• Издательство: ТЕРРА - Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02057-5

Роберт Грейвз (1895–1985) — крупнейший английский прозаик и лирический поэт, знаток античности, творчество которого популярно во всем мире.

В четвертый том Собрания сочинений включены роман о великом английском писателе XVII в. «Жена господина Мильтона», а также избранные стихотворения Р. Грейвза.

Перевод с английского О. Юмашевой.

Комментарии А. Николаевской.

---

Когда мне было семь лет, в церкви по приказанию короля Карла зачитывали Указ о забавах. Люди по-разному воспринимали этот указ! В глубинке пуритане отрицательно отнеслись к нему, сочтя это осквернением воскресного дня. В наших краях никого не взволновало это распоряжение — никто не кричал от радости и не шептался с соседом в недоумении, ничего и не изменилось у нас, только как-то воскресным днем появился некто Мессенджер, несколько лет назад он отправился в Лондон выучиться ремеслу обувщика, а затем вернулся, вот он и позволил себе неприлично и развязно вести себя на утренней службе. Он не говорил ничего неприличного, знал, что если он перебьет священника во время службы, это — хулиганство и нарушение общественного спокойствия. Нет, он «всего лишь» опоздал к службе и стоял в проходе под круглой аркой, ведущей к алтарю, обратясь лицом к амвону, не снимая головного убора даже во время пения псалмов. Когда священник начал читать «Почему вы так возвышаетесь, высокие холмы?» и стал развивать эту тему, поясняя, как хороши наши местные танцы, молодой человек принялся шаркать ногами и громко кашлять, стараясь заглушить голос священника, а потом повернулся на каблуках и, топая ногами, отправился к выходу. Когда церемония закончилась и викарий всех благословил, народ стал выходить из церкви, а этот парень подкараулил викария и грубым голосом спросил его:

— Разве танцы не являются распутством? А Майское дерево — не идол?[19] Сэр, отвечайте мне! Вы что, хотите, чтобы эти бедные души танцевали джигу в Аду и не попали в Рай? Иоанн Креститель поплатился своей головой, а шлюха будет продолжать танцевать джигу? Ради чего велел Езекия срубить посвященные деревья, {18} вокруг которых веселились язычники?

Викарий, несмотря на некоторые отрицательные черты был верным учеником церкви и знал Библию лучше, чем этот бестолковый наглец. Наверное, бедняга зазубрил какие-то баптистские молитвы в свободное от работы время, сидя в своей каморке в лавке дяди в Ладгейте. Викарий ответил ему, что как царь Давид танцевал перед ковчегом, обителью Господа, так и мы все можем танцевать перед местом его нынешнего обитания, перед церковью, и служить Господу музыкой и танцами, и никто не станет нас за это осуждать.

К ним подошел мой отец, который, как обычно, дремал во время службы и не сразу узнал о выходке парня. Он тотчас осведомился, не собирается ли викарий обвинить мистера Мессенджера в непристойном поведении, отец был настроен очень решительно.

— Этот человек, ваша милость, — ответил ему викарий, — задал мне вопросы, и хотя они были недостаточно вежливо сформулированы, но не могут квалифицироваться, как нарушение общественного порядка. Правда сказал, что считает наше Майское дерево идолом.

Отец покачал головой, вышел на улицу и обратился к прихожанам:

— Добрые люди, среди нас человек, у которого вместо головы кувшин. Он заявил, что наше Майское дерево — идол. Смотрите не сделайте идола из него самого.

Сказав это, отец всем подмигнул и ушел, оставив юношу с глазу на глаз с прихожанами, которые сами были на язык остры. Он забрал с собой викария, чтобы тот не оказался ни в чем замешанным, если вдруг начнется свара, правда, на всякий случай отец позвал констебля.

Том Мессенджер людям очень не нравился, потому что вел себя чересчур надменно и пытался посмеиваться над всеми, но они пока еще не пытались его проучить. Сейчас стало ясно, что им дали «Добро», и они захлопали в ладоши от радости. Тома схватили под белы ручки, а другие готовились начать танцы. Это был день Эля Робин Гуда, по обычаю, молодые люди стреляли из луков в цель. А тот, кто лучше всех поражал цель, становился Робин Гудом. Люди вели его к беседке, выстроенной в церковном дворе, где сидела Мэрион. Она давала ему приз и награждала поцелуями, а потом все выпивали и веселились на лужайке, лакомились пирогами и всяческими сластями, которые приносили из дома. Но прежде всего, чтобы согреться после долгого сидения в холодной церкви, все начинали танцы у Майского дерева. Его украшали, и танцевали и водили хороводы вокруг него, держась за кончики лент.

