Юрий Тупицын - Эффект серфинга

• Название: Эффект серфинга
• Автор: Юрий Тупицын
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-218-00219-4

---

— А вы и в самом деле читали, — проговорила она, скорее просто констатируя, нежели сомневаясь или удивляясь.

— Читал, — подтвердил Иван.

— А я вот не могу. Не получается! — Лена сказала это равнодушно, но в движении руки, которым она опустила свою книгу на траву, осыпанную усыхающей хвоей, проскользнула досада.

— Так и не читайте! Хотите прогуляться?

Она отрицательно качнула головой:

— Меня ещё плохо держат ноги.

— Тем более!

— Неловко.

Лобов поднялся на ноги.

— Но я же не чужой. Пойдёмте!

— Не чужой?

— Я из экипажа «Торнадо», — напомнил Иван с улыбкой. — Вы для нас — не чужая!

Лена провела рукой по лбу, словно поправляя волосы, хотя необходимости в этом не было.

— Я и позабыла о космических традициях. — Она задумалась и прямо взглянула на Лобова своими тревожными карими глазами. — Вас привело сюда чувство долга?

На секунду Иван смешался, но потом упрямо спросил:

— Разве долг — это плохо?

Она отвела взгляд, пальцы её перебирали воротник светло-серой спортивной куртки.

— Не знаю. Теперь не знаю. Наверное, хорошо. Но иногда плохо!

Сердце Ивана сжалось. Как только он увидел Лену, она сразу показалась ему странно знакомой. Как будто он уже видел её раньше, причём именно такой — погруженной в мир своих мыслей молодой женщиной, смотрящей на окружающий мир с неясной тревогой в карих глазах: чуть удивлённо, чуть недоверчиво и печально. Умом Иван хорошо понимал, что такую, сидящую перед ним в кресле Лену Зим он видеть никак не мог. Её просто не существовало прежде! Она родилась из забвенья колибридного сна всего несколько месяцев тому назад. Но сердце упрямо твердило Ивану, что он знал Лену и раньше, и он ничего не мог поделать с этим уверенным внутренним голосом. Прямо наваждение! И вот сейчас, когда карие глаза Лены были обращены на Ивана, но взгляд их скользил мимо, в какие-то только для них открытые дали, Лобов вдруг вспомнил, где видел её раньше. Не деталями, а общим выражением лица Лена была похожа на рождающуюся Венеру Боттичелли. То же самое щемящее очарование! Немой призыв к доброте и помощи… и робкая надежда на неё. Не умом, а сердцем Иван понял, что в душе Лены происходит какой-то трудный, может быть, давно назревший перелом и что неудачно сказанным сейчас словом можно помешать этому, сломать, испортить второе рождение человека. Негромко назвав Лену по имени, Иван подождал, пока взгляд её не приобрёл осмысленное выражение, и только тогда спросил:

— Вы позволите мне навестить вас завтра?

После паузы она ответила вопросом на вопрос:

— А вы собираетесь задержаться?

— Собираюсь.

— Стоит ли? Вы же исполнили свой долг.

— Я прилетел сюда отдыхать. Каникулы! А врачи после всех передряг на Орнитерре настоятельно рекомендовали мне хотя бы недельку отдохнуть в профилактории, — спокойно ответил Иван.

— Здесь, в Йеллоустоне?

— Нет, в любом. Но если не возражаете, я бы остался здесь.

— А почему я должна возражать?

— Тогда — до завтра.

И поклонившись, Лобов удалился. Ему хотелось обернуться! Но он не позволил себе этого. Но если бы позволил, то увидел бы, что Лена Зим, опершись одной рукой на подлокотник шезлонга, смотрит ему вслед.

Кирсипуу переменился, будто его подменили. Сбросил свою профессиональную маску приветливой сдержанности, он оживился и вёл себя просто, как ведут себя со своим человеком. Лобов начал догадываться в чем дело и окончательно уверился в своей догадке, когда психолог спросил:

— Вы всерьёз решили задержаться у нас на недельку-другую?

— Разумеется. — Иван помолчал и сердито спросил: — Так вы подслушивали наш разговор? Это, по-моему, лишнее.

Кирсипуу сделал вид, что обиделся, но глаза его лукаво посмеивались.

— Как можно! Но я психолог-обсерватор, понимаете? По долгу службы я был обязан контролировать ваш разговор с Леной и немедленно вмещаться, если бы он принял нежелательный для больной оборот. К счастью, вы вели себя вполне профессионально. Просто молодцом! Я бы сказал, что выбранная вами линия поведения по отношению к больной — оптимальна. Правда, частое упоминание об Орнитерре рискованно, но этот весьма и весьма спорный расчёт на эмоциональную подпитку ассоциацией ретроспециями стрессового плана в конце концов оправдался, можете продолжать в том же духе. Но не пережимайте! Воспоминания об Орнитерре остаются самым болезненным звеном в психике Лены и вместе с тем самым активным центром нормализации её функций. Оптимум воздействия лежит именно в этой зоне, все правильно. Но, повторяю, не пережимайте!

