Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

• Название: Собрание сочинений. Том 3
• Автор: Варлам Шаламов
• Издательство: Вагриус, Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1998
• ISBN: ISBN 5-280-03163-1,5-7027-0718-4

Варлам Тихонович Шаламов родился в Вологде. Сын священника. Учился на юрфаке МГУ в 1926–1929 годах. Впервые был арестован за распространение так называемого Завещания Ленина в 1929-м. Выйдя в 1932-м, был опять арестован в 1937-м и 17 лет пробыл на Колыме. Вернувшись, с 1957 года начал печатать стихи в «Юности», в «Москве». В его глазах была некая рассеянная безуминка неприсутствия. Наверно, потому что он в это время писал свои «Колымские рассказы» и даже на свободе продолжал оставаться там, на Колыме. Эти рассказы начали ходить из рук в руки на машинке года с 1966-го и вышли отдельным изданием в Лондоне в 1977 году. Шаламова заставили отречься от этого издания, и он написал нечто невразумительно-унизительное, как бы протестуя. Он умер в доме для престарелых, так и не увидев свою прозу напечатанной. (Она вышла в СССР лишь в 1987-м.) Это великая «Колымиада», показывающая гениальное умение людей сохранить лик своей души в мире лагерного обезличивания. Шаламов стал Пименом Гулага, но и добру внимая отнюдь неравнодушно, и написал ад изнутри, а вовсе не из белоснежной кельи.

В третьем томе впервые в наиболее полном объеме представлено поэтическое наследие В Шаламова — стихотворения 1937–1981 гг.

---

БАЛЛАДА О ЛОСЕНКЕ[56]

У лиственницы рыжей,
Проржавленной насквозь,
Мои ладони лижет
Губастый серый лось.

Ружья еще не слышал
И смерти не искал.
Ко мне навстречу вышел,
Спустился с дальних скал.

В лесу ему — раздолье,
Но в этот самый час
Встречаю я хлеб-солью
Его не в первый раз.

Он нынче здесь без старших;
Доверчив, бодр и смел,
Сюда стоверстным маршем
Лосенок прилетел.

В тайге нас только двое,
И нам дышать легко —
Все прочее живое
Укрылось далеко.

Мы грамоты не знаем,
И этот горный край
Всерьез считаем раем,
И чем бы он — не рай?

ГАРТ

Нашел я сплав, совсем дешевый,
Прошедшей тягостной зимой.
Он оловянный и свинцовый
И перемешанный с сурьмой…

Он бы пригоден был для гарта,
Любой печатне послужил,
Но не рассказами Брет Гарта,
А болью выстуженных жил.

Он нам годится только в смеси,
В приплавке силы золотой,
Чтоб нам рассказывать о лесе
Почти с библейской простотой,

Чтоб нам рассказывать про горы,
Болота, реки, камни, мхи,
Каким едва ли будут впору
Мои стесненные стихи.

Он нам годится для парабол
Иносказательных речей
В игре запутаннейших фабул
Среди стосуточных ночей.

* * *

Какая в августе весна?
Кому нужна теперь она?
Ведь солнце выпито до дна
Листвою, пьяной без вина.
Моя кружится голова,
И пляшет пьяная листва.
Давно хрупка, давно желта
Земная эта красота.
И ходит вечер золотой
В угрюмой комнате пустой.
И осень бродит на дворе
И шепчет мне о сентябре.
Гляжу на наши небеса.
Там невозможны чудеса.
Давно уж темной пеленой
Покрыто небо надо мной.
И с небосвода дождик льет,
И безнадежен небосвод.
И осень, — видно, из нерях,
И мной задержана в дверях.
Таких не видывал грязнуль
Прошедший солнечный июль.
И если б я хотел и мог,
Я б запер двери на замок.
Не может время мне помочь
Обратно лето приволочь.
И все же в сердце зажжена
Весна.

* * *

Мне недолго побледнеть
И навек остолбенеть.

Если ж только не умру,
То продрогну на ветру.

Впрочем, что мне горевать
И держаться за кровать.

Если даже шар земной
Будет вовсе ледяной,

Я мороза не боюсь.
Я слезами обольюсь.

Мои слезы — горячи,
У меня глаза — лучи.

У меня в разрезе рта
Затаилась теплота.

Пусть сорвется с языка
Раскаленная тоска.

Пусть она расплавит лед
Всех арктических широт.

