Феликс Лурье - Нечаев: Созидатель разрушения

• Название: Нечаев: Созидатель разрушения
• Автор: Феликс Лурье
• Издательство: Издательство АО «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: ISВN: 5-235-02452-4

Книга рассказывает об одном из крайне радикальных деятелей российского освободительного движения Сергее Геннадиевиче Нечаеве, создателе и идеологе конспиративного сообщества «Народная расправа». Материалы нечаевской истории послужили Ф. М. Достоевскому основой романа «Бесы», в котором гениальный писатель предостерегал человечество от огромной опасности, которую несут собой личности, исповедующие вседозволенность и право «избранника судьбы» переделывать мир в соответствии с абстрактной идеей свободы. Разгул терроризма и всех видов радикализма в современном мире показывает сугубую актуальность фигуры С. Г. Нечаева. Это обстоятельство сыграло определяющую роль в решении издать биографию этой яркой, знаменательной со знаком минус личности в серии «ЖЗЛ».

---

Приведу извлечение из «весьма секретного» рапорта начальника Ковенского губернского жандармского управления, подполковника Бирина управляющему III отделением:

«11 января [1870 года] с утренним поездом из Пруссии прибыла Александровская, о приезде которой я был предупрежден шифрованной депешею Шефа Жандармов. По осмотре паспортов в таможне, был удержан вид Александровской капитаном фон Эксе и находился у него, чтобы не дать огласки аресту. Я просил дежурного надсмотрщика дать мне знать, когда осмотр пассажиров будет окончен и все выйдут из залы, что им было исполнено. Тогда я подошел к Александровской и спросил фамилию, просил пойти со мною в комнату, отведенную для жандармского управления, взяв с собою и вещи принадлежащие ей. Александровская, как мною было упомянуто в донесении № 5, нисколько не была сконфужена, или озабочена моим приглашением.

Затем передаю сколько помню мой разговор с нею:

Бирин: Где вы оставили свою дочь.

Александровская: В Дрездене.

Б. Отчего она не прописана была в вашем паспорте.

А. Дочь моя имела свой паспорт.

Б. Какой.

А Людмилы Прозоровской.

Б. Так как вы замужем и муж ваш жив, отчего ее фамилия другая.

А. Оттого, что она незаконнорожденная и фамилию имеет своего крестного отца.

Б. Не ехал ли с вами за границу Грайбанович (Гражданович. — Ф. Л.).

А. Нет.

Б. Не ехал ли с вами Нечаев под своею или другою фамилиею.

А. Нет.

Б. Не имеете ли вы чего-либо запрещенного или не везете ли каких-либо сочинений или прокламаций противуправительственных.

А. Нет».

Александровскую пригласили в комнату, отведенную для досмотра женщин, но она не позволила себя обыскать и предложила взятку, на что последовал отказ. Тогда Александровская попросила пригласить войти Бирина и заявила ему, что в ее одежде скрыты «противоправительственные вещи».

«Б. Откуда вы получили эти бумаги.

А. Когда я поехала из Дрездена, то за мною следили три человека мне незнакомые до самого Берлина, где я остановилась в гостинице, ко мне явились все трое, объявив: что как я состою членом их общества, то обязана доставить в Россию по адресам разные запрещенные сочинения и прокламации противуправительственные, она (будто бы) боялась их взять, что будут осматривать на таможне, тогда Трусов (которого из трех она знала) сказал, что ей опасаться нечего, у них есть один из членов таможни, который ее пропустит, а если она подаст вид, что находятся при ней запрещенные вещи или выдаст сама, то подвергнется той же участи как Иванов».

По поводу слов Александровской об «одном из членов таможни» Бирин написал характерное для жандармского служаки следующее примечание: «Это было выдумано Александровской, потому что мною произведено самое строгое дознание и оказалось, что все члены вполне преданные Правительству и своему долгу, не пропустили бы ничего противузаконного».[397]

Нечаев, отправляя Александровскую с нелегальной литературой, превосходно понимал, что в Вержболове ее может ожидать полиция. О попутчице политический сыск узнал от попавших в его руки участников «Народной расправы» еше в декабре. Первые же вопросы, заданные подследственным, касались подробностей побега Нечаева и его местонахождения. Если Бирину сообщили точную дату прибытия Александровской на границу, то, следовательно, за ней неотступно следили еще в Женеве. А коли так, то знали, где находится Нечаев. Отчего не сообщили женевской полиции?. Полицейским властям он был пока еще нужен на свободе.

Среди прокламаций женевского триумвирата жандармы обнаружили у Александровской «Манифест Коммунистической партии».[398] В обвинительном акте перечислена вся найденная при обыске литература «крайне возмутительного содержания», кроме «Манифеста». Тогда на него никто из полицейских властей не обратил внимания.

В тот же день подполковник Бирин отправил в Петербург радостную весть и тут же получил от управляющего III отделением генерала Н. В. Мезенцева следующую телеграмму:

«Немедленно доставьте сюда арестованную при жандармах со всеми вещами дав инструкцию строго наблюдать чтоб дорогою не могла ни жевать ни уничтожить бумаги».[399]

Александровскую доставили в Петербург, начались допросы и одновременно с ними аресты предполагаемых получателей нечаевской корреспонденции. Как и ожидалось, улов вышел солидный. Среди других политическая полиция задержала М. А. Натансона, впервые оказавшегося в ее руках. Приведу отрывок из его воспоминаний, записанных С. П. Швецовым: «Из Цюриха (ошибка, Женевы. — Ф. Л.) он (Нечаев. — Ф. Л.) направил с поручениями в Петербург некую Александровскую. Подол ее платья был подшит снизу широкой полосой коленкора. Нечаев прошил его в нескольких местах в поперечном направлении, вследствие чего получился в нижней части подола с внутренней его стороны как бы ряд карманов, в каждый из которых он заделал по письму, с полным на нем адресом того, кому оно предназначалось. Одно письмо было адресовано Нечаевым ко мне… Конспирация, как видите, грубейшая и очень не умная. Нечаев не мог этого, разумеется, не понимать; не мог он и не понимать и того, что на границе Александровскую могут случайно обыскать, а это повлекло бы за собою провал всех тех, кому он так тщательно адресовал свои письма. Я беру на себя смелость утверждать даже, что Нечаев, прибегая к столь грубой конспирации, на это именно и рассчитывал. Скажу даже больше: я не утверждаю, но допускаю, что Нечаев с своей стороны сделал все, чтобы так именно и случилось».[400]

На допросе 30 января 1870 года Натансон отрицал знакомство с Нечаевым (Александровскую он не знал действительно) и заявил, что слышал о нем «как о человеке, прибегающем к самым жестоким средствам и угрозам для завлечения в свою организацию, но мне не приходилось встречаться с лицами, с которыми бы это случилось, или которые бы знали об этом что-нибудь положительное… О факте, сообщенном мне судебным следователем, о пакете на мое имя, найденном у госпожи Александровской, могу только сказать, что он привел меня в крайнее удивление, как могут найтись люди до того испорченные, чтобы злодейским образом подвергнуть преследованию людей невинных и им совершенно незнакомых <…>».[401]

Объективности ради приведу еще один отрывок из воспоминаний Натансона: «Этот арест определил для меня весь дальнейший мой путь: за первым арестом последовал второй, с Академией все счеты были закончены, за арестом шла ссылка, одна сменялась другой, за ссылкой следовала эмиграция и т. д. вплоть до сегодняшнего дня. Я и сегодня здесь среди вас стою на том самом пути, на который меня бросил Нечаев… Если я имел основание быть недовольным Нечаевым за свой арест, сознательно им вызванный, то моя ему вечная признательность, что он окончательно поставил меня на революционную дорогу, разом вырвав меня из окружающей меня среды и обстановки… В этом сознании лежит источник того благодарного чувства, которое всякий раз переполняет мое сердце, когда я вспоминаю С. Г. Нечаева и его отношение ко мне».[402] Не один Натансон оправдывал творца «Народной расправы», в той или иной степени его оправдывало большинство революционеров, ничего удивительного — он был одним из них.

После завершения предварительных допросов Александровскую 1 февраля перевели из III отделения в Петропавловскую крепость, потом в Александро-Невскую часть, а оттуда 10 сентября — в Срочную тюрьму Выборгской части.[403] Началась подготовка «Процесса нечаевцев», и дело Александровской влилось в общее русло следствия. Сидение в одиночке Петропавловской крепости ее никак не устраивало, и она, вспомнив ремесло доносчицы, вновь попыталась с его помощью облегчить свое положение.

«Марта 30-го 1870 года], — писала Александровская, — когда я была вызвана к допросу, в первой комнате за ширмой сидела г. Томилова, которую я года полтора тому назад встречала на женских вечерах, но никогда с ней ни о чем не говорила серьезно, но слышала от [В. К.] Попова, сидевшего рядом со мною в Александро-Невской части, что будто бы Томилова очень дружна с Нечаевым, и больше ничего не знала о ней. Тут же она из-за ширмы стала говорить как бы обращаясь к солдату, что соскучилась тут ничего не делавши, исписала я целую тетрадь, а толку мало, потому что ничего и никого не знает, а все зовут! Я поняла, что это больше ко мне относится, а потому заявила и самой: а там это какая радость! Несколько время спустя мне вздумалось ее попытать, вызвать на более откровенную беседу, я и сказала не очень громко: Нечаев в Женеве, хорошо тому жить, кому бабушка ворожит; а я так вот 3-й месяц сижу; совсем с ума схожу! Тогда она подошла к ширме около двери и, заглянув, спросила: вы меня узнали? Я говорю, еще бы! Я уж, говорит, другой год сижу. А я говорю, да знаю, слышала; а я так два месяца, прибавила ей: Искандер[404] умер. А она мне и на то и на другое: знаю, знаю все, сказала. Я удивляюсь и говорю, как же это так! Да известие получила. Как, говорю, от кого? Письмо от одного человека. Я говорю — в Крепости? Да какими же судьбами? Она ответила, засмеявшись — да, в Крепости. Тут кто-то вошел. Потом она подошла опять и спросила, разговариваю ли я с моим соседом. Как, спросила я? Она показала рукой знаки ударов в стену. Я ответила, что он со мной не разговаривает. Это, она говорит, Волховский, я его знаю, очень хороший господин. Я сказала на это ей, что я его не знаю.[405]