Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

• Название: Похищение Луны
• Автор: Константинэ Гамсахурдиа
• Издательство: «МЕРАНИ»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989

Константин Симонович Гамсахурдиа — писатель, филолог-грузиновед, автор историко-литературных трудов. Родился в поселке Абаша Сонакского уезда Кутаисской губернии. Окончил грузинскую гимназию в Кутаиси. Учился в Петербургском Университете, где занимался в семинарии Н. Я. Марра. Из-за разногласий с учителем уехал учиться за границу (Кенигсберг, Лейпциг, Мюнхен, Берлин). В 1914 в связи с началом первой мировой войны арестован в Германии, около года провел в концлагере. Окончательно вернулся в Грузию в 1921. Один из основателей и руководителей "Академической группы писателей", издатель ряда журналов. Арестован 1 марта 1926. Тяжело больной, доставлен в Москву. 28 июня 1926 Коллегией ОГПУ приговорен к 10 годам лишения свободы (ст. 66). Отбывал заключение в СЛОН. Освобожден условно-досрочно 21 декабря 1927 на основании постановления Президиума ЦИК СССР от 23 ноября 1927. Сведений о реабилитации нет. Академик АН Груз.ССР (1944).

      Соч.: Собрание сочинений. Тб., 1947 (на груз. яз.); Критика. Т. 1-2. Тб., 1956-1959 (на груз. яз.); Избранные произведения: В 6 т. Тб., 1964 (на груз. яз.); Собрание сочинений: В 10 т. Тб., 1983 (на груз. яз.).

      Лит.: Радиани Ш. Д. Константинэ Гамсахурдиа. Тб., 1958 (на груз. яз.); Бенашвили Д. Г. Жизнь и творчество Константинэ Гамсахурдиа. Тб., 1962 (на груз. яз.); Жгенти В. Д. Константинэ Гамсахурдиа. Тб., 1967 (на груз. яз.); Шушаниа Э. Э. Творческий путь Константинэ Гамсахурдиа. Тб., 1970 (на груз. яз.); Мдзинаришвили Д. И. Константинэ Гамсахурдиа. Тб., 1983 (на груз. яз.); Маградзе Э. С. Праведное сердце. Тб., 1983 (на груз. яз.); Перченок, 1981. С. 225; Зелинский К. В июне 1954 года / Публ. и предисл. В. Стрижа [Е. Д. Прицкера] // Минувшее. Вып. 5. С. 69; РВ. № 4. С. 119.

      Арх.: Гос. музей Грузии им. С. Н. Джанашиа АН Грузии; Музей дружбы народов АН Грузии.

---

И припоминается мне темная ночь, некогда проведенная на Атлантике.

Сначала море было спокойное, цвета изумруда, нет, — цвета синьки, ах, нет, не синьки, а цвета нефти, разбавлениой водой.

Вдруг, разодрав небо, сверкнула молния. Всполошились, всколыхнулись волны. С тихим плеском обступили корму парохода, мягко ударяясь о нее. И снова замер безбрежный океан…

Но вот полоснул ястребиным крылом вихрь и пригнул волны, точно камыш… И опять поднялись, зашумели, обступили пароход.

Насупилось небо, грозя морю, переменившему цвет.

Снова рассекла воздух молния, словно сабля, занесенная стремительным взмахом.

Ночь, взмах огненной сабли, — что шепнули они примолкшему морю? Не знаю. Взметнулась волна, за ней другая, и легионы волн ринулись со всех сторон, помчались по необозримому простору в бесшабашном беге.

Точно распаленные кабаны, что скачут в буйных забавах и, напоровшись на ствол дуба, повисают на клыке, — так вздымались валы и наскакивали на несущийся пароход, дробясь мельчайшими брызгами.

Волна с волной схватывалась во тьме и падала замертво.

Взлетали свирепые драконы-валы, и крошились их черепа о мрачный свод небес, забрызгивая его мозгом. Хаос разверз китову пасть…

И вот, когда мне показалось, что онемела моя рука, что иссяк мой мозг и опустились крылья моей фантазии, — тогда язык грузинский, этот неисчерпаемый кладезь, вновь забурлил в горячей моей крови, и, точно волны, нахлынули образы…

Как сабли-молнии, вдруг полоснули они по моему усталому обессилевшему мозгу.