Лобов отмолчался, мысленно поздравляя себя с тем, что отложил беседу с психологом, предпочтя сначала встретиться с Леной без медицинских советов и рекомендаций, ни понять, ни следовать которым по-настоящему Иван все равно бы не смог.

— Вы обратили внимание на видимый возраст Лены?

— Обратил.

— Ей можно дать лет двадцать пять, никак не меньше. Не правда ли? Характернейшее следствие биофобии! Справившись с болезнью, Лена помолодеет. Но никогда уже она не станет той жизнерадостной девушкой, какой она была в свои восемнадцать лет и какой она должна была бы быть в свои нынешние девятнадцать!

Лобов помолчал, обдумывая услышанное, и не очень любезно спросил:

— Зачем мне знать об этом?

— Не ершитесь! — По этой реплике Иван убедился ещё раз, сколь точно Кирсипуу улавливает настроение собеседника. — В случившемся с Леной несчастье есть одна тонкость, знать о которой вам следует обязательно. Лена выглядит умудрённой жизнью молодой женщиной. Но на самом деле она как была, так и осталась юной, наивной девушкой. Сердце её ещё никогда не было занято. Понимаете?

— Не совсем, — ответил Иван после паузы.

— Не просыпалась она для любви. Не любила ещё по-настоящему! Дошло?

Морща лоб, Иван непонимающе разглядывал психолога.

— А Орнитерра? Виктор Антонов?

Кирсипуу вздохнул, поставил домиком брови и сделал рукой лёгкий сожалеющий жест.

— Нежная дружба. Юношеская любовь. Называйте это как хотите! — Видя, что Лобов наконец-то понял его, но все ещё не освоился с услышанным, он добавил: — Можно бы сказать, платоническая любовь, да не люблю я этого слова! Ещё в детстве прочитал у кого-то из мыслителей-оригиналов, кажется у Ларошфуко, что платоническая любовь — это гладкий красивый поднос без всякого угощения. И с тех пор стоит мне услышать или сказать о платонической любви, как у меня перед глазами встаёт не юная дева, а именно этот гладкий и красивый поднос — белый и с эдакими аленькими цветочками.

Недоверчивость Лобова перешла в задумчивость.

— Да-да, — угадал его мысли чуткий к дуновению настроений, как тополиный лист, Кирсипуу. — Именно это и послужило у Лены толчком для развития комплекса виновности перед Виктором, а потом и равнодушия, даже отвращения к жизни. Ведь Антонов пожертвовал ради неё жизнью! И умер мальчишкой, так и не узнав, что такое любовь. А скорее всего ведь именно Лена была инициатором платонизма! В конце концов, именно женщина всегда решает, чему быть: товариществу, дружбе или любви. Особенно, когда люди целых два месяца живут рядом, в одном доме.

— И все-таки, — хмуро сказал Иван, — я так и не понял, для чего вы рассказали мне все это. В таких подробностях.

Психолог поёжился под взглядом Лобова, который иногда становился тяжёлым, как молот, но своего хладнокровия не утратил.

— Хорошо. Вы вынуждаете меня быть предельно откровенным. Понимаете, вы ведёте себя с Леной так, что она может полюбить вас.

Он-таки сумел ошарашить Лобова! Прошло несколько секунд, прежде чем он нашёлся с ответом:

— Да я никогда не был ловеласом!

— В том-то и дело, — тонко улыбнулся Кирсипуу. — Никакой ловелас не имел бы у Лены успеха. Ни сейчас, ни, скорее всего, уже никогда.

— Ну и что?

— Лена — девушка, ей девятнадцать лет. Если она проснётся для жизни, то проснётся и для любви. Проснётся естественно, как утром восходит солнце, а весною распускается зелень и расцветают цветы.

— Ну и что? — упрямо повторил свой вопрос Лобов.

— А то, что вы будете рядом с ней! Она будет естественно тянуться к вам, как к надёжной опоре. А надёжность вашу, вы уж простите, так сказать, за версту видно. А Лене девятнадцать лет! Ей будет трудно перенести новую жизненную неудачу. Вам стоит серьёзно подумать обо всем этом.

— А я уже подумал, — рассеянно сказал Лобов.

Он так и не понял истинного смысла того, что сказал его язык. И не заметил, с каким удовлетворением откинулся Кирсипуу на спинку кресла. «Я сделал все, что мог, — было написано на его лице с какой-то неискоренимо прибалтийской, себе на уме психологической окраской. — Кто может, пусть сделает больше».

Прощаясь с Иваном, Кирсипуу на секунду задержал в рукопожатии его большую ладонь.