Иван Кудинов - Переворот

• Название: Переворот
• Автор: Иван Кудинов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5 – 270 – 00729 – 0

Историко-революционный роман барнаульского прозаика Ивана Кудинова «Переворот» посвящен первым годам революции и гражданской войны в Сибири. Автор рассказывает, как непросто проходило становление Советской власти на Алтае, как использовали политические авантюристы всех мастей идею Алтайской автономии, натравливая коренное население на большевиков, как разжигали белогвардейцы национальную рознь, прикрываясь именем честного, уважаемого всеми художника Гуркина, ставшего во главе Каракорум-Алтайского округа… Многие страницы истории, нашедшие отражение в романе, малоизвестны широкому читателю.

---

— И на что ты надеешься? — Сатунина раздражало, сбивало с толку и в то же время удерживало от крайностей непонятное спокойствие старика. — На что надеешься? — повторил он, глядя ему в лицо. — Ведь я ж тебя расстрелять могу. Засечь могу! Имею на то полное право. По закону военного времени. Что ты на это скажешь?

— А что сказать? Прав тот, у кого сила.

— И то верно! — Сатунин резко повернулся, отыскивая корнета, тот стоял рядом. — Всыпать ему для начала два десятка плетей… нет, не два, а три! — Но и этого показалось мало, и он тут же переиначил: — Отставить! Слишком легко хочешь отделаться, старик, — говорил таким тоном, будто не он, штабс-капитан Сатунин, назначал ему эту меру, а сам он, Петр Огородников, выбирал ее для себя. — Нет, старик, так легко ты у меня не отделаешься…

Петр Степанович стоял, не опуская глаз, но и не глядя на Сатунина, смотрел куда-то мимо, на пустырь, уходивший к реке. Сомлевшие от жары травы, буйно и вольно разросшиеся здесь, отдавали горечью. И этот запах отвлекал Петра Степановича. «Пора и сенокос начинать», — подумалось вдруг. Однако голос атамана не дал ему далеко уйти в своих мыслях, вернул к действительности:

— Ну, вот что я тебе скажу: завтра утром чтоб духу твоего не было в Безменовке! Понял? Дарую тебе жизнь… Уезжай.

— Куда ж я поеду? Здесь мой дом, земля…

— Земля? Ах, земля! — коротко и едко усмехнулся Сатунин. — Смотри, старик, а не то понадобится тебе земли не больше трех аршин… Повторяю: чтоб духу твоего здесь не было! А вздумаешь ослушаться, — медленно, сквозь зубы цедил Сатунин, — расстреляем без суда и следствия.

По закону военного времени. Запомни, старик, я своих слов на ветер не бросаю. Все! Иди. Иди, иди, чего стоишь?

Петр Степанович хотел что-то сказать, но только глотнул воздух открытым ртом, поперхнулся и, пересиливая кашель, пошел прочь, мимо стоявших тут и смотревших на него с виноватым сочувствием односельчан…

А солдаты во главе с унтер-офицером Найденовым уже тащили, подталкивали в спину Михея Кулагина. Пустой левый его рукав, выбившийся из-под опояски, болтался, словно отмахиваясь и защищаясь… Лицо, изуродованное шрамами, болезненно кривилось и морщилось, и Михей, мучительно заикаясь, твердил:

— П-пус-стите, я сам… п-пустите, сволочи!

Его подтолкнули напоследок так, что он едва удержался на ногах. И в тот же миг раздался пронзительный женский голос:

— Да что ж вы делаете, ироды? Креста на вас нет! — кричала Стеша, жена Михея. Кто-то пытался ее удержать, она вырывалась. — Больной же человек, с войны покалеченный… Что ж вы делаете, ироды!

Михея трясло, он пытался засунуть пустой рукав под опояску, шрамы на лице, казалось, еще резче обозначились и густо побагровели.

— Кто такой? — спросил Сатунин.

— А ты к-кто? — Михей никак не мог сладить с рукавом и, оставив наконец это занятие, презрительно посмотрел на штабс-капитана.

Барышев поспешил атаману на помощь:

— Это ж, Дмитрий Владимирович, тот самый мой конкурент, — пояснил он с усмешкой, — который хотел мне хвост прижать… Да руки оказались коротки. Одну вон и вовсе укоротили…

— П-придет время, я т-тебя и одной рукой п-придавлю, вошь ты л-людская! — пообещал Михей. Щеки его дергались в бессильной ярости. Барышев посмеивался:

— Близок локоток, да не укусишь… Нет! Ушло ваше время.

— Врешь, н-наше время т-только начинается, т-только…

— Ну, хватит! — оборвал его Сатунин. — Насчет времени ты не спеши — оно пока в наших руках. Найденов! — позвал унтер-офицера, тот мигом подлетел, вытянулся. — Пятьдесят плетей. Всыпь ему по всем правилам, — приказал атаман. — А мало будет — добавим еще.

Кулагина потащили к стоявшей неподалеку от сборни широкой скамье, подле которой суетилось несколько солдат. Когда содрали с Михея рубаху — увидели, что спина у него вся в шрамах, как и лицо, живого места нет.

— Да он ужо битый… куда ж его еще? — проговорил кто-то из солдат. Найденов цыкнул на него и велел подать плети. Михей лег на скамью лицом вниз, насмешливо сказав:

— П-подремлю пока… разбудите п-потом.

— Мы тебя разбудим, мы тебя так разбудим, вовек не проснешься! — пригрозил Найденов. Он злился отчего-то, нервничал и никак не мог подобрать подходящую плетку. — Чего ты мне даешь, чего даешь? — сердито выговаривал солдату. — Этой плеткой мух отпугивать. Нету лучше?

Солдат оправдывался:

— Дак в Шебалино все как есть поисхлестали…

— А ты для чего приставлен? Смотри у меня! — Найденов покачал увесистым кулаком перед носом солдата. — Еще раз повторится — выпорю самого.

Наконец плетка была подобрана. И Найденов, примерившись, взмахнул ею пока вхолостую — витой конец, с поблескивающим жалом вплетенной проволоки, со свистом рассек воздух… Найденов подошел к лавке, на которой, распластавшись почти во всю длину, лежал Михей Кулагин. Опять закричала, заголосила Стеша, вырываясь из чьих-то рук, заплакали дети: «Тя-ятька!»

— Да заткните им глотки! — выругался Найденов, свирепея, и в первый удар вложил всю свою силу. Михей дернулся, но веревки держали его крепко. Толпа охнула, качнулась, словно и по ней пришелся этот удар. Стеша охрипла от крика. А Найденов все больше входил в раж и только крякал, словно дрова рубил, отсчитывая удары:

— Семь… восемь… девять!.. Не уснул еще, краснопузый? Десять!..

Жарко было. Душно. Солнце стояло над головой — некуда деться от него. Даже деревья в этот полуденный час не давали тени. Спина у Найденова взмокла, пот выступил на лице, застилал глаза, но вытереть его не было времени…

— Семнадцать… восемнадцать…

Хоть бы ветерок подул, остудил лицо. Татьяне Николаевне захотелось поскорее уйти отсюда, чтобы не видеть и не слышать ничего этого… Но куда она могла уйти? Голова кружилась, во рту было сухо и горько.

— Двадцать четыре… двадцать пять!

Татьяна Николаевна, задохнувшись от бессилия, не выдержала и рванулась из толпы:

— Прекратите! Прошу вас… Это же бесчеловечно. Кто-то резко и грубо схватил ее за руки:

— Назад! Куда прешь?

И в тот же миг она услышала другой голос, очень знакомый:

— Таня?! Откуда ты, как ты здесь оказалась? Да отпустите вы ее, чего держите… Таня!..

Она как сквозь туман видела шедшего к ней человека, лицо его как бы отдельно плыло, медленно приближаясь, и вдруг она узнала его:

— Вадим? Круженин… Боже мой, ты-то как здесь оказался?

Вадим растерянно и радостно улыбался:

— А я, когда увидел тебя, глазам не поверил… Никогда не думал встретить тебя здесь.

— И я никогда не думала… встретить тебя здесь, — горестно проговорила она и внимательно посмотрела на него. — Вадим, что происходит? Объясни мне. Как ты с ними оказался?

— Потом… потом, Таня, я все тебе объясню. Нам непременно надо поговорить. Это хорошо, что мы встретились… Очень хорошо! А теперь тебе лучше уйти. Уходи, Таня. Тебе не нужно этого видеть… не нужно. Пойдем, я провожу тебя.

Она кивнула. «Тридцать семь… тридцать восемь!» — уже не выкрикивал, а выхрипывал опьяневший от ярости Найденов, и плетка со свистом рассекала воздух…

— Но как ты можешь на это смотреть? — спросила она.

— Потом я тебе все объясню… потом. Слышишь, Таня?

— А ты слышишь? Боже мой, ты с ними! — как будто только сейчас поняла она все окончательно, впрочем, только сейчас и поняла, ужаснулась и не поверила. — Вадим, как ты мог? Ты с ними… с ними? Это мерзко. Это… это не похоже на тебя!

— Нет! Нет, Таня, поверь… Она поморщилась:

— Если ты ничего не сделаешь, я это сделаю сама… — Не надо, Таня, я тебя прошу, — побледнел Вадим. — Это безумство. Не надо.

— А это не безумство? Это, по-твоему… Трус! — Она оттолкнула его и кинулась вслепую, не зная, что сделает в следующий миг, зная лишь одно: что-то надо делать. — Прекратите! Что же вы молчите, люди?

Ее опять схватили. И она, кажется, на какое-то время лишилась чувств. Когда же пришла в себя, увидела совсем близко чье-то лицо, большую тыквообразную голову, с оттопыренными ушами, отчего казалось, что фуражка держится не на голове, а на ушах… Она узнала это лицо и содрогнулась, но не от страха — от омерзения и ненависти к нему. Сатунин смотрел на нее холодно и прямо, как спрут из воды.

— Кто такая?

Татьяна Николаевна молчала.

— Учительша, — подсказал Барышев. — Приезжая. Одного поля ягода…

— Понятно. Откуда приехала? — спросил Сатунин.

— Отвечать я вам не буду. Пока вы не прекратите экзекуцию. Кто вам дал право истязать людей?

Сатунин сощурился:

— Права, милая барышня, не дают, права завоевывают. — Он покосился в сторону усердно работавшего унтер-офицера, плетка в руках которого змеисто извивалась, поблескивая проволочным жалом: «Сорок восемь… сорок девять… Пятьдесят!» — выдохнул Найденов, устало уронив руки, лицо его было красное и потное. — Вот видите, экзекуция прекращена, — сказал Сатунин с усмешкой. — Так откуда вы приехали?