Генрих Гейне - Атта Тролль

• Название: Атта Тролль
• Автор: Генрих Гейне
• Жанр: Поэзия

---

Добродетель воспеваем,

В ней одной богатство наше!

Ох, оставьте мне, прошу вас,

Нравственно-религиозный

Плащ убогой нищеты".

Так молил я, но с улыбкой,

С иронической улыбкой,

Ведьма веткою омелы

Головы моей коснулась.

И на теле ощутил я

Странный и противный холод,

Будто весь гусиной кожей

Начал быстро покрываться.

На поверку оказалось -

То была собачья шкура.

С той минуты злополучной

Я, как видите, стал мопсом".

Бедный парень! От рыданий

У него пресекся голос.

Он рыдал неудержимо,

Чуть не изошел слезами.

"Слушайте, -- сказал я грустно.-

Может, я могу помочь вам

Шкуру сбросить и вернуть вас

Человечеству и музам?"

Но с отчаяньем во взоре

Безутешно поднял лапы

Бедный мопс и с горьким вздохом,

С горьким стоном мне ответил:

"Вплоть до Страшного суда мне

Пребывать в собачьей шкуре,

Если я спасен не буду

Некой девственницей чистой.

Лишь не знавшая мужчины

Целомудренная дева

Может снять с меня заклятье,

Правда, при одном условье:

В ночь под Новый год должна

Эта дева в одиночку

Прочитать стихи Густава

Пфицера и не заснуть.

Не заснет она над чтеньем,

Не сомкнет очей невинных -

Вмиг я в люди расколдуюсь

И размопситься смогу".

"Ах, тогда, мой друг, -- сказал я, -

Вам помочь я не способен.

Я, во-первых, не могу быть

К лику девственниц причислен.

Но еще трудней второе:

Мне совсем уж невозможно

Прочитать стихи Густава

Пфицера -- и не заснуть".

ГЛАВА XXIII

Ведьмы логово покинув,

Мы спускаемся в долину;

Снова почву под ногами

Обретаем в позитивном.

Прочь, безумье, бред горячки,

Грезы, призраки, виденья!

Мы серьезно и разумно

Вновь займемся Атта Троллем.

Меж детей в своей берлоге

Наш старик лежит и спит,

И, как праведник, храпит он;

Вот проснулся -- и зевает.

Рядом с Троллем -- Одноухий.

Как поэт, что ищет рифму,

Лапой голову скребет он,

И скандирует он лапой.

Тут же, рядом с папой, дочки

На спине лежат, мечтая;

Непорочны и невинны

Сны четвероногих лилий.

Что за томные виденья,

Как цветы, трепещут нежно

В душах девственниц медвежьих?

Их глаза блестят слезами.

И особенно меньшая

Вся полна волненьем тайным,

Ибо тайно чует в сердце

Зуд блаженный Купидона.

Ах, стрела малютки-бога

Сразу шкуру ей пронзила,

С первой встречи. Но -- Всевышний!

Тот, кто мил ей, -- человек!

Да, зовут его Шнапганский,

Он, в великом отступленье

По горам спасаясь бегством,

На рассвете ей явился.

Девам люб герой в несчастье,

А в глазах сего героя

Тихой грустью, мрачной скорбью

Клокотал карманный кризис.

Всей казной его походной -

Двадцатью двумя грошами,

Что в Испанию привез он,

Завладел дон Эспартеро.

Даже и часы погибли:

Он оставил их в ломбарде

В Пампелуне -- распрощался

С драгоценностью фамильной.

И бежал он что есть мочи -

Но, и сам того не зная,

В бегстве выиграл он нечто

Лучше всякой битвы -- сердце!

Да, смертельный враг, он мил ей!

Мил медведице несчастной.

Знай отец про тайну дочки -

Как ревел бы он свирепо!

Словно старый Одоардо,

Что Эмилию Галотти

В мрачной гордости мещанской

Заколол, и Атта Тролль бы

Растерзал скорее дочку,

Лапой собственной убил бы,

Чем позволить недостойной

Кинуться в объятья принца.

Да, но в данную минуту

Он лирически настроен,

Он сломать не жаждет розу,

Не потрепанную бурей.

В тихой грусти возлежит он

Меж детьми в своей берлоге,

Как предчувствием томимый

Думой о загробном мире.

"Дети! -- так вздыхает Атта,

И в глазах медведя слезы,-

Дети! Кончен путь мой дольний,

Близок час разлуки нашей.

Нынче в полдень задремал я,

И во сне, как бы предвестьем,

Дух мой был охвачен сладким

Предвкушеньем скорой смерти.

Право, я не суеверен,

Но меж небом и землею

Вещи есть, в каких не может

Разобраться и мыслитель.

В размышлениях о мире

Раззевался и заснул я,

И приснилось мне: лежу я

Под высоким странным древом.

С веток древа капал белый

Чистый мед и попадал мне

Прямо в рот, и, насыщаясь,

Я парил в блаженстве сладком.

Я глядел, блаженно жмурясь,

Вверх и вдруг узрел на древе

Семь малюток-медвежаток,

Быстро ползавших по веткам.

Семь пленительных созданий

С розовато-рыжим мехом,-

За плечами он вился,

Точно крылышки из шелка.

Да, у розовых малюток

Были шелковые крылья,

И малютки нежно пели

Неземными голосами.

Эта песня леденила

Кожу мне, но вдруг сквозь кожу

Вырвалась душа, как пламень,-

Вознеслась, сияя, в небо".

Так промолвил умиленно

Атта Тролль, потом минуту

Помолчал он, пригорюнясь,

Но внезапно оба уха,

Странно дрогнув, навострились...

И вскочил он бурно с ложа

И, ликуя, громко рявкнул:

"Дети, чей я слышу голос?

То не голос ли прелестный

Нашей мамы? О, я знаю

Нежное ворчанье Муммы!

Мумма! Сладостная Мумма!"

И помчался из берлоги

Атта Тролль, как полоумный,

Полетел судьбе навстречу,

Устремился прямо в смерть.

ГЛАВА XXIV

Там, в ущелье Ронсевальском,

И на том же самом месте,

Где племянник славный Карла

В битве отдал душу богу,-

Пал и Тролль, сражен коварством,

Как Роланд, кого преступно

Предал рыцарский Иуда,

Подлый Ганелон из Майнца.

Ах! Супружеское чувство,

Лучшее, что есть в медведе,

По совету хитрой ведьмы,

Послужило здесь приманкой.

И, ворчанью черной Муммы

Бесподобно подражая,

Ведьма выманила Тролля

Из берлоги безопасной.

На крылах любви летел он

По скалам, порой, замедлясь,

Вожделенно нюхал воздух -

Думал, где-то близко Мумма!

Ах! Там спрятался Ласкаро,

Он стоял с ружьем -- и пулей

Грянул в радостное сердце,-

Хлынул ток багряной крови,

Помотал медведь сраженный

Головой и сразу рухнул

С тяжким судорожным стоном.

"Мумма!" -- был последний вздох.

Так скончался наш герой,

Так погиб. Но для бессмертья

Он воскреснет ныне в песне

Восхищенного поэта.

Он воскреснет, величавый,

В нимбе славы непомерной

И пойдет шагать хореем

По стихам четырехстопным.

И потом ему поставят

Гордый памятник в Валгалле,

И на памятнике будет

Надпись в лапидарном стиле:

"Тролль. Медведь тенденциозный,

Пылок, нравственен и смирен,-

Развращенный духом века,

Был пещерным санкюлотом.

Плохо танцевал, но доблесть

Гордо нес в груди косматой.

Иногда зело вонял он,-

Не талант, зато характер".

ГЛАВА XXV

Тридцать три седых старухи

В ярко-красных капюшонах,

В праздничном уборе басков,

У околицы стояли.

И одна, как встарь Дебора,

Била в бубен и плясала,

Славя песнею и пляской

Победителя Ласкаро.

Четверо мужчин с триумфом

Мертвого несли медведя:

Он сидел в широком кресле,

Как ревматик на курорте.

За покойным, как родные,

Шли Урака и Ласкаро.

Ведьма, явно чуть конфузясь,

Отвечала на поклоны.

А когда кортеж достигнул

Ратуши, с надгробной речью

Выступил помощник мэра

И сказал об очень многом:

Например, о росте флота,

О проблеме свекловицы,

О печати и о гидре

Нетерпимости партийной.

Описав весьма подробно

Ряд заслуг Луи-Фклиппа,

Обратился он к медведю

И к бесстрашному Ласкаро.

"Ты, Ласкаро,--так воскликнул

Наш оратор, отирая

Пот со лба трехцветным шарфом,

Ты, Ласкаро, ты, Ласкаро,

Ты, сразивший Атта Тролля,

Бич испанцев и французов,

Ты -- герой обеих наций,

Пиренейский Лафайет!"

Получив официально

Аттестацию героя,

В тихой радости Ласкаро

Покраснел и улыбнулся.

И потом весьма бессвязно,

Как-то странно заикаясь,

Пробурчал он благодарность

За оказанную честь.

С тайным страхом все глядели

На неслыханное диво,

И в смятенье бормотали

Изумленные старухи:

"Как, Ласкаро улыбнулся!

Как, Ласкаро покраснел!

Как, заговорил Ласкаро,

Этот мертвый сын колдуньи!"

А медведя ободрали,

С молотка пустили шкуру;

За нее скорняк какой-то

Отсчитал пять сотен франков,

Превосходно обработал,

Красным бархатом подбил

И немедленно кому-то

Продал за двойную цену.

И затем, Джульеттой куплен

Из четвертых рук в Париже,

Пред ее постелью в спальне

Лег медвежий мех ковром.

Часто голыми ногами

Я в ночи стоял на бренной

Оболочке Атта Тролля,

На его земной одежде.

И, глубокой грусти полный,