Иван Кудинов - Переворот

• Название: Переворот
• Автор: Иван Кудинов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5 – 270 – 00729 – 0

Историко-революционный роман барнаульского прозаика Ивана Кудинова «Переворот» посвящен первым годам революции и гражданской войны в Сибири. Автор рассказывает, как непросто проходило становление Советской власти на Алтае, как использовали политические авантюристы всех мастей идею Алтайской автономии, натравливая коренное население на большевиков, как разжигали белогвардейцы национальную рознь, прикрываясь именем честного, уважаемого всеми художника Гуркина, ставшего во главе Каракорум-Алтайского округа… Многие страницы истории, нашедшие отражение в романе, малоизвестны широкому читателю.

---

— Этого я не знаю. Два дня назад мы его выписали.

— Понятно, — сказал молодой военный и насмешливо-предупреждающе добавил: — А если это не так? Смотрите, доктор, с этим шутки плохи…

Позже, когда опасность миновала, Николай Глебович понял, как опрометчиво он поступил, подвергая себя (да и не только себя) риску. Но что ему оставалось делать? Другого выхода не было, не видел он тогда другого выхода. Теперь надо было положение «исправлять», чтобы избежать повторного риска и не ставить под удар ни себя, ни других. И в тот же день Павел Огородников, находившийся в больнице под фамилией Бучмина, был выписан. Впрочем, выписан он был задним числом, дабы никаких улик и подозрений не оставалось.

Таня встретила его в условленном месте — за мостом, на берегу Ушайки. Сиреневые сумерки уже легли на воду, густели.

— Ну вот и хорошо, — смущенно сказала она, глядя на похудевшего и сильно изменившегося после болезни Павла. И он тоже был взволнован и смущен не меньше. Одно дело — видеться там, в больнице, на глазах у всех, и совсем другое теперь — с глазу на глаз. — Придется вам пожить некоторое время у нас… пока не поправитесь окончательно.

— Да я уже поправился.

— Нет, нет, — возразила Таня, — спешить не надо. Нужно как следует окрепнуть. Папа говорил, наверное, что выписали вас раньше срока — иначе было нельзя. Вы что же, не хотите у нас побыть? — пристально посмотрела на него, и Павел смутился еще больше:

— Нет, почему же… очень хочу! Только нельзя мне долго задерживаться… Сами понимаете.

— Понимаю, — кивнула она. — Вот окрепнете, наберетесь сил — тогда и разговор будет другой. А сейчас… Скажите, Павел, как же вы все-таки оказались в Томске? — спросила вдруг без всякого перехода. Павел ответил не сразу, видно, нелегко было даже и мысленно, памятью возвращаться к тому, что пришлось ему пережить за эти последние три-четыре недели.

— Нас привезли поначалу в Новониколаевск, — сказал он. — Несколько дней продержали в запертом вагоне — без пищи, без воды… Вонь. Жара. Никто из нас и не надеялся уже выбраться оттуда живым. Потом вагон подцепили к составу и куда-то повезли. Так вот и оказались в Томске…

— Ну, а дальше? — нетерпеливо спросила Таня, когда он умолк.

— А дальше… дальше такое, скажи кому — не поверят Да я и сам до сих пор не могу поверить. Такое случается только раз в жизни и то не с. каждым… Ну вот, — помедлив, продолжал, — отделили нас зачем-то человек тридцать и поместили в каком-то доме… Конвоиры стоят в дверях, а мы сидим вдоль стен, прямо на полу. Время идет, а мы сидим. Будто забыли про нас или решили взять на измор… Ну, я не выдержал: хоть бы, говорю, покурить дали. Сколько можно морить? Конвоир усмехается: «А до ветру не хочешь?» — И смотрит на меня с прищуром, потом с другим конвоиром переглянулся, будто о чем-то сговариваясь, и снова ко мне, пальцем подзывает. «Ладно, — говорит, — иди покури…» — И на дверь глазами показывает. Смотрю на него и не знаю — шутит он, издевается надо мной или всерьез предлагает. «Иди, иди, — подмигивает и легонько к двери подталкивает. — Иди-ка, паря, покури…»

Ну, я и вышел. Сначала в коридор — никто не останавливает. Потом на крыльцо… Тихо. Стою и не знаю, что делать дальше. Куда идти, в какую сторону? Может, вернуться, не искушать судьбу? Не вернулся. Но и уйти далеко не смог. Конечно, если бы не эта хворь, давно бы я на Алтае был, в горах, — помолчал, перевел дыхание. — Может, и Степана бы разыскал. Помните, приходил я тогда к вам, ночью… переполошил, наверно, вас и перепугал до смерти? Вот с тех пор я и не видел Степана, не смог добраться до того места, где он меня ждал… Попал в лапы карателей. Убежал. И снова попал. Оказался в бийской тюрьме, а потом и в эшелоне… А теперь вот… эта болезнь.

— Кто знает, может, эта болезнь и спасла вас, — успокоила его Таня. — Нет худа без добра.

— Может, и спасла, — согласился он. — Если бы не заболел — не оказался бы в больнице и не встретил бы вас… Это правда.

— Вот видите! — коротко улыбнулась она. — А вы жалеете… Не устали? — вдруг спросила, резко повернув разговор. — Теперь уже недалеко. Вон за тем переулком — и наш дом.

— Да я не устал, не беспокойтесь… С вами, Татьяна Николаевна, я и на край света дойду! — неловко пошутил и смутился, выказав невольно этой шуткой истинные свои чувства. Она опять улыбнулась, взглянув на него:

— А вы, оказывается, поэт.

— Какой там поэт, — вздохнул Павел. — Правду говорю. Теперь мне, Татьяна Николаевна, уже ничего не страшно. Мне теперь кажется, что я трижды с того света воротился…

— Значит, жить после этого будете долго, — сказала Таня. — Долго и хорошо.

— Согласен. Только чтоб и вы были рядом… И чтоб вам было тоже хорошо. Всегда.

Она с той же грустной улыбкой посмотрела на него:

— Господи, если бы это было возможно!..

34

Ранним июльским утром, когда огородниковский отряд находился в Шубинке, дозорные остановили при въезде в село двух мужиков на подводе. Один из них, алтаец, лет сорока, сухой и весь черный, как осенний гриб, сидя в передке и держа вожжи в руках, правил лошадью, а другой — солидный, толстоплечий бородач, восседал позади на охапке свежескошенной травы, с еще неувядшими головками клевера…

— Кто такие? Куда путь держите? — спросили дозорные. Бородач глянул из-под густых ползучих бровей и ответил важно:

— Мне к поручику Залесскому. Вот бумага сопроводительная, — дотронулся рукой до кармана, бумагу, однако, не показал. — Полковник Хмелевский самолично подписал.

Дозорные переглянулись.

— А зачем тебе к поручику?

— Стало быть, надо, коли говорю, — ответил бородач. Держался он слишком, пожалуй, смело и самоуверенно. — Ваше дело проводить, а не задавать лишних вопросов.

Дозорные снова переглянулись.

— Ладно, — сказал один из них. — Проводим тебя к поручику. — И, усевшись на телегу рядом с алтайцем, не проронившим за это время ни единого слова, легонько подтолкнул его в плечо. — Поехали.

Подле штаба, который размещался в доме Лубянкина остановились. И дозорный, велев подождать, пошел доложить. Задержался недолго. Вернулся и позвал:

— Ходи. Поручик ждет тебя…

Бородач, озираясь, вошел в дом, увидел сидевшего за столом человека, плечистого, в выгоревшей до белизны гимнастерке без погон, остановился в нерешительности — вид сидевшего за столом чем-то его насторожил.

— Проходи, чего остановился, — проговорил тот, не поднимая головы. — С каким делом пожаловал?

Бородач крякнул смущенно:

— Мне к поручику Залесскому… самолично.

— Ну, я и есть поручик… Что надо?

— Поручик, а без погон… — усомнился бородач.

— Старые износились, а новых еще не завели. Интенданты хреновые у нас. Ладно, не будем время терять. Выкладывай, что у тебя.

Бородач, поколебавшись, достал бумагу, приблизился и — делать нечего — протянул, но в какой-то миг отдернул руку, словно ожегся, однако сидевший за столом перехватил ее и положил перед собою.

— Так, — поднял голову наконец и посмотрел на стоявшего в двух шагах от него и зорко следившего за каждым его движением бородача. Тот был ни жив ни мертв.

Лицо побледнело, потом вспыхнуло так, что мочки ушей просвечивали.

— Огородников? — растерянно отступил. — А я гляжу…

— И я тоже гляжу, — с усмешкой сказал Степан. — Вот и свиделись, Илья Лукьяныч Барышев. Или не рад встрече со своим односельчанином? Та-ак, — глянул в бумагу, лежавшую перед ним, — значит, приехал получать контрибуцию с шубинских мужиков. Не менее тридцати голов скота, как тут указано, — снова глянул в бумагу. — Надеялся на поддержку поручика Залесского… Правильно я понял?

Барышев растерялся вконец:

— Полковник Хмелевский обещал возместить затраты…

— Это какие же такие затраты? — поинтересовался Огородников. — Уж не те ли, которым щедро пользовался штабс-капитан Сатунин? И чем это, скажи на милость, провинились перед тобой безменовские и шубинские мужики? — поднялся и вышел из-за стола, остановился напротив Барышева, который, поняв безвыходность своего положения, беспокойно заморгал, заюлил глазами. Огородников усмехнулся. — Удивляюсь, такой хитроумный хозяин, все небось рассчитал на десять лет вперед, а тут просчитался и так по-дурацки влип… Как же это, Илья Лукьяныч? — жестко и прямо смотрел на Барышева. — Контрибуцию приехал собирать… Мало за свою жизнь обирал, грабил, напоследок еще раз решил пройтись? Это мужики должны взять с тебя контрибуцию. За все, что перетерпели от тебя, за все свои убытки, за пролитую кровь…

— Ничьей крови я не проливал, — вскинулся Барышев, но не было в нем прежней спеси и самоуверенности.

— Врешь! — оборвал его Огородников. — А Михей Кулагин, которого насмерть забили на твоих глазах и по твоей указке? А Татьяна Николаевна, светлейшей души человек, которую по твоей же указке забрал Сатунин и надругался… Врешь, Барышев, все это на твоей совести! А мои родители, отец с матерью, сожженные заживо, — разве дело не твоих рук?…