Валентина Мухина-Петринская - Утро. Ветер. Дороги

• Название: Утро. Ветер. Дороги
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982
• ISBN: ИБ № 670

В книгу вошла дилогия «Корабли Санди» и «Утро. Ветер. Дороги». Поиски своего призвания, первые самостоятельные жизненные открытия, первое светлое чувство любви — таково основное содержание произведений писательницы.

---

— Как ты это решила осуществить практически? — наконец спросил отец, пристально, как незнакомого человека, разглядывая маму.

Она чуть смутилась, даже порозовела, хотя вообще-то казалась слишком бледной и похудевшей, особенно за эту неделю, что я отсутствовала. Видно, ей тоже нелегко далось это решение.

— Я выхожу замуж, — объяснила она заносчиво, почему-то обращаясь ко мне. — Аркадий работает в министерстве. У него две комнаты в проезде МХАТа… Самый центр. Я перееду к нему. Но…

Мама запнулась. Она по-прежнему смотрела не на отца, а на меня.

— Дело в том… ни он… ни я… мы не можем… У нас у обоих такая работа… Может повредить… Мы давно это обсуждаем…

Мама окончательно запуталась и умолкла. Я ничего не понимала, кроме того, что вот оно — пришло. Все-таки разводятся! Но отец понял ее. Это мама не понимала его никогда.

— Ты хочешь, чтобы я взял вину на себя? — спросил отец и потер подбородок.

Мама молчала.

— Чтоб инициатива исходила от меня, вроде это я бросаю семью, так? — уточнил отец.

— Тебе это никак не повредит, Сергей. Ты, в конце концов, как был наладчиком, так и останешься… Тебя же не снимут с работы. Конечно, может быть, выговор… Но на работе не отразится. А я могу… Аркадий может… Мы не знаем, что делать. Ты всегда шел мне навстречу. Я никогда не забуду, что ты уговорил меня учиться. И всячески помогал во время учебы. Возможно, если бы не ты, я осталась электросварщицей. Я всегда благодарна…

Теперь и я поняла и от удивления громко свистнула. И сразу съежилась, ожидая, что мама сделает мне замечание. Но или ей было не до этого, или она уже отказывалась от своих материнских прав, но замечания не последовало.

— Не свисти, Владя, — сказал отец.

Значит, ее обязанности по воспитанию переходили к нему.

— Конечно, ты должен подумать, я понимаю. Но я прошу тебя помочь нам. Ведь все равно это у нас не семья.

— Какая уж там семья, — с горечью проговорил отец.

— Когда ты дашь мне ответ? — тихо, с необычайной простотою, спросила мама.

— Ответ… Если тебе нужно, завтра подам на развод. Твоя правда, моя «карьера» не пострадает. Как был слесарем, так и останусь.

— Наладчиком, — поправила я. Голос мой дрогнул. Я не выдержала и разревелась.

Ни мать, ни отец меня не успокаивали.

Я ушла на кухню, села там, не включая света, у окна и плакала, плакала, будто кто умер.

Когда я наплакалась и, ополоснув лицо холодной водой из крана, вышла опять в столовую, мои родители, к великому моему изумлению, мирно беседовали.

Теперь им не из-за чего было ссориться: больше они не предъявляли друг другу никаких претензий.

Была семья, пусть не дружная, но семья — воспитали двух детей, — теперь семья распалась…

Если я выйду замуж, ни за что не буду разводиться. Никогда! Разве что муж уйдет от меня. Но не по моей вине.

Отец сдержал обещание и подал в суд. Как только он это сделал, мама собрала свои платья, книги и ушла к Аркадию. Мебель она пока оставила, потому что там негде было ставить. «Возможно, я ее потом продам», — сказала мама.

— Надо сесть перед дорогой, — сказал отец, когда мама уходила.

Мы сели на стулья возле пустого стола.

За мамой должен был приехать этот Аркадий… Я о нем знала мало. Знала, что он моложе мамы на шесть лет, брюнет, ходит зимой с раскрытой головой, что он «морж», а на работе у него отдельный кабинет и окно всю зиму открыто настежь. Наверно, люди, которые приходят к нему по делу — есть ведь и пожилые, — простужаются. Он холостяк и с мамой дружит давно.

По-моему, он просто эгоист. Не понимаю, как мама могла променять своего мужа на какого-то Моржа.

А вообще, это так все сложно! Я всегда возмущалась мамиными поступками. Я не одобряла ее ни как человека, ни как жену, но тем не менее я ее любила и люблю, хоть она уходит от нас к какому-то типу. Может, это чувство дочерней любви восходит к тем древним временам, когда она вскармливала меня грудью? Не знаю. Но мне было так тяжело.

Раздался звонок, я бросилась отпирать — это был шофер. Морж ждал маму внизу, в машине. Шофер взял чемоданы и понес вниз. Мама поцеловала отца, потом меня (словно на. курорт уезжала) и стала нервно надевать пальто и шляпу. Я тоже накинула на плечи пальтишко и, несмотря на мамины протесты, вышла проводить ее на улицу.

