Владимир Контровский - Томагавки кардинала

• Название: Томагавки кардинала
• Автор: Владимир Контровский
• Жанр: Альтернативная история

Это мир, в котором Североамериканские колонии остались за французами, более того им даже удалось вытеснить от туда англичан. Причём одним из факторов этой победы стала иная политика в отношении ирокезов, тесный союз с ними и принёс французам победу (отсюда и название книги).

Хочется отметить историческую часть произведения - альтернатива очень реальна и продумана, что достаточно редко встречается среди современной АИ. Кстати, в произведении нет ни каких попаданцев, да они и не нужны, мир и так смотрится очень реально.

---

Но свою страну Серёжа любил, и был очень рад, что родился в России, а не в ОША, где человек человеку волк, и гордился своей страной. Ещё в старшей группе детского сада он ликовал, когда воспитательница сообщила, что в космос полетел первый человек Земли, и что этот человек — русский. Серёжа был юным пионером, и ему нравился пионерский лагерь с его линейками, кострами, песнями, лесными походами и военной игрой «Зарница». Ему нравился устроенный в лагере День Труда, когда пионеры чистили территорию и делали разные мелкие работы, за которые они получали разноцветные бумажки. А на следующий день за эти бумажки — совсем как за настоящие деньги — можно было купить лимонад и даже шоколадные конфеты. Серёжа заработал немного — хватило только на леденцы, но это был его первый заработок, и Серёжа его запомнил.

Жизнь улучшалась. В шестьдесят седьмом году родители Сергея получили отдельную двухкомнатную квартиру в новом районе — город строился, коммуналки расселялись. В доме появилась новая мебель, телевизор, радиола, а потом и магнитофон. И многие тогда верили, что обещанный Хрящёвым коммунизм к восьмидесятому году действительно будет построен — если, конечно, не будет войны. Правда, в новом районе иногда опасно было ходить в магазин — шпана нападала на школьников-одиночек и отбирала у них мелочь. Сергею как-то раз сломали нос, однако он воспринял это событие без особого ужаса: мальчишки дерутся, иначе из них никогда не вырастут воины-защитники.

…Шли годы. В России подрастало послевоенное поколение — сыновья и дочери солдат-победителей Второй мировой…

* * *

1973 год

— Товарищ капитан первого ранга! Тридцать третья рота готова к занятиям по военно-морской подготовке!

— Товарищи курсанты, — седой офицер подошёл к развешанным на стене плакатам, — тема сегодняшней лекции — парогазовая торпеда «53–61». Торпеда калибра пятьсот тридцать три миллиметра, принята на вооружение флота в тысяча девятьсот шестьдесят первом году. Предназначена для поражения…

…Учился Сергей с удовольствием. Морское училище — это был его самостоятельный и сознательный выбор. Сергей хотел стать моряком, и жёсткие рамки дисциплины принимал как должное. Море — оно не шутит; корабли тонут, несмотря на всё достижения науки и техники, а волю свободолюбивой натуре можно дать и на берегу. Сергей подумывал даже после окончания училища пойти служить на военный флот: океаны кишели авианосцами и субмаринами франглов — должен же кто-то противостоять этой армаде. Отговорил его отец — узнав о намерении сына, он помолчал, а потом сказал с горечью:

— Не надо, сынок. Армия стала не та — гниль завелась. Плавай лучше под торговым флагом — будешь офицером запаса, и случись война, ты всё равно понадобишься.

Эти слова отца стали неожиданностью, но Сергей не сомневался, что у него имелись основания так говорить. Отец честно служил и ушёл в запас, когда была принята концепция «мирного сосуществования» и началось сокращение вооруженных сил Вечевого Союза: шли под пресс новенькие крейсера и субмарины, а недостроенные авианосцы разбирались прямо на стапелях. И помнил Сергей тоску, появившуюся в глазах отца на похоронах его старого друга по Дальнему Востоку, каперанга Иваныча, и оброненную отцом фразу «Боевой офицер был — мирной жизни со Второй мировой не знал. От американских глубинок ушёл — свои чинуши доконали…». Упоминание американских глубинных бомб заинтересовало Сергея, но подробностей ему узнать не удалось: отец замкнулся, упомянув подписку о неразглашении.

А вторым человеком, заставившим Сергея задуматься на тему армии, стал отец его приятеля по училищу Юрки Лыкова. Полковник Пётр Лыков был фронтовиком; он прошёл всю войну в противобронной артиллерии и знаменитых «танюшах», а потом вдруг оставил службу. «Дышать трудновато стало, — сказал полковник Лыков, когда Сергей прямо спросил его о причинах. — На войне всё было ясно, а вот потом… Однако это материи скучные, — он хитро улыбнулся, — у вас, ребятки, сейчас одни девчонки на уме. Понимаю, дело молодое».

Девчонки девчонками, однