Николай Зенькович - Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

• Название: Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Политика
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-705-5

В книге на основе новых источников из ранее закрытых архивов исследуются непростые отношения в высших эшелонах власти СССР. В борьбе за первенство в ход шли интриги, оговоры и даже физическое устранение конкурентов.

Книга переворачивает привычные представления о расстановке сил в Кремле на разных этапах советской истории, раскрывает закулисные страницы никогда не афишировавшихся личных взаимоотношений между членами высшего партийного и государственного аппарата.

---

Словом, сдружились за многие годы так, что водой не разольешь. Был у них и третий приятель по фамилии Задионченко. Тоже с Украины. Близко сошлись они в тридцать первом году, когда Хрущев возглавил Бауманский райком столицы. Задионченко заведовал отделом культуры в этом райсовете. Вверх по служебной лестнице лез Хрущев, вслед за ним следовал и Задионченко. Был секретарем одного из райкомов в Москве, потом переместился в кресло председателя Совнаркома РСФСР.

Несмотря на громкое название, пост этот был скорее декоративный — Совнарком России не принимал никаких самостоятельных решений и лишь дублировал решения союзного правительства, которое, в свою очередь, повторяло постановления Политбюро. Задионченко затосковал. С ним никто не считался. То ли дело в партийных органах! Вот где подлинная власть.

В январе тридцать восьмого года, когда Хрущева с поста первого секретаря МГК И МК Сталин перевел первым секретарем ЦК компартии Украины, Задионченко на прощальном ужине пожаловался своему покровителю:

— Скучно мне, Никита Сергеевич. Не те масштабы. Хочу опять на партийную работу…

Возбужденный новым назначением, хмельной от выпитой водки, а еще больше от радужных перспектив, Хрущев искрился добротой и щедростью:

— Слушай, а может, со мной поедешь? Ты ведь украинец, национальный кадр, так сказать. Хочешь, переговорю с товарищем Сталиным о твоей кандидатуре?

— Хотелось бы, Никита Сергеевич! — обрадовался Задионченко.

— Что бы тебе такое подобрать? — задумался Хрущев. — Второй секретарь ЦК уже есть. Это Бурмистенко, который был заместителем у Маленкова, он едет со мной. Председателем Совнаркома пойдешь? Хотя нет, эта должность тебя и здесь тяготит. Да и с Коротченко уже все договорено. Разве что…

Он с размаху хлопнул себя по лбу:

— На место Коротченко согласен?

Задионченко задумался. Коротченко по протекции Хрущева уехал из Москвы в Днепропетровск, стал руководителем областной партийной организации. Сейчас Хрущев забирает его в Киев, председателем Совнаркома.

— Перспективная должность, — уговаривал Хрущев колебавшегося дружка. — Это же треть территории Украины.

Действительно, тогда в состав Днепропетровской области входили нынешние Запорожская, Херсонская и Николаевская области.

Задионченко согласился. Хрущев внес его кандидатуру Сталину. Тот не возражал. Задионченко вслед за Хрущевым покинул Москву.

Надо ли говорить о том, что приятели поддерживали между собой самые тесные, неформальные отношения?

Когда Коротченко прошел в кабинет Хрущева, тот сидел мрачный, туча тучей.

— Что случилось, Никита Сергеевич?

Они были одногодками, и Коротченко хотя и позволял себе обращаться к нему на «ты», всегда подчеркнуто уважительно называл по имени-отчеству.

Хрущев коротко рассказал о звонках Сталина. Сообщение о том, что в Москве считают наркома внутренних дел Успенского врагом народа, насторожило Коротченко. Успенский был членом их команды и приехал в Киев одновременно с ними — в январе тридцать восьмого года.

Нового наркома представлял сам Ежов. Прибытие в Киев хозяина Лубянки с большой группой работников союзного НКВД должно было показать замаскировавшимся контрреволюционерам, что спуску им не будет.

И действительно, Ежов дал разнарядку новому руководству республики на арест 36 тысяч партийных, советских и хозяйственных работников. Их судьба должна была быть решена во внесудебном порядке, для чего при НКВД республики создавалась специальная «тройка» в составе наркома внутренних дел, прокурора и первого секретаря ЦК компартии республики.

«Тройка» рьяно взялась за дело, штампуя один приговор за другим. И вдруг Успенского зачисляют в списки врагов народа. Но ведь подпись под приговорами ставил и партийный руководитель республики.

Хрущев понял немой вопрос, застывший в глазах старого дружка.

— Об ответственности остальных членов «тройки» речи не было, — сказал он. — Не думаю, что дело в этих тридцати шести тысячах.

— В Ежове? — догадался Коротченко.

— Возможно, — неопределенно ответил Хрущев. — Хотя такая практика существовала и при Ленине.

