Сэмюэль Гей - Утросклон

• Название: Утросклон
• Автор: Сэмюэль Гей
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Я вижу, ты чем-то озадачен, сын мой? - добродушно загудел толстяк, улыбаясь открытой, дружеской улыбкой. - Признаться, и мне бывает грустно. Вот сегодня взял в руки книгу и заскучал. А все потому, что я ее узнал, а значит, никогда больше не раскрою. Ты испытывал, друг мой, хоть когда-нибудь горечь познания?

- Сколько угодно, - насильно улыбнулся Фалифан. Ему больше всего не хотелось сейчас заниматься пустой болтовней. - Однажды в детстве я хотел унести с собою в постель пламя от свечи и схватил его пальцами...

- Ты меня правильно понял, - похвалил протоиерей. - Вот и я заскучал, оттого и не захожу в вашу мастерскую, как ты, наверное, заметил.

- А-а, понимаю, - догадался Фалифан. - Я для вас тоже - прочитанная книга, да?

Фалифан стоял, в надежде услышать что-нибудь в ответ, но старший дьякон молчал, задумавшись о чем-то своем. Кивнув на прощание, Фалифан шагнул было под арку ворот, но Гарбус удержал его и велел завтра с утра прийти к нему домой. Не просил, не предлагал, а именно велел.

- Потолковать надо, - добавил протоиерей и, не дожидаясь ответа, зашатал крупными шагами по аллее.

Трость Фалифана злобно стучала по булыжной мостовой. Он не переносил какое-либо насилие над своей волей, но знал, что придет завтра к Гарбусу, придет, потому что какое-то родство душ наметилось между ними еще с первой встречи. А самое главное, что манило его к протоиерею, это сознание того, что Гарбус знает о нем нечто большее, чем он сам. Нет, Гарбус далеко не простой человек...

Устало, боясь вступить в грязь или поскользнуться на апельсиновой кожуре, Фалифан семенил к дому.

Он свернул в проулок и увидел скопище людей. Десятка полтора мужчин и женщин безмолвно сгрудились возле будки мусорщиков. Любопытства ради Фалифан ускорил шаг и невольно стал свидетелем чудовищного представления. Сначала он разглядел мусорщика в кожаном фартуке, сидевшего на передке с вожжами в руках. Мужик тупо наблюдал, как его напарник, с серой помятой рожей, в брезентовых штанах и грубых ботинках, рядом, в пяти шагах, вершил свое гнусное дело. Он орудовал палкой с веревочной петлей на конце, куда попалась белая, довольно крупная дворняга. Когда Фалифан подошел поближе, он в подробностях увидел эту неравную борьбу между животным и человеком. Слабый всеми четырьмя лапами держался за жизнь, сильный хотел быстрее завладеть жертвой. Хрипя и выворачивая палку, мусорщик тянул собаку к будке. Петля затягивалась все туже, но собака не поддавалась, упиралась и визжала страшным, совсем человеческим криком, чувствуя свою безысходность. Мусорщик работал как машинаг крутил, тянул, тыкал палкой в голову животного, шаг за шагом приближая жертву к себе.

Толпа с интересом наблюдала этот кровавый поединок. Один упитанный горожанин подбадривал:

- Так ее, приподнимай, не давай дыхнуть...

- Развелось их, - ворчала тетка с кошелкой, обращаясь к молодой женщине с тыквой в руках.

- Да, да, - соглашалась та, - а кругом дети...

Дворняга взвизгивала все тоньше и реже, но еще сопротивлялась. Собачий убийца здорово устал, он не ожидал такой долгой борьбы. Рукав его грубого пиджака лопнул, из-под мышки полезла грязная вата. Он, исступленно бранясь и сопя, крутил палку, сдавливая петлю.

В этот момент из подворотни выбежала девчушка лет десяти. В спешке она споткнулаcь, чуть не упала и потеряла башмачок. Она кричала издали:

- Дяденька, не убивай собаку, дяденька, не убивай!

Тот, который был в телеге, поспешно слез и поспешил на помощь своему собрату по грязному ремеслу.

Он грубо оттолкнул девочку и велел ей убираться туда, откуда она явилась.

Кто-то из толпы робко попросил прекратить безобразие. Мусорщик с серым лицом слепо обернулся на голос и прохрипел, что они выполняют волю муниципалитета и что в курортном городе не должно быть бездомных собак.

Возражать больше никто не стал. Девочка, всхлипывая и закрыв лицо руками, побежала прочь. Вдвоем мусорщики споро расправились с животным. Приподняв собаку над землей, они выждали, пока она совсем не затихла. Дворняга дрогнула в последний раз, вытянулась и повисла, будто плеть.

Одеревеневшее ее тело забросили в будку, и лошадь с разбитыми копытами повезла дальше смертный домик.

Фалифан молча наблюдал за необычным происшествием. Внешне он оставался спокойным, и только величайшее презрение было написано на его лице. Он лишний раз убедился, что город, где живут такие люди, нужно презирать и ненавидеть.

Толпа рассеялась, Фалифан, злорадно улыбаясь, двинулся, дальше и вдруг наступил на что-то мягкое.

Это был башмачок девочки, которой так и не удалось вымолить пощаду для бедного животного. Он поднял маленькую суконную туфельку и поискал глазами хозяйку башмачка. Ее нигде не было. В рассеянности Фалифан держал туфельку со стоптанным каблуком и не внал, что делать. Он вспомнил, как спешила девочка спасти собаку, но люди не помогли ей. Наоборот, егo грубо толкнули и напугали муниципалитетом. "Что же это такое?! - Фалифан вдруг рассвирепел неожиданно для самого себя. - Это что же такое! - негодовал он. - Ведь я-то был здесь, мог вмешаться, спасти эту несчастную собаку, остановить извергов. Что же это я?.." Фалифан засуетился. Надо было что-то предпринимать, немедленно. Запоздало в нем проснулся здравый смысл, нормальное естество человека - помочь, спасти, защитить слабого. Он увидел, что колымага собачьих убийц еще недалеко. Как только мог быстро, Фалифан побежал вслед, выстукивая беспокойную дробь своею клюкой и что-то крича. Поздно, не догнать. В отчаянии он запустил башмачком в спины мусорщиков и остановился, переводя дух. Дрожь била его, и плакать, и кричать, крушить напропалую все вокруг хотелось ему. "Можно не любить людей, - твердил себе Фалифан, презирать, не замечать их, но самому-то надо оставаться человеком, черт побери. Иначе чем отличаюсь я от них? Собственной философией? Но кто знает о моих мыслях, пока я стою с опущенными руками? О человеке судят по поступкам, и вся жизнь - это тоже поступок. У меня же - только ожидание его!" От такого вывода Фалифан даже вздрогнул. "Это что же получается, - думал он, - если я никому н" делаю ни плохого, ни хорошего, значит, меня нет?

И тут он живо вспомнил вещее зеркало в павильоне Лобито. "Что-то надо делать, что-то надо, так дальше нельзя!" - кричало все существо мастера погребальных принадлежностей.

Дома первое, что Фалифан сделал, - бросил свои рукописи в огонь. Без жалости смотрел, как сорят, скручиваются на пламени исписанные листки. На умирающей бумаге жили фантастические идеи, красивыз люди, каких нет и не может быть на проклятой земле...

- Анафема! Все к чертям! Чушь, чушь!.. - нервно выкрикивал Фалифан свои проклятья, вороша кочережкой в печи. Он хрипло смеялся и со слезами на глазах смотрел, как полыхает бумага в печи и как превращается в пепел вся его прежняя жизнь.

XVI

Гарбус неспроста был озабочен, когда назначал Фaлифану встречу. Последнее время он много думал, и задуматься над чем - было.

Сейчас, в разгар лета, в Ройстон прилетели ветры грядущих перемен. На белых крыльях газет в город на морском берегу дошли через перевал скупые вести о том, что в стране что-то назревает. Из туманных статей обозревателей протоиерей понял, что наряду с республиканцами и демократами, которые довольно мирно делили власть в парламенте, в стране появилась еще одна сила - "Союз труда". Эта организация опиралась на рабочие профсоюзы в больших городах, но главный козырь "Союза труда" был запрятан в лесах, где из отчаявшихся и задавленных нищетой рабочих и батраков формировались вооруженные подразделения нa случай, если придется вести партизанскую войну с правительственными войсками. Газеты, правда, утверждали, что "жалкая группка вооруженных людей не что иное, как банда анархистов", но старый священник сразу понял, почему нынешнему гнилому правительству выгодно повстанцев называть бандитами - чтобы не будоражить народ, который мог бы вступить в борьбу под новым знаменем. Да, было над чем задуматься...

Расставшись с Фалифаном у кладбищенских ворот, Гарбус надолго затворился в своем кабинете. Он самым дотошным образом изучал газеты, просматривал старые записи в тетрадях. Иногда протоиерей подымался из-за стола и подолгу расхаживал из угла в угол. Ему нужно было многое взвесить, чтобы принять решение.

Так прошла ночь. Когда за окном дружно грянули птичьи голоса и солнце пригрело первым лучом землю, протоиерей погасил лампу и тут же услышал возле дома знакомую поступь.

...Фалифан, похоронив в пламени печи свое настоящее и свои надежды на будущее, думал, что ему лучше будет затвориться в себе, отойти еще дальше от людей и в одиночку перетерпеть боль души, свое перерождение. Но отчего-то, наоборот, хотелось поделиться с кем-нибудь пережитым, потому что Фалифан чувствовал себя в высшей степени растерянным. И это была не та растерянность, какую испытывает путник у развилки дорог. Это была растерянность заблудшего. Он вспомнил требовательное приглашение протоиерея и подумал, что даже если бы Гарбус не звал его, он все равно бы пришел к нему. Фалифан кое-как дождался утра.