Юрий Мушкетик - Семен Палий

• Название: Семен Палий
• Автор: Юрий Мушкетик
• Жанр: Историческая проза

---

Посланные Мазепой полковники — гадячский Трощинский и охотного полка Кожуховский — не нашли Искры и Кочубея дома. Челядь сказала, что они в церкви. Но там оказалась только Кочубеиха. Растолкав людей, к ней подошли гадячский сотник и ротмистр из гетманской стражи. Сотник нагнулся к уху Кочубеихи:

— Пани ждет полковник Трощинский с гетманским указом.

— Не пойду я из церкви, знаю, зачем приехали. Убивайте перед алтарем.

— Никто вас убивать не думает, не накликайте на себя гнев.

— Не боюсь я ихнего гнева. Кто посмеет меня тронуть без царевой грамоты? Идем!

От дверей следом за ней пошли два валаха. За церковной оградой они схватили ее под руки и повели по узкой улице. На пороге поповского дома в белом кафтане без пояса и в желтых туфлях сидел пьяный Трощинский.

— Что, за Кочубеем приехал? За то, что он войску весь свой век верно служил? — пытаясь освободиться от валахов, сказала Кочубеиха.

— Ну-ну, не тарахти. Где муж?

— Ищи ветра в поле!

— Заткни глотку, не то и тебе будет, что и мужу, изменницкое отродье.

— Вот тебе за брехню!..

Вытираясь рукавом, отплевываясь на все стороны, Трощинский вскочил и затопал ногами:

— Стрелять!

Валахи взвели курки, но Кожуховский их остановил:

— Не сметь!.. Ты что, хочешь в Преображенском посидеть? Допросить ее!

Кочубеиха выдержала допрос, ничего не сказала. Ее отвезли в Диканьку, приставили к ней стражу. Туда же Мазепа отправил и Мотрю.

Некоторое время Мотря жила с матерью. Она никуда не выходила, даже в церковь. Часами простаивала на коленях перед иконами, шепча молитвы, или, забившись в угол, плакала.

Однажды Мотря сказала матери, что идет в монастырь. Кочубеиха долго уговаривала ее, просила подождать хотя бы до тех пор, пока вернется отец, но Мотря стояла на своем. Тогда Кочубеиха написала знакомой игуменье. Из монастыря в крытом возке приехали две монахини и увезли Мотрю с собой.

А Трощинский и Кожуховский бросились по следам. Кочубей и Искра на отборных конях из кочубеевых табунов метались с места на место, ища спасения. Кинулись через Ворсклу в Гавронцы, оттуда на Красный Кут. Погоня настигала их. Измученные, загнав лошадей, беглецы сдались ахтырскому полковнику Йосиповичу. Тот не выдал их Трощинскому и Кожуховскому, не покорился он и указу, написанному Мазепой по дороге на Правобережье. Только когда прибыл с наказом от Головина офицер Озеров, Йосипович подчинился.

Судили Ивана Искру и Кочубея в Витебске, где находился Головин. Туда же привезли Святайлу, Яценко, восемь кочубеевых слуг и двух писарей генеральной канцелярии. Свидетелей допрашивали по одному. Дело было предрешено, и потому судили лишь для видимости. Напуганные свидетели терялись, старались выгородить себя, давали разноречивые показания. Потом допрашивали Кочубея и Искру. Кочубея поднимали на дыбу, обливали кипятком, но он лишь стонал сквозь стиснутые зубы. После второго допроса, после пыток раскаленным железом сказал, что измены за гетманом не знает, и написал все по злобе. Искра держался дольше, но, не выдержав пыток, сказал то же самое.

Суд приговорил обоих к казни. Осужденных привезли к Мазепе, который по царскому повелению перешел с войском на Правобережье, чтобы оттуда выступить на шведов.

Ночью Мазепа сам допрашивал Кочубея: не о доносе, а о спрятанных деньгах, о которых ходили легенды. Кочубеевы деньги вместе со всем его имуществом должны были перейти в гетманскую казну. Кочубей не отвечал на вопросы гетмана. Тогда Орлик, стоявший рядом со свечой в руках, пригрозил взять его на дыбу.

— Имею полторы тысячи червонцев и двести ефимков, которые оставляю детям и жинке, только где я их дел, того вы не узнаете, хоть всю ночь простоите в этом сарае.

Орлик поднес свечу к охапке соломы, на которой лежал Кочубей, и пошел к дверям вслед за гетманом. Солома вспыхнула, схватила Кочубея пламенем. Он вскочил и стал сбивать на себе огонь.

— Не дури, Филипп, пожар наделаешь. Затопчи огонь, — кинул от двери Мазепа.

Входя в дом, он ясно слышал доносившиеся с поля удары топора: то плотники ставили плаху.

Еще до восхода солнца начали сводить к месту казни полки. День выдался хотя и теплый, но пасмурный. Изредка проносился ветерок, кружа в воздухе вишневый цвет с Борщаговских садов. Вскоре на коне появился гетман и остановился со всей свитой неподалеку от помоста. По дороге вели Искру и Кочубея. Когда-то румяное, веселое лицо Кочубея осунулось, заросло густой бородой. Он согнулся, словно под непосильной тяжестью. Искра ступал к помосту широким, медленным шагом, припадая на простреленную когда-то левую ноту. По сторонам и позади них шли три роты гетманской стражи с заряженными ружьями.

Тишина. Только прошелестел в руках стольника Вильяма Зерновича пергамент, который он развернул и подал гетману. Все с надеждой смотрели на Мазепу: он один мог помиловать, отменить казнь.

— Читай! — Мазепа протянул грамоту писарю.

Тот прочитал ее медленно, размеренно, как читал указы о новых поборах.

— Выполняйте царский наказ, — кивнул Мазепа палачам.

Кочубея и Искру повели на плаху.

Вперед вышел священник.

— Грешен? — спросил Кочубея.

— Грешен, батюшка, перед богом и перед вами, — безразлично промолвил Кочубей.

Священник долго выспрашивал и отпускал грехи. Потом подвели Искру.

— Грешен? — опять спросил священник.

— Грешен, вельми грешен перед богом и перед всеми людьми.

— Какой твой грех?

— Что не убил своей рукой этого иуду, — сверкнул глазами в сторону Мазепы Искра.

Поп в испуге отступил, протянул вперед, крест, как бы заслоняясь им.

— Кайся, кайся, раб божий! Целуй святой крест. Нет большего греха, как помышлять перед смертью о чьей-либо погибели.

Кочубея уже повалили на плаху лицом вниз, палач засучил рукава красной рубахи. Поднялся и опустился топор, в толпе кто-то вскрикнул, передние подались назад. Кат высоко поднял за длинный седой чуб голову Кочубея. Голова смотрела открытыми глазами перед собой, а Мазепе показалось, что она смотрит на него. Он невольно натянул поводья, судорожно прижал ноги к бокам коня. Иван Искра лег сам; опять поднялся окровавленный топор, и голова свалилась с колоды. Старшина больше не в силах была сдерживать казаков: все в ужасе кинулись с поля, подальше от страшного места.

Глава 22 ДИПЛОМАТ

Сенявский остановился невдалеке от Львова. Он колебался: то ли собрать еще войско и итти на Палия, то ли вернуться в Варшаву?

Под Львовой, проездом из Вены в Киев, его посетил Паткуль, в своем лице представлявший дипломатию двух держав: России и союзной ей Польши. Большой опыт лежал за плечами Паткуля, много ловких дел совершил он на своем веку. Особенно удачно провел он последнее дело: натолкнул на войну со Швецией Польшу и Данию. Август возлагал на него большие надежды, ожидая, чтобы тот, замолвив слово перед Петром, добился от него помощи. Король просил при случае переговорить с Петром и о Палие, но Паткуль пропустил это мимо ушей. Теперь же заговорил об этом Сенявский. Он сказал, что если выкурить Палия из Белой Церкви, это развяжет силы, с помощью которых можно будет подавить смуту внутри королевства.

— Да я этого степного жеребца одним духом оттуда выставлю, не таких объезжать приходилось, — уверил Сенявского Паткуль.

Паткуль застал Палия в Белой Церкви. Дипломата ввели в большую светлую комнату бывшего комендантского дома. Палий поднялся из-за длинного резного стола и сделал несколько шагов навстречу Паткулю. Полковник увидел зеленый с красными обшлагами российский генеральский мундир Паткуля и понял, от чьего имени будет говорить дипломат.

— Рад высокому гостю. Прошу садиться.

Паткуль положил на стол шляпу, перчатки и опустился в мягкое кресло.

Палий вежливо расспрашивал о дороге, о здоровье дипломата. Паткуль охотно отвечал, обдумывая, как подступиться к этому коренастому дубу, так мысленно назвал он Палия. И решил начать сразу, без обиняков и намеков. Он выжидал только, чтобы в общей беседе прошло некоторое время, приличествующее дипломатическому обхождению.

— Пан посол, верно, устал с дороги и хочет отдохнуть? Я прикажу приготовить помыться и подать переодеться.

— Благодарю за гостеприимство, однако тороплюсь. Не хочу у вас отнимать время, да и меня дела ждут. Сюда я заехал по повелению их величеств царя Петра и короля Августа. Их величества разгневаны незаконным захватом Белой Церкви, весьма похожим на разбой. Белую Церковь надлежит освободить немедля.

Палий пробежал глазами протянутый Паткулем королевский рескрипт.

— Это от короля, а я не королевский подданный. Где же грамота от царя?

— Как не королевский подданный? Впрочем, ныне сие не суть важно, дружба короля в царя известна всему миру. Рескрипт короля есть и царское повеление, это и малый ребенок разумеет.