Елена Сулима - Опоенные смертью

• Название: Опоенные смертью
• Автор: Елена Сулима
• Издательство: АСТ, Гелеос
• Жанр: Триллер
• Год: 2000
• ISBN: 5-17-002637-4, 5-8189-0025-8

Психологический триллер. Героиня книги, жена бизнесмена, узнает, что ее жизнь может вскоре оборваться. Превращаясь то в маньячку, насилующую мужчин, то в сестру милосердия, начинает она свои, как ей кажется, последний в жизни демарш.

---

Внешне их отношения, казалось, не изменились, даже наоборот проявлялась некая изящная учтивость, но чувство конца проявлялось во всем. Казалось — их путь сопровождает пропасть. Не, не та, что как говориться пролегла между ними. Они шли рядом по краю. Кто-то один должен был свалиться в нее. И оба знали об этом. И каждый словно так и ждал провала другого. Невыносимое соперничество тихим сапом, когда подставляют невидимые подножки друг другу, при вешней корректности, осознавалось обоими.

И Фома пил теперь с особой самоуничтожающей мрачностью. Подсознательно веря, что пьяных бог бережет и, спекулируя её врожденной жаливостью. В тайне он ожидал что, спасая его, она надорвется, споткнется, и тогда склониться над ней. Но она умудрялась машинально протягивать ему руку и в тоже время ловко избегать его психологических капканов. Лишь лукавая и в тоже время презрительно-печальная усмешка слетала с её губ, в самые надрывные моменты. Она просчитывала его движения наперед.

ГЛАВА 22

Вот уже несколько дней она жила в гостинице, номер в которой тщетно пытались выбить телефонными звонками из Москвы Союз Журналистов и ГУИД. Страна давно перешла на другие взаимоотношения со своим народом, но всеобщая капитализация взаимоотношений, не смогла справиться с ворчливой совдеповской провинциальностью. Мест не было — ни за какие деньги. Даже местное МВД ничем не могло помочь, однако мафия!.. До чего же непривычное для русского уха слово!.. С нашим пристрастием к аббревиатуре — такой кружок людей нормальней было бы назвать каким-нибудь — РуРуМ — рука руку моет. Обыкновенный, только что вышедший на свободу уголовник мгновенно им устроил переезд в гостиницу. Впрочем, Фому этот переезд затронул мало. Он продолжал пить у Климовых до упора, а когда наступал этот упор, брел на автопилоте, благо гостиница была рядом, не к себе в номер, а к Алине.

"Алина, золотая, разреши остаться переночевать, не дойду до дома" каждый раз он проговаривал одну и туже фразу из Булгаковской "Белой Гвардии", заменив лишь имя "Елена", на "Алина".

Алина усмехалась и отступала от дверей молча, давая ему пройти. Он смотрел на неё внимательным взглядом мудрого алкаша и понимал, что в таком виде, в каком пребывает вся его наличность, невозможно прикоснуться к этой женщине, поэтому, кряхтя от сожаления своей беспросветности жизни, кидал ватник, приобретенный у кого-то взаймы, на пол у её постели и, рухнув на него, мгновенно засыпал.

И Алина понимала, насколько глупо говорить ему, что это просто неприлично. Впрочем, внутри себя она находила его ночные приходы даже милыми. Даже в них была борьба их взглядов. Никто не выигрывал. И не проигрывал никто, но состояние этой борьбы поддерживало их взаимосвязь, настолько, что на душе становилось тепло. И просыпалась среди ночи и смотрела вниз с тихим удивлением — не смотря ни на что, он был мил. Но милый, вовсе не то же что любимый!

С первого дня, как она вселилась в номер — три тетки усиленно драили стену у её двери, и когда Анна выходила из номера прогуляться по городу, тетки отлетали от стены и разбегались врассыпную. Это не раздражало Анну, только вызывало печальную ухмылку. Ухмылку вызывал ещё тот факт, что отделение городского КГБ почему-то располагалось в гостинице на том же этаже, что и её номер. Какое может быть КГБ в такой провинции, тем более после 1991 года?..

Дела с выставкой шли как бы сами по себе. Местная пресса разгласила об их задумке. После чего отсидевшие в зонах, родные и близкие тех, кто сидит, сами находили Алину и приносили всевозможные поделки. Обычно — это были плетеные шариковые ручки из ниток выдернутых из носок, марочки разрисованные шариковой ручкой носовые платки и отмоченные в крепком растворе соли, чтоб не отстирывались, мелкие сувенирчики с мельчайшими подробностями. Больше всего её удивила пара кроссовок плетеных из тех же носочных ниток, каждая размером с половинку скорлупы лесного ореха, при этом они являлись полной копией настоящих. Осужденные явно не спешили при воплощении своих творений. А впрочем, куда им было торопиться? Одно бесконечно возмущало её — почему в исправительных учреждениях запрещают заниматься творчеством? Только через делание вроде бы чего-то ненасущного, вроде бы абстрактного, не касающегося конкретной жизни, человек может пере осознать и себя и весь свой мир, так теперь считала Алина. И с грустью вспоминала слова одного из начальников ГУЛАГа, теперь ГУИДа, — "…не позволяю я им это, все творчество от сумасшествия, а они должны мыслить ясно, реально".

Так проходили её дни в гостинице. В одно туманное утро вдруг в номер её постучали. Она открыла дверь — на пороге стоял понурый мужчина: — Я телевизионный мастер, — представился он несколько обреченно, — Вызывали?

Тут она вспомнила, что в первый день, как поселилась, вызывала мастера, — Да ответила она, — Но это было давно. К тому же на часах восемь утра, я ещё сплю.

— А у нас рабочий день начинается в восемь, — ответил он и, потеснив её, прошел в номер, но на пороге комнаты застыл от удивления. Лежа на спине на постеленной на пол Климовской дохе, храпел Фома. Мастер с удивлением посмотрел на хозяйку номера. Без тени смущения Алина сказала — Пройдите как-нибудь поаккуратней и, пожалуйста, потише. Зачем зря будить человека.

И мгновенно поняла, что сейчас сон измученного алкоголем Фомы ей дороже, соблюдения любых правил приличий.

Мастер прошел по стенке к телевизору и, сев у Фомы в изголовье, принялся копаться в допотопном отечественном ящике.

Алина уселась по-турецки на постель, и уж было задремала, как в номер снова постучали.

— К Вам пришел мастер? — узнавала одна из трех бессменных теток. И не дождавшись ответа, с нескрываемым любопытством, проскользнула в номер, за ней вторая, третья. Увидев спящего на полу Фому, они завозмущались: — Что это такое?! Это гостиница, а не публичный дом! Почему у вас в номере мужчина?! Как вам не стыдно?! А ещё вроде бы культурная!..

Ровный храп Фомы прекратился, он причмокнул, и перевернувшись со спины на бок, продолжая спать.

— Тише, тише, — успокаивала их Алина, — Ну какой же это мужчина, если он спит не у меня в постели, а на полу?

Тетки задумчиво посмотрели на Фому.

— А почему это он у вас спит на полу?

— Потому как журналист. — Алина совершенно не понимала, как в действительности надо разговаривать с этими полоумными грошовыми стукачками. Но не понимая их, не боялась, они вызывали в ней лишь легкое недоумение, и жалость, поэтому держалась ровно, так, словно ничего странного в том, что они видят — нет. И тихо наблюдала, как их сознания тем временем съезжают в ту область, где они не компетентны.

— Но это ж неприлично… — вдруг с трудом сообразила, что требуется сказать, длинная, похожая на вопросительный знак в коротком синем халате, Вы же культурный человек!..

— А вы? — спокойно спросила Алина.

— И мы, — кивнули тетки хором.

— Так помните, что культурные люди не суются без приглашений в чужую жизнь. А хорошо воспитанные люди никогда не делают замечаний плохо воспитанным людям. Прошу удалиться из номера.

И ещё пять минут назад в боевом задорном базаре влетевшие в область объекта их донесений, теперь порастеряв весь пыл, обескураженные в конец холодной вежливостью москвички, они растерянно попятились назад. Петька! окликнули мастера, видно засланного, на разведку первым, — Петька! Пошли отседова! Здеся такой разврат!.. Седовласый Петька бросил раскрученный телевизор и поплелся за ними.

ГЛАВА 23

Фома как всегда ушел рано, по-английски не объясняясь. Алина хотела воспользоваться передышкой и навести порядок в своих вещах, но не тут-то было — в номер постучался Друид.

— Алина! — с порога упал он перед нею на колени, едва перешагнул порог, — Бери Фому и уезжай отсюда! Вы здесь погибните! Ведь он совсем сопьется! Ты, только ты, ты можешь повлиять! С тех пор, как вы приехали, у нас на Урале! Перепутались и дни и ночи! Я чувствую, все это неспроста! Грядет космическая катастрофа! Подумай, что за дикая случилась смесь! А водка все никак не кончится!.. Нескончаемый поток! Смешалось все — богема, уголовники… — он осекся, словно сам удивился тому, что выпалил, и выдохнул на тормозах: — и я…

— И тебе пить надо меньше. А лучше вообще не пить.

— Но я здесь не причем! Нас много! И мы меняемся, как будто караул. Нам есть куда уйти, поработать пару дней, как отдохнуть. Но возвращаешься назад через неделю — а там, у Климовых, все тоже. Фома бессменно пьет. И день, и ночь, и ночь и день… И эти уголовники… а Лена потихоньку плачет. Ей некуда вернуть детей. Дом их — как стоянка палеолита! Этого ж не выдержит! Ни один живой! А он все пьет! Зачем ему все это. Я знаю, потому что он поэт! Поэт всей жизнью! — Глаза его, словно пограничные локаторы неспособные остановиться рассеянно шарили по его пограничной реальности.