Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

• Название: Собрание сочинений. Том 3
• Автор: Варлам Шаламов
• Издательство: Вагриус, Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1998
• ISBN: ISBN 5-280-03163-1,5-7027-0718-4

Варлам Тихонович Шаламов родился в Вологде. Сын священника. Учился на юрфаке МГУ в 1926–1929 годах. Впервые был арестован за распространение так называемого Завещания Ленина в 1929-м. Выйдя в 1932-м, был опять арестован в 1937-м и 17 лет пробыл на Колыме. Вернувшись, с 1957 года начал печатать стихи в «Юности», в «Москве». В его глазах была некая рассеянная безуминка неприсутствия. Наверно, потому что он в это время писал свои «Колымские рассказы» и даже на свободе продолжал оставаться там, на Колыме. Эти рассказы начали ходить из рук в руки на машинке года с 1966-го и вышли отдельным изданием в Лондоне в 1977 году. Шаламова заставили отречься от этого издания, и он написал нечто невразумительно-унизительное, как бы протестуя. Он умер в доме для престарелых, так и не увидев свою прозу напечатанной. (Она вышла в СССР лишь в 1987-м.) Это великая «Колымиада», показывающая гениальное умение людей сохранить лик своей души в мире лагерного обезличивания. Шаламов стал Пименом Гулага, но и добру внимая отнюдь неравнодушно, и написал ад изнутри, а вовсе не из белоснежной кельи.

В третьем томе впервые в наиболее полном объеме представлено поэтическое наследие В Шаламова — стихотворения 1937–1981 гг.

---

* * *

Удача — комок нарастающей боли.
Что долго терпелась тайком,
И — снежный, растущий уже поневоле,
С пригорка катящийся ком.

И вот этот ком заслоняет полмира,
И можно его превратить,
Покамест зима — в обжитую квартиру
Иль — в солнце его растопить.

И то и другое, конечно, удача,
Закон, говорят, бытия.

Ведь солнцу решать приходилось задачи
Трудней, чем задача моя.

* * *[66]

Мечта ученого почтенна —
Ведь измеренье и расчет
Сопровождают непременно
Ее величественный ход.

Но у мечты недостоверной
Есть преимущество свое,
Ее размах, почти безмерный,
Ее небесное житье.

Ее пленительною силой
Людская страсть увлечена,
Бросая по свету могилы
И забывая имена.

Что в том, что нужно строить прочно?
Что нет естественных защит?
Все, что чрезмерно, что неточно,
Все поднимается на щит.

И даже то, что так ничтожно,
В чем героического нет,
Одною этой силой можно
Вести дорогою побед.

И можно ею лишь одною
Остановить солнцеворот —
Всей силой сердца запасною,
Внезапно пущенною в ход.

И все физически не просто,
И человек, в согласье с ней,
Повыше собственного роста
И самого себя сильней.

Так ищут подвигов без славы,
Так просятся в проводники
К вулканам, искрящимся лавой,
Через глухие ледники.

Так ищут лоцманского места,
Пока осенняя вода,
Сбивая снег в крутое тесто,
Еще не вылепила льда.

Мечты прямое назначенье,
Нам оживляющее рай,
Не только в преувеличенье
В том, что хватает через край,

А в том, что в сердце нашем скрыто
И обнажается сейчас,
Чтоб быть единственной защитой
От треска слишком трезвых фраз.

И потому любой науке
Не угоняться за мечтой,
Когда она — добра порука
И щеголяет красотой.

Но мир вздохнет от облегченья,
Когда раскроет тот секрет,
Что для ее обозначенья
Еще и формулы-то нет.

Что в фосфорическом свеченье
Мечтой обещанных времен
Извечны поиски значенья
Ее таинственных имен.

СТИХИ В ЧЕСТЬ СОСНЫ[67]

Я откровенней, чем с женой,
С лесной красавицей иной.

Ты, верно, спросишь, кто она?
Обыкновенная сосна.

Она не лиственница, нет,
Ее зеленый мягкий свет

Мне в сердце светит круглый год
Во весь земной круговорот.

В жару и дождь, в пургу и зной
Она беседует со мной.

И шелест хвойный, как стихи —
Немножко горьки и сухи.

И затаилась теплота
В иголках хвойного листа,

В ее коричневой коре,
С отливом бронзы при заре,

Где бури юношеских лет
Глубокий выщербили след,

Где свежи меты топора,
Как нанесенные вчера.

И нет секретов между мной
И этой бронзовой сосной.

И слушать нам не надоест
Все, что волнуется окрест.

Конечно, средь ее ветвей
Не появлялся соловей.

Ей пели песни лишь клесты —
Поэты вечной мерзлоты.

Зато любой полярный клест
Тянулся голосом до звезд.

Средь всякой нечисти лесной
Она одна всегда со мной.

И в целом мире лишь она
До дна души огорчена

Моею ранней сединой,
Едва замеченной женой.

Мы с той сосной одной судьбы:
Мы оба бывшие рабы,

Кому под солнцем места нет,
Кому сошелся клином свет,

И лишь оглянемся назад,
Один и тот же видим ад.

Но нам у мира на краю
Вдвоем не хуже, чем в раю…

И я горжусь, и я хвалюсь,
Что я ветвям ее молюсь.

Она родилась на скале,
На той же сумрачной земле,

Где столько лет в борьбе со льдом
Я вспоминал свой старый дом,

Уже разрушенный давно,
Как было жизнью суждено.

Но много лет в моих ночах
Мне снился тлеющий очаг,

Очаг светил, как свет звезды,
Идущий медленно во льды.

Звезда потухла — только свет
Еще мерцал немало лет.

Но свет померк, в конце концов
Коснувшись голых мертвецов.

И ясно стало, что звезда
Давно погасла навсегда.

А я — я был еще живой
И в этой буре снеговой,

Стирая кровь и пот с лица,
Решился биться до конца.

И недалек был тот конец:
Нависло небо, как свинец,

Над поседевшей головой,
И все ж — я был еще живой.

Уже зловещая метель
Стелила смертную постель,

Плясать готовилась пурга
Над трупом павшего врага.

Но, проливая мягкий свет
На этот смертный зимний бред,

Мне ветку бросила она —
В снегу стоявшая сосна —

И наклонилась надо мной
Во имя радости земной.

Меня за плечи обняла
И снова к бою подняла,

И новый выточила меч,
И возвратила гнев и речь.

И, прислонясь к ее стволу,
Я поглядел смелей во мглу.

И лес, не видевший чудес,
Поверил в то, что я — воскрес.

Теперь ношу ее цвета
В раскраске шарфа и щита:

Сияют ясной простотой
Зеленый, серый, золотой.

Я полным голосом пою,
Пою красавицу свою,

Пою ее на всю страну,
Обыкновенную сосну.

* * *[68]

Замшелого камня на свежем изломе
Сверкнувшая вдруг белизна…
Пылает заката сухая солома,
Ручей откровенен до дна.

И дыбятся горы, и кажется странным
Журчанье подземных ключей
И то, что не все здесь живет безымянным,
Что имя имеет ручей.

Что он занесен на столичные карты,
Что кто-то пораньше, чем я,
Склонялся здесь в авторском неком азарте
Над черным узором ручья.

И что узловатые, желтые горы
Слезили глаза и ему,
И с ними он вел, как и я, разговоры
Про горную Колыму.

* * *

Хочу я света и покоя,
Я сам не знаю, почему
Гудки так судорожно воют
И разрезают полутьму.

Как будто, чтобы резать тучи,
Кроить на части облака,
Нет силы более могучей,
Чем сила хриплого гудка.

И я спешу, и лезу в люди,
Косноязыча второпях,
Твержу, что нынче дня не будет,
Что дело вовсе не в гудках…

* * *

Ты не срисовывай картинок,
Деталей и так далее.
Ведь эта битва — поединок,
А вовсе не баталия.

И ты не часть чужого плана,
Большой войны таинственной.
Пусть заурядного романа
Ты сам герой единственный.

Ты не останешься в ответе
За все те ухищрения,
С какими легче жить на свете,
Да, легче, без сомнения…

* * *

Да, он оглох от громких споров
С людьми и выбежал сюда,
Чтобы от этих разговоров
Не оставалось и следа.

И роща кинулась навстречу,
Сквозь синий вечер напролом,
И ветви бросила на плечи,
Напоминая о былом.

И судьбы встали слишком близко
Друг к другу, время хороня,
И было слишком много риска
В употреблении огня.

* * *