Том Мессенджер сказал, что их Майское дерево — идол, прихожане не растерялись — связали ему руки и украсили цветами его высокую шляпу, заткнули ему в рот кляп: словом, сделали из него Майское дерево. Они водрузили Тома на обломок каменной колонны, стоящей в углу общинного выгона, где происходило веселье, привязали веревкам в колонне так, чтобы он не соскочил. Потом начали танцевать вокруг него под звуки волынки и барабанчиков. Мой отец наблюдал за весельем с верхнего окна нашего дома, а затем явился с констеблем и захлопал в ладони, призывая к тишине. Музыка умолкла. Отец вздохнул и сказал:

— Добрые люди, что я вижу? Неужели этот парень решил посрамить праздник, который нам подарил Его Величество, и стал изображать из себя Майское дерево в общественном месте, и тем самым вы сделали из него идола? Ведь он нарушил общественное спокойствие! — потом отец обратился к Тому Мессенджеру: — Том, как ты возвысился и какие гнилые плоды принесло тебе твое ученичество в течение тех семи лет, что ты провел в Лондоне! И это твоя благодарность?! Ведь я дал тебе пять шиллингов и кусок сыра на дорогу! Как же ты решился, возвратясь в родные края, насмехаться над старыми обычаями, пытаться возвыситься над другими людьми и смеяться над нами?!

Том не мог ответить, потому что во рту у него был кляп.

Отец продолжал:

— Том, если бы я не относился хорошо к твоей матери-вдове и к твоему дяде Дику, хорошему башмачнику и честному человеку, я отправил бы тебя в тюрьму в Оксфорд, чтобы тебя судил суд присяжных. Мне жаль вашу семью, и я не желаю срамить наш городок. Ты свободен, Том.

Тома Мессенджера спустили с колонны и даже напоили элем. После этого случая он держал рот на замке, хотя и не соревновался с другими мужчинами в стрельбе, не присоединялся к танцам и другим веселым развлечениям.

Вот и все, что могу сказать о развлечениях, хотя должна добавить, что матушка заставляла меня помогать ей по дому, но когда я освобождалась, то могла делать, что захочу и весело проводить свободное время, только должна была ее предупреждать, где меня искать и в чьей компании я буду. Даже зимой я просыпалась очень рано. Я работала быстро, а матушка не пользовалась тем, что я управлюсь в два счета, так что я помогала ей в охотку.

Теперь перейдем к другим проблемам. Мой отец арендовал поместье у Броумов, получившего его от короля Генриха VIII, а тот в свою очередь забрал поместье у монахов Осни, когда их аббатство было распущено. Отец взял поместье в аренду на пятьдесят один год и выплатил Броумам большую часть от трех тысяч фунтов, которые матушке дали в приданое, а потом он выплачивал ренту в пять фунтов в год. Само поместье и дом стоили почти триста фунтов в год, это была изрядная сумма. Еще у него кое-какие владения — выкупленные и взятые в Витли, что составляло еще сто фунтов в год. Отец отремонтировал дом, он был в плохом состоянии, когда отец получил его в аренду, сделал разные пристройки, мы привели в порядок сад. Отец любил верховую езду и компанию, поэтому его расходы превосходили доходы. Он поселился в Форест-Хилл при хороших деньгах и был уверен, что сможет возместить все расходы. Не облицованные камнем стены он приказал оштукатурить известняком с коровьим навозом, а искусный мастер из Норвича вырезал на них, пока штукатурка была еще влажной, узоры и орнаменты — свитки, перевязанные ленточками, розы, королевские лилии и чертополохи.[20] Кроме того, он нарисовал виноградные кисти и листья. Там были также изображены якорь, гирлянды цветов, которые поддерживали херувимы с крыльями, портреты наших предков, беседовавших у Древа Мудрости, в ветвях которого прятался Змей-искуситель.

В саду росли самшит и тисс, подстриженные в виде разных форм, и много фруктовых деревьев. Отец приказал также вырыть рыбные садки и построить беседки, которые смотрели на юг. В саду проложили дорожки с кустами можжевельника по краям. Если встать посередине дорожки и смотреть направо или налево, — то казалось, что дорожка совсем прямая, но это был оптический обман, так как человека, приближавшегося к вам, не было видно никогда. С дорожки можно было спуститься к рыбному пруду. У нас было двенадцать ульев, и один из них имел прозрачные, как у фонаря, стенки, можно было заглянуть внутрь и увидеть, как там суетятся пчелы. У нас также была живая изгородь из лаванды и росло множество кустов роз. Мы засахаривали лепестки роз. В саду была роскошная клумба гвоздик, которые мы использовали в приготовлении ликера и медового напитка. Неподалеку раскинулся большой сад, там росли лекарственные травы и хмельник и стояла хмелесушилка.

Позади дома располагались конюшни, курятники, свинарники, загоны для рогатого скота и сараи для повозок. Там также стояли высокие поленницы и лежало множество бревен и горы коры для дубления кож. Кроме того, два работника ежедневно плели секции плетня — они больше ничем не занимались. Эти плетеные загородки предназначались для продажи фермерам, разводившим овец в Дауне, где таких загородок было мало. На работах в доме, саду, на земле и в лесу у отца трудилось около двадцати взрослых работников. На нашей пекарне и пивоварне постоянно что-то готовили и пекли, потому что мы работали для всех бедных людей города, а те за это платили нам небольшую плату.