Сэмюэль Гей - Утросклон

• Название: Утросклон
• Автор: Сэмюэль Гей
• Жанр: Научная Фантастика

---

XIII

Жизнь Монка сделала круг и вновь замкнулась в четырех стенах его дома. Все тот же старый диван с певучими пружинами тешил его одиночество, но теперь он уже не был колыбелью для юношеских грез. Вывеска Биржи свободного труда оказалась обманчивой, сотрудничество с тайной полицией, так хитро замаскированное Аллисом под марку прогрессивной организации, обманчивые перспективы журналистской деятельности - все это подорвало дух и жизненные силы Монка. Взгляд его притух, а тонкие белые пальцы часто переплетались между собой и поддерживали подбородок своего хозяина, сидевшего в такой созерцательной позе долгие часы. Но было бы ошибочно полагать, что он мучительно размышляет о жизни, думает, куда идти и как жить дальше. Равнодушие, хандра, апатия правили сейчас всем существом Монка, ничего ему не хотелось делать, пробовать. Думать - и го было лень. Да и что мог Монк прибавить к тому, что все его благородные помыслы, светлые устремления, радужные надежды растаяли, как утренний туман. Он никому не помог, не облегчил ничьих страданий, и выходило, что вообще свою молодую жизнь он прожил пусто и никчемно. Бывают, к сожалению, такие моменты, когда жизнь как бы начинается заново, будто и не было ничего...

Монк давно перестал заводить часы в доме, ел и спал, не разбирая, какое время суток - день или ночь.

И это было нормально, потому что позади были кошмарные месяцы взлетов и падений, а впереди простиралась черная пустота неведения. Монк отчетливо сознавал, что жизнь не приняла его таким, каким он был или хотел быть, и выбросила из своего течения, как ненужный мусор. Он понимал, что существует на земле чисто условно, и полагаться на какое-то чудо, которое вернет его к жизни, в высшей степени наивно и глупо. Разуверился он и в дружбе и не надеялся, как прежде, на душеспасительные беседы с Фалифаномг тот выписывал ему правильные, но, увы, бесполезные рецепты.

Единственным местом, где находил Монк отдохновение для своей израненной и больной души, было кладбище. Здесь, возле могил родных ему людей - матери, отца, Икинеки, - обретал он временный покой, но спасительная истина не открывалась ему и в этом священном месте. Ничего, кроме отчаянной жалости к самому себе, не ощущал он, возвращаясь с пустынного брега небытия.

Однажды, будучи на кладбище, он заглянул в церковь. В холодной тишине гулко отдавались его шаги.

Вместо ожидаемого пения или молитв Монк застал вдесь сторожкую тишину, которая словно чуткий барабан внимала каждому звуку, многократно усиливая скрип его башмаков и шорох одежды. В этой величественной и торжественной тишине божьего храма, под человечными взглядами святых, трепетно вдыхая подслащенный ладаном воздух, Монк почувствовал себя беззащитной козявкой, заблудшей овцой. Он отыскал укромное место, опустился на колени и надолго застыл в этой позе отчаяния и смирения, мысленно прося бога внять ему, осенить, утешить или проклясть и осудить на вечные муки или скорую смерть. Но ничего не произошло. Блаженные лики святых все так же с пониманием и состраданием смотрели на него и стали вдруг отвратительны своими бескровными губами, редкими бородками на чахоточных скулах.

Монк устыдился своей слабости, решительно поднялся и с облегчением подумал, что хорошо, что его никто не видел. Выйдя на яркий свет дня, он был ослеплен буйной зеленью листвы, в уши ударила нескончаемая мелодия птичьих голосов, каких-то неясных звуков, которые сопутствуют жизни на земле. И в этом контрасте между чуткими сводами храма, темными изображениями святых и такой бесшабашной, такой очевидной сутолокой дня Монк, как никогда прежде, ощутил себя причастным к миру живых. Ему страстно захотелось жить, хоть как, с любым грузом на душе, но жить, чтобы слушать вот этих невидимых птиц, смотреть в голубое небо и надеяться на лучшее. Какое оно, это несбыточное лучшее, - неизвестно. Но все, наверное, так и живут, надеясь завтрашний день увидеть более ярким и удачливым. "Будем жить", - усмехнулся Монк, и эти два расхожих слова наполнились сейчас для него смыслом и стали руководством к действию. Монк чувствовал, что с этим вкусом к жизни к нему возвращаются силы для продолжения трудного похода по большой и вовсе не такой круглой для маленького человека земле.

XIV

Отлаяли свое собаки, смолкли шаги прохожих. Рой стон засыпал. С каждым погашенным окном сон этот становился все крепче. Луна не угадывалась на черном небе. Невидимые тучи поглотили звезды, весь небесный свет, и оттого границы города нескончаемо раздвинулись в бесконечности ночи. Даже море в эту душную ночь тревожно угасло, будто зеркало, завешенное черным платком. Сверху обиталище людей - Ройстон - едва угадывалось по тому немногому свету, что пробивался из окон на землю, и звуки еще изредка всплывали в жирной темноте, но становились все реже и слабей. Наконец последний шорох утих, и тогда с высоты на город невидимой птицей опустилась тишина.