Он имел в виду недавнее назначение наркома внутренних дел Ежова по совместительству и наркомом водного транспорта. В двадцатые годы многие наркомы одновременно руководили несколькими наркоматами, и на первый взгляд в совмещении Ежовым двух должностей ничего особенного не было. Но те, кто хорошо знал Сталина, а Хрущев относился к ним, подозревали: здесь кроется что-то другое, Сталин просто так ничего не делает.

Коротченко, как председатель Совнаркома, в состав «тройки» при НКВД республики не входил.

— Знаешь что, Никита Сергеевич, а не лучше ли тебе на эти дни уехать куда-нибудь из Киева? Ну, скажем, в Днепропетровск?

— Я, кстати, давно обещал Задионченко приехать к нему, — понял дружка Хрущев.

— Вот и поезжай, — произнес Коротченко. — Не надо тебе быть в эти дни в Киеве. Наверное, за Успенским приедут из Москвы…

— Нет, его туда вызовут и там арестуют.

— Все равно поезжай. Мало ли чего он наговорит на Лубянке, — продолжал Коротченко. — Всем известно, кто его перетянул в Киев. Словом, отправляйся к Задионченко, а на хозяйстве останусь я.

Хрущев с благодарностью взглянул на дружка.

— А когда вернусь, — сказал он, — твоя очередь ехать в командировку. Ты, кажется, в Одессу собирался?

— Да, на областную партконференцию. Как член бюро ЦК компартии республики. Согласно графику…

— Вот и отлично, — подытожил Хрущев. — Я уеду сегодня же, а ты время от времени позванивай Успенскому. Только поосторожнее, чтобы он ничего не заподозрил. Придумай какие-нибудь неотложные вопросы.

— Придумаю, — пообещал Коротченко.

В тот же день после полудня Хрущев отбыл в Днепропетровск.

Всю дорогу Хрущева не покидало ощущение надвигавшейся беды.

Прошло десять месяцев, как Сталин направил его на Украину, а кажется, будто минула целая вечность.

Оторванность от Москвы, от столичных кругов давала о себе знать. Новости кулуарной жизни приходили в Киев с большим опозданием, нередко в искаженном виде. Это затрудняло принятие правильных решений, не позволяло верно ориентироваться в межгрупповых интригах.

Чем вызвано решение об аресте Успенского? Хрущев перебирал в памяти мельчайшие детали, пытаясь выстроить пеструю мозаику эпизодов в единую картину, объясняющую происшедшее.

Нарком перестарался в поимке врагов народа? Представляемая им в Москву статистика арестованных вызвала неудовольствие Кремля?

Нет, что-то не похоже. Тогда несдобровать и ему, и прокурору. Но к ним претензий нет. Или — пока нет?

А может, наоборот, он проявляет излишний либерализм?

Хрущев, несмотря на плохое настроение, при этой мысли даже улыбнулся: Успенский — мягкотелый интеллигент? Вот уж в чем его не заподозришь!

Когда они приехали на Украину, было такое ощущение, будто по ней только что Мамай прошел. В ЦК вакантны все должности заведующих отделами, то же самое в большинстве обкомов, горкомов и райкомов. Арестованы все председатели облисполкомов и их заместители. Нет ни председателя Совнаркома, ни первого секретаря Киевского горкома — все в тюрьме.

Казалось бы, все враги изведены под корень. Вместо них поставлены преданные советской власти кадры, утвержденные лично Хрущевым. Ан нет: Успенский ежедневно докладывал в ЦК о все новых и новых контрреволюционерах, выявленных неутомимыми наркомвнудельцами. Просил санкции на арест Миколы Бажана, Петра Панча, других представителей творческой интеллигенции.

Не обошел своим вниманием и Максима Рыльского. Хрущев возразил:

— Что ты? Рыльский — видный поэт. Его обвиняют в национализме, а какой он националист? Он просто украинец и отражает национальные украинские настроения. Нельзя каждого украинца, который говорит на украинском языке, считать националистом. Вы же на Украине!

Но Успенский проявлял настойчивость. Хрущев убеждал его:

— Поймите, Рыльский написал стихотворение о Сталине, которое стало словами песни. Эту песню поет вся Украина. Арестовать его? Этого никто не поймет.

Однажды потребовал ареста… Коротченко. Демьяна Сергеевича, председателя правительства Украины. Общего приятеля, с которым сдружились в Москве, где Успенский служил уполномоченным Наркомата внутренних дел СССР по Московской области, а Коротченко был секретарем областного комитета партии.

У Хрущева глаза полезли на лоб, когда прочел докладную своего наркома.

— Ты, случайно, не свихнулся? — заорал в трубку, услышав голос Успенского. — Наш Демьян — шпион?

— Агент румынского королевского двора, — невозмутимо уточнил Успенский, как будто речь шла о каком-то совершенно незнакомом человеке, вина которого не вызывает сомнений. — И является на Украине главой агентурной сети, которая ведет работу против советской власти в пользу Румынии.