Воспрянул я и вновь устремился в это море — необъятное, разбушевавшееся, и снова страстно захотелось мне написать «Слово похвальное языку грузинскому».

И вот сижу от зари до зари… А ночи проносятся неслышно как обернутые в войлок копыта умыкаемых коней.

И воркует за стеной электросчетчик — этот сизый голубь индустрии.

ПИРШЕСТВО СВИНЕЙ

Дедушка Тариэл не находил себе места. Он не мог ни сидеть, ни лежать и беспокойно метался между комнатой Каролины и своей спальней.

Дело в том, что маленькая Татия заболела коклюшем.

Дедушка Тариэл проклинал Каролину за то, что она бросила ребенка и уехала в Илори, и упрекал себя за то, что отпустил ее на свадьбу.

Но больше всех он возмущался Херипсом.

— Разве это мужчина! Жену надо держать в узде. Отпустишь поводья — всю семью развалит. На вот!..

Нет, не следовало брать в жены немку! Да еще образованную. Для чего женщине образование? Достаточно, если она умеет уберечь дом от пожара. Все остальное — глупости!

Осуждал он и Тамар. С тех пор, как этот проклятый Эмхвари вскружил ей голову, она совсем сбилась с толку. Между тем Эмхвари не расплатились еще за шер-вашидзевскую кровь.

Впрочем, женщина искони была предательницей рода. И зачем вообще нужно было появляться женщине на свет божий?

Не забыт был, конечно, и Лукайя. И его помянул недобрым словом дедушка Тариэл.

Мысли жужжали в мозгу священника, как рой ос, ошпаренный кипятком.

Он то подходил к аптечному шкафу и долго искал пузырек с бромом, то возвращался в комнату Каролины взглянуть на маленькую Татию, то бормотал ругательства по адресу служанки Даши, то выходил в гостиную и начинал искать свой чубук.

Ищет трубку дедушка Тариэл и клянет свою старость, свою забывчивость.

Все ушли, бросили его — одинокого и беспомощного.

Не заболей маленькая Татия коклюшем, эта Даша, взбалмошная девка, забрала бы ее и тоже ушла бы к соседям. И тогда неизбежно сидеть ему совсем одному во всем огромном доме.

При мысли о таком одиночестве больно сжалось у него сердце, будто и в самом деле никого не было, кроме него, во всем доме, будто и в самом деле Татия с Дашей ушли к соседям.

На миг дедушка Тариэл умолк, увидел свой чубук, но не может сообразить — наяву ли это или только ему почудилось?

На лбу выступил холодный пот, от слабости подкашивались колени. Он опустился в ободранное кресло и крикнул:

— Даша-а-а-а!

Никакого ответа. Беспричинный страх рос, одиночество наполняло его отчаянием, и, как зовущий на помощь ребенок, он кричал:

— Да-а-ша-а-а-а!

Кричал неистово, сам не зная, для чего ему нужна Даша.

Дедушка Тариэл выходил из себя:

— И зачем только понадобилось привозить сюда эту русскую девку! Лучше бы привезли из Кодори старуху Зехаю. Так нет же, Каролина настояла на своем. А может, эта Даша для того ей нужна, чтобы носить письма любовникам?!

«Даша пьет водку, Даша сплетница», — ругал он про себя девушку, а заодно и Каролину, которая привезла ее сюда.

Досталось и немцам, чтоб им пусто было!

Он совсем обессилел от крика, пот катился с него градом, когда наконец появилась Даша с засученными выше локтей рукавами.

При виде ее священник так рассвирепел, что даже забыл, для чего ее звал.

— Чего ты оголилась? Может, плавать собралась? А вдруг гости нагрянут! — кричал он, топая ногами и грозя ей кизиловым костылем. — Уходи, убирайся отсюда!

Но только она делала шаг к двери, как он звал ее обратно.

Наконец девушка расплакалась и убежала к Татии.