В эти часы ночного забвения по мертвым улицам шла Синявка. Она делала последний обход Ройстона, похожая на гонца с того света с клыкастым дьяволом возле ног.

Старуха привыкла к Ройстону, к насмешкам и настороженным взглядам. Все это она терпела не потому, что здесь ей нравилось что-то другое. Разве может Судьба что-либо выбирать? За долгие годы скитаний она все больше понимала, что из всех живущих сегодня людей она вряд ли найдет того единственного человека, который ей нужен и которому нужна она. Кругом похожие друг на друга люди, думающие о хлебе насущном, озабоченные тем, чтобы не так плохо и скучно жилось, и стремящиеся к покою. Зачем таким вспоминать о судьбе? Только отчаяние, боль, обида на все человечество или другое какое потрясение могут натолкнуть человека на последний отчаянный шаг - уповать на судьбу, ждать ее, искать... Такие люди время от времени появляются на грешной земле. Они хватаются за любую спасительную надежду, мучаются, ищут, хотят приподняться над действительностью, перевернуть свою жизнь, но у них уже нет сил что-либо сделать во имя спасения своего. Таким был старик, от которого пахло морем. Он единственный, кто пришел к ней в Ройстоне за спасением, поверил в ее силу и правду. Но он чуть-чуть не дошел до нее, всего полшага.

Она не может помочь человеку, который все нелепое считает никчемным. Почему не понравился ему Сын Пойманного Вожака?

Синявка наклонилась к своему спутнику и прикоснулась к грубой щетине. Животное вздрогнуло и кротко посмотрело на старуху. Несмотря на глухую темень ночи, Синявка заметила тоску и боль в глазах Сына Пойманного Вожака. Этот гнетущий взгляд не проходил у зверя с тех пор, как он один уцелел из своей стаи. Старуха знала, как ужасно чувствовать себя забытым на земле существом.

- Ничего, потерпи. Вот найдем нашего хозяина, и я отправлю тебя с ним. в чудесную страну Утросклон. Ты достоин ее. Вам там будет хорошоЖивотное издало утробный, хлюпающий звук, похожий на вздох, и, опустив голову к земле, затрусило дальше.

Монк лежал в постели без сна. Каждая ночь стала мучительным испытанием для его утомленного мозга.

Вновь был он растерян перед жизнью, которая измучила и обессилила его. Больное воображение рисовало сейчас полузабытые картины .детства. Вот он в коротких штанишках, с ободранными коленками ходит возле дома и жует булку, намазанную маслом и посыпанную сахаром. И отец, еще молодой и крепкий, сидит на крылечке и курит трубку. Монк очень хотел бы представить мать, хотя бы во сне увидеть ее, но это никогда не удавалось, потому что он не знал ее. Даже те несколько пожелтевших фотографий, оставшихся в память о ней, ничего не говорили ему. Мягкое женское лицо, густые черные волосы, рассыпанные по плечам, внимательный взгляд. Вот и все. Ни голоса, ни тепла рук матери Монк не знал и часто в минуты отчаяния и тоски думал, что, будь жива его мать, ему могла выпасть совсем другая, более удачливая жизнь, более счастливая судьба. Ощущение чего-то утраченного и несбывшегося точило червем его сердце, и он утешал себя тем, что все его страдания и метания, вся его боль, видимо, кому-то где-то нужны, что провидение не случайно ведет его по тернистой тропе испытаний, чтобы когда-нибудь потом вознаградить за все. И он в таких случаях вспоминал странницу, которая пришла в дом, где он родился, и дала ему имя. Монк не осуждал себя за такое суеверие. Он надеялся на некую силу свыше, которая выведет его на желанную дорогу счастья, потому что не отрицал уже своей слабости.

Как никогда прежде, Монк верил в существование Утросклона. Для него это был теперь не сказочный образ, а реально существующее где-то место на земле. И он вдруг понял, что и отец его, наверное, тоже был слабым человеком, если так настойчиво искал призрачную страну счастья.

Необычайно душная ночь выдалась сегодня в Ройстоне. Монк долго ворочался, призывая к себе сон, но он явно не торопился к нему. Тогда Монк приподнялся на своем ложе и распахнул окно. Пьянящий аромат цветущих акаций, настоянный на безветрии, заполнил комнату. И в этот момент Монк различил на дороге подозрительный шорох. Звуки с трудом проникали сквозь густые заросли сирени в палисаднике, и Монк затаился, пытаясь что-либо разглядеть, но только густой сумрак ночи стоял перед глазами. Он жадно вслушивался в таинственный шорох на дороге в предчувствии, что сейчас услышит какую-то великую тайну. Даже сердце затихло, чтобы не мешать. И он услышал.