Морж сидел в глубине автомобиля, мама села рядом с ним, я — в каком-то оцепенении — продолжала держать дверцу, не давая ее закрыть, и смотрела на Аркадия испепеляющим взглядом. Он потупился. Вид у него был далеко не счастливый… У него было такое выражение лица, словно сегодня он пережил большие неприятности.

Мама торопливо поцеловала меня и решительно хлопнула дверцей. Машина рванулась и скоро исчезла в потоке других машин. Мама забыла дать свой новый адрес… Впрочем, у меня был ее телефон.

Я стала медленно подниматься по лестнице.

Отец по-прежнему сидел на том самом месте, где я его оставила, уставясь в одну точку.

Меня охватило отчаяние: такая пустота вокруг, словно вынесли покойника.

Это ведь неважно, что я взрослая, самостоятельная. Мне нужна была мать, как и в детстве, и я ее потеряла, теперь уже окончательно.

Я крепилась изо всех сил, чтобы не расстроить отца, ведь ему и так было не по себе.

— Сейчас будем пить чай, — сказала я бодро, крепясь изо всех сил.

Папа не шевельнулся.

Только я поставила чайник, как зазвонил телефон в маминой комнате. Я бросилась туда, прикрыв за собой дверь. Ох, если бы Ермак!

Это был Ермак. Единственное утешение, которого жаждала сейчас моя душа. Он спросил, как я съездила.

— После расскажу, рассказать есть что, — сказала я надтреснутым голосом.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Ермак.

Я тихонечко сказала в телефон, что только что ушла навсегда мама… В соседней комнате отец… Ермак пробормотал что-то неразборчивое.

— Владя, мне прийти к вам или лучше не надо? — сказал он внятно. — Я подразумеваю, не для тебя лучше, а для Сергея Ефимовича.

— Я понимаю. Спасибо. Лучше, наверное, не надо. Сегодня… Может, придете завтра… если будет время?

— Я позвоню, — сказал Ермак. — Владя, вы… будьте с отцом. Простите! Вы и сами знаете.

Только я положила трубку, как зазвонили в передней. Это был Валерий, мой брат.

— Мама уже уехала, — сказала я.

— Знаю. Как папа?

— Ничего.

Валерий поспешно разделся. Он у нас высокий, широкоплечий, женщины находят его очень интересным. Ходит он вразвалку. Карие, чуть выпуклые глаза смотрят равнодушно и нахально. Сколько он ни бреется, щеки всегда отливают синевой, вроде ему пора бриться. Он жгучий брюнет (в кого бы?), длинные черные ресницы, густые черные волосы. От него пахнуло табаком и каким-то дорогим мужским одеколоном, без сомнения новинкой! Он любит новинки.

У нас с ним, в общем-то, неплохие отношения. Он не забывает подарить мне какую-либо новинку на день рождения, Восьмого марта и в прочие праздники, он даже любит меня, но считает, что я «малость не удалась»: не красива, не умна, не практична, к тому же люблю «дразнить гусей», что во все эпохи безусловно не приносило пользы. Мое будущее его несколько беспокоит: боится, как бы я не осталась «просто работницей». Я тоже делаю ему подарки, оказываю услуги, если он попросит (просит он довольно часто). Я считаю его красивым (хотя не в моем вкусе), практичным и себе на уме.

Валерка всегда был маминым любимчиком. Отца он любил как-то исподтишка… То ли потому, что мама ревновала, а может, стеснялся обнаруживать любовь к человеку, столь не преуспевшему в жизни.

Валерий честолюбив, но, увы, слишком ленив, что мешает его честолюбию. Единственно, на что он мастер, это подать себя. Он умеет производить впечатление, и потому его считают инженером дельным, способным, современным.

Валерий прекрасно знает, что он не умен в высшем смысле этого слова, и, попадая в компанию людей интеллектуального склада, умело это скрывает, но чаще всего он и не скрывает этого, считая, что умников не очень-то жалуют.

Язык у него подвешен неплохо, и, когда он берет слово на собраниях, начальство всегда довольно: он никогда не скажет ничего лишнего, а только то, что надо, что положено говорить. Последний год, о чем бы он ни говорил, он все сводит к экономике производства и кибернетике — это производит впечатление, хотя каждый мог бы и сам прочесть это в газетах.

Когда я беру на собрании слово, меня почему-то так и подмывает говорить то, что не надо. Отец, по-моему, такой потребности не испытывает (о маме и говорить нечего), так что я даже не знаю, в кого я такая уродилась, должно быть, в какого-нибудь мятежного пращура.

Валерий чмокнул отца в щеку и сел рядом.

— Закурим, старик? — предложил он, протягивая папе табачную новинку.

Они закурили. Я подала на стол чай, испытывая невольную благодарность к Валерию.