Эвальд Ильенков - Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении

• Название: Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении
• Автор: Эвальд Ильенков
• Издательство: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)
• Жанр: Философия
• Год: 1997
• ISBN: 5-86004-080-6

Главный философский труд Эвальда Васильевича Ильенкова (1924-1979), принесший автору международную известность. В книге исследуются закономерности теоретического мышления в контексте логики развития политической экономии как науки. Предмет исследования - конкретный историзм категориальных характеристик мышления. В монографии показано, что критика политэкономии у К.Маркса содержательным образом связана с выявлением историко-философских предпосылок формирования научной теории вообще. Важнейшие особенности научного метода исследования непосредственно обнаруживаются в анализе понятий абстрактного, конкретного, противоречия, исторического и логического.

Книга Э.В.Ильенкова в полном виде издается впервые. Прижизненное (1960) издание (неполное, подвергшееся жесткой цензуре) переведено на основные европейские языки. До настоящего времени работа сохраняет свою актуальность. Основные идеи, реализованные в монографии Ильенкова, и сегодня вызывают интерес в различных областях научного знания.

*   *   *

Ильенков Эвальд Васильевич

Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении

Художественное оформление А. Сорокин

Компьютерная верстка Н. Мерзляков

Подписано в печать 27.05.97

Усл. печ. л. 24,36

Уч.-изд. л. 29,6

Тираж 2000 экз.

Издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)

1997

---

И это обстоятельство вовсе не является привилегией политической экономии, исследующей классово-антагонистическую действительность экономических отношений.

"Противоречие" знакомо любой современной науке. Стоит вспомнить хотя бы обстоятельства, внутри которых родилась гениальная теория относительности. Попытки усвоить с помощью категорий классической механики определенные явления, выявленные в экспериментах Майкельсона, привели к тому, что внутри системы понятий классической механики появились нелепые, парадоксальные "противоречия", принципиально не разрешимые с помощью категорий классической механики, -- и именно в качестве способа разрешения этих противоречий родилась гениальная гипотеза Эйнштейна.

Но и теория относительности не спасла теорию от противоречия. До сих пор не разрешен ни автором теории относительности, ни кем-либо из другим известный парадокс в теоретических определениях вращающегося тела. Заключается он в следующем. Теория относительности, связывающая пространственные характеристики тел с их движением, выразила эту связь в формуле, согласно которой "длина тела" сокращается в направлении движения тем более, чем скорее движется тело. Это математическое выражение всеобщего закона движения тела в пространстве вошло в математический арсенал современной физики как прочное теоретическое завоевание.

Но попытка с его помощью теоретически обработать, теоретически усвоить такой реальный физический случай как вращение твердого диска вокруг оси приводит к "нелепейшему" парадоксу. Получается, что окружность вращающегося диска сокращается тем более, чем больше скорость вращения, а длина радиуса вращающегося тела, согласно той же формуле, необходимо остается неизменной...

Заметим, что этот "парадокс" -- не просто курьез, а случай, в котором остро ставился вопрос о физической реальности всеобщих формул Эйнштейна. Если всеобщая формула выражает объективно всеобщий закон предметной реальности, исследуемой в физике, то в самой объективной реальности следует допустить объективно-парадоксальное соотношение между радиусом и окружностью вращающегося тела, -- даже в случае вращения детского волчка, -- потому что ничтожность сокращения окружности ничего не меняет в принципиальной постановке вопроса.

Убеждение в том, что в самой физической реальности такого парадоксального соотношения "не может быть", совершенно равносильно отказу от физической реальности всеобщего закона, выраженного формулой Эйнштейна. А это -- путь к чисто инструменталистскому оправданию общего закона. Служит закон теории и практике -- ну и хорошо, и нечего задаваться пустым вопросом о том, соответствует ему что-либо в "вещах-в-себе" или нет. Именно так предпочитал примириться с парадоксом и сам автор теории относительности.

Можно было бы привести еще не мало примеров подобного рода, удостоверяющих, что предметная реальность всегда раскрывается перед творческим мышлением как реальность противоречивая. История науки от Зенона Элейского до Альберта Эйнштейна независимо ни от какой философии показывает это обстоятельство как бесспорный эмпирически констатируемый факт.

Задача поэтому не может состоять в нагромождении новых и новых примеров из разных областей знания, подтверждающих это фактическое положение дел. Количество примеров и здесь не может сдвинуть нас с места ни в понимании философского смысла примеров, которые эту истину подтверждают, ни в понимании реального смысла той же философской истины, которая с их помощью подтверждается.

Задача и тут может быть, по-видимому, решена только на пути анализа хотя бы одного типичного случая, "примера", в котором всеобщий закон выразился с классической полнотой, а не на пути абстракции "одинакового" во всех случаях и примерах подобного рода.