Я к любому подойду,
Будто где-нибудь в саду,

Крепко за руку возьму
И скажу в лицо ему:

Я, товарищ, инвалид.
У меня душа болит.

Все, что знал когда-то я,
Те скрижали бытия,

Правду жизни, правду льда
Я запомнил навсегда.

И пойду домой — слепой,
Возвышаясь над толпой.

Палку высуну вперед,
Пробираясь сквозь народ.

Не безумный, не немой,
Я иду к себе домой.

* * *

Пускай за нас расскажут травы,
Расскажут камни и снега,
В чем были правы, в чем не правы
И в чем была права пурга.

Пускай за нас расскажут птицы,
Что нынче, в поисках кормов,
Слетелись около столицы,
Ее старинных теремов.

Пускай же, горбясь и сутулясь,
Ероша перья на спине,
Они летят вдоль наших улиц,
Отлично видимые мне.

Им снег полезней манной каши,
Им лед — блаженство и уют.
Они, как я, из синей чаши
Холодный воздух жадно пьют.

* * *

Ты слишком клейкая, бумага,
И от тебя мне не отстать,
Не сделать в сторону ни шагу,
Не опуститься на кровать.

Ведь страшно ей проснуться белой,
Какой ложилась ввечеру,
И быть от солнца пожелтелой
И выгоревшей на ветру.

Уж лучше б все она стерпела,
Ходя в любых черновиках,
Лишь только б ей не быть без дела
И не остаться в дураках.

И хорошо, что есть чернила,
Чтобы услышанное мной,
Бумага свято сохранила
И увела на свет дневной.

* * *

Ты видишь, подружка,
Что облака стружка
Просыпана на небеса.

А ветра здесь нету,
Чтоб вынести эту
Вихрастую стружку в леса.

Что лайковой ивы
Цветных переливов
Под солнцем сегодня не счесть.

Что листья гак липки,
А ветки так гибки,
Что можно их в косы заплесть.

А елки зубчатых
Зеленых перчаток
Не снимут, не сбросят весной,

И нынче и прежде
Все в зимней одежде
Встречают и холод и зной.

Но время пролиться
Невидимой птицы
Весеннему пенью, и вот

Звенит поднебесье
Знакомою песней, —
И жаворонок поет…

* * *[57]

В воле твоей — остановить
Этот поток запоздалых признаний.
В воле твоей — разорвать эту нить
Наших воспоминаний.

Только тогда разрывай до конца,
Чтобы связавшая крепко вначале,
Если не судьбы, то наши сердца,
Нить, как струна, зазвучала…

* * *

Я о деревьях не пишу,
Я приказал карандашу
Бежать любых пейзажей.

Все, что в глаза бросалось днем,
Я, перед лунным встав огнем,
Замазываю сажей.

А скалы — скалы далеки.
Они не так уж высоки,
Как я когда-то думал.

Но мне по-прежнему близки
Людские приступы тоски,
Ее ночные шумы.

ПОСЛЕ ЛИВНЯ

Вдруг ослепляет солнца свет,
И изменяют разом цвет
Поля,
И жарко дышит синевой,
И к небу тянется травой
Земля.

У КРАЯ ПОЖАРА

Взлетающий пепел пожара,
Серебряный легкий туман
Мешается с дымом и паром,
Сырым ядовитым угаром
Дорогу запутает нам.

Наверно, и мы несчастливы,
Что сумрачны и молчаливы,
И так напряженно глядим
На синей травы переливы,
На черный приземистый дым.

* * *

Я целюсь плохо зачастую,
Я забираю слишком вверх,
Но мой заряд не вхолостую,
И выстрел мой — не фейерверк.

Нет, я не гнался за удачей.
Ствол, раскаленный горячо,
Дал выстрел с тяжкою отдачей,
Меня ударившей в плечо.

Всего за миг до перегрева,
Когда, казалось, у стрелка
Лишилась меткости от гнева
Уже нетвердая рука.

Я брошен наземь в той надежде,
Что, погруженный в эту грязь,
Я буду меток так, как прежде,
В холодной луже остудясь.

* * *

Приводит нынешнее лето
Послушать пенье в темный лес,
И вместо древнего дуэта —
Дуэта моря и небес —

Вся чаща тысячами звуков
Тревожит нынче сердце мне,
Чтобы и я постиг науку
Сопротивленья тишине.

* * *