Дедушка Тариэл, кряхтя, выпрямил ноющую поясницу, встал, запер дверь на ключ и, повалившись на диван, начал дрожащими руками перелистывать псалтырь. Долго листал книгу, растрепал ее всю, выронил засушенные стебельки, которыми закладывал страницы.

А тут еще проклятая слеза застлала стекла очков. Он снял очки, вытер, снова нацепил их на нос,

«Да постыдятся и смятутся они в век века, и посрамятся и погибнут», — читал он сквозь слезы.

Под «они» он разумел всех: Тараша Эмхвари, Каролину, Лукайя, большевиков и даже Тамар. Слушая собственное чтение, дедушка Тариэл все больше жалел себя.

Слезы капали из покрасневших глаз старика, росинками повисали на рыжих ресницах.

Как росы небесные, сладостны слезы. Как ртуть — игривы они и светлы. Мягка слеза. Мягчит она гнев и обиду.

Но бывают неудержимые, обильные слезы, которые душат, разрывают человеческое сердце.

Именно так душили дедушку Тариэла слезы. И кто знает, сколько времени просидел бы он еще в таком состоянии, если бы стенные часы не пробили четыре.

Четыре часа! Значит, очамчирский поезд давно уже прибыл. Значит, Лукайя все еще не возвратился из Илори? А может, приехал? Нет, видно, наплевать ему на хозяйство. Небось и не думает о том, что хотя бы лошадь и коров надо напоить.

И снова вспыхнул гнев в душе дедушки Тариэла.

Он достал бром, дрожащими руками налил в ложку и выпил. Взяв костыль, направился на кухню.

И тут произошло нечто ужасное…

Даша, по-видимому, забыла запереть дверь кухни. Черная собака, опрокинув котел, уплетала остатки мамалыги.

Тариэл цыкнул на собаку. Та, испугавшись, шарахнулась. Котел повис у нее на шее.

Собака начала носиться по кухне, налетела на горшок с молоком, расколотила его. Молоко разлилось по полу. Обезумев от страха, она пролезла между кувшинами, опрокинула и побила их; хлынула вода, смешалась с молоком и захлестнула туфли дедушки Тариэла, который не успел отскочить. Вода замочила ему ноги.

Подумать только: промокли ноги! Дедушка Тариэл вышел из себя, погнался за собакой и у порога кинул в нее свой крепкий кизиловый костыль.

Собака кинулась к двери, но не сумела перетащить через порог тяжелый котел и со всего размаху ударилась о косяк. Котел раскололся надвое.

На этом злоключения дедушки Тариэла не кончились. Пока он воевал с собакой, всполошившиеся куры повзлетали на полки и чердачные перекладины.

Чтобы согнать их оттуда, дедушка Тариэл постучал палкой о стену. Это еще больше напугало кур, они закудахтали и стали перелетать с полки на полку, шумно хлопая крыльями. Одна задела горшок с чечевицей, другая налетела на длинные пучки сушеного шафрана, висевшего в углу па крюке. Пучки рассыпались, полетели сухие листья.

Пыль и копоть заполнили кухню.

Все восстало против дедушки Тариэла! Но он продолжал отчаянно бороться и кричать:

— Да-аша-а-а! Да-аша-а-а!

Наседка рыжего цвета прямо-таки подняла его на смех.

Ни внушительный вид старика, ни его палка не могли ее унять. Она сновала перед самым носом дедушки Тариэла, но не спускалась с полки.

На покрытой копотью перекладине хорохорился красный петух, переваливаясь с ноги на ногу и щедро осыпая сажей голый череп дедушки Тариэла.

Стоял такой гомон, кудахтанье и крик, будто в курятник забралась лиса.

Рыжая курочка привела дедушку Тариэла в ярость. Точно насмехаясь над ним, она неторопливо прохаживалась по полке и подмигивала ему своими узкими, чечевичного цвета глазками. Казалось, сам сатана вселился в эту птицу, чтобы поиздеваться над старостью и беспомощностью бывшего лихого наездника.

Дедушка Тариэл нагнулся, поднял плоский камень, которым прикрывали кувшин с водой, и запустил им в рыжую курочку.