Вернемся поэтому к реальности товарно-капиталистического хозяйства и к процессу его теоретического выражения в политической экономии.

Этот пример хорош потому, что он чрезвычайно типичен -- он наглядно демонстрирует тупики, в которые неизбежно приходит метафизическое мышление, стараясь разрешить основную формальную задачу науки -- развернуть систематическое выражение предмета в понятии, систему теоретических определений вещи, развитую из одного теоретического принципа. Это во-первых.

А во-вторых, что еще важнее, потому, что в "Капитале" Маркса мы находим рациональный выход из трудностей и противоречий, диалектико-материалистическое разрешение тех антиномий, которые разрушили трудовую теорию стоимости в ее классической, рикардианской форме.

3. ПРОТИВОРЕЧИЯ ТРУДОВОЙ ТЕОРИИ СТОИМОСТИ И ИХ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ РАЗРЕШЕНИЕ У МАРКСА

Напомним снова, что все без исключения "противоречия" системы Рикардо -- плод его стремления выразить все явления через категорию стоимости.

Там, где этого стремления нет, -- нет и "противоречий"; традиционная формула вульгарно-профессорской "науки" ("капитал-процент, земля-рента, труд-заработная плата") никакого "противоречия" ни в себе, ни с эмпирически данными фактами не выражает, но именно благодаря этому и не содержит в себе также и ни крупицы теоретического выражения эмпирических фактов. "Противоречия" здесь нет потому, что между капиталом, землей, трудом, рентой, заработной платой и процентом она не устанавливает никакой внутренней связи, -- потому что теоретическое определение этих категорий не развито из одного и того же теоретического исходного пункта. Они не показаны как необходимые модификации одной и той же конкретно-всеобщей субстанции. Неудивительно, что между ними нет внутреннего противоречия, а есть только внешнее (с которым метафизик прекрасно мириться), ибо вообще не отмечено никакой -- а не только противоречивой -- внутренней генетической связи между ними...

Они не противоречат друг другу потому, что вообще не стоят ни в какой связи.

Рикардо же пытается развить всю систему теоретических определений эмпирии из одного исходного принципа, из трудовой теории стоимости. И именно поэтому вся действительность предстает в его изображении как система конфликтов, антагонизмов, антиномически взаимоисключающих тенденций, противоположно направленных сил, которые именно противоположностью своей создают то "целое", которое он рассматривает.

И именно этим Рикардо велик.

"Логические противоречия", в которых экономисты и философы из буржуазного лагеря видели признак слабости, свидетельство неразработанности его теории, выражали как раз обратное -- силу и объективность его способа теоретического выражения вещи. Рикардо заботился прежде всего о соответствии теоретических положений и выводов -- реальному положению дел, -- а уж затем о соответствии постулату метафизического мышления, согласно которому предмет не может противоречить сам себе, а его отдельные теоретические определения -- друг другу.

Он смело (даже, как говорил Маркс, "цинично") выражает реальное положение вещей, и это реально противоречивое положение вещей отражается в его системе в виде противоречий в определениях. Когда же его ученики и последователи делают своей главной заботой уже не столько теоретическое выражение фактов, сколько формальное согласование уже выработанных определений между собой, починяющееся как верховному принципу -- принципу запрещения противоречий в определениях, -- то с этого пункта как раз и начинается процесс разложения трудовой теории стоимости.

Вместо развития теории в итоге получается ее деградация, разложение системы теоретических определений вещи в самом буквальном смысле этого слова.

Анализируя взгляды Джеймса Милля, Маркс констатирует прежде всего остального:

"К чему он стремится -- это формальная логическая последовательность. С него поэтому (поэтому! -- Э.И.) начинается разложение рикардианской школы" (Маркс).

Само по себе стремление оправдать теорию Рикардо перед судом канонов формально-логической последовательности проистекает, разумеется, вовсе не из платонической любви к формальной логике. Стимулом этого занятия является другое -- более или менее честное стремление представить систему товарно-капиталистического производства не как исторически возникшую, а потому могущую превратиться в некоторую другую, более высокую систему, а как от века и навек равную себе, вечную форму производства.

И если то или иное явление, будучи выражено и понято через всеобщий закон стоимости, вдруг встает в отношении теоретического (логического) противоречия с формулой всеобщего закона -- закона определения стоимости количеством рабочего времени, -- то в глазах буржуазного теоретика это выглядит как его несоответствие вечным и неизменным устоям экономического бытия.

Поэтому-то его старания и направляются на то, чтобы доказать его прямое соответствие всеобщему закону, который сам по себе понят без противоречия, как вечная и неизменная форма экономии. Формальная логика здесь выступает как послушное и самое подходящее средство согласования определений. Сама по себе она, конечно, в этом неповинна, -- хотя и заключает в себе возможность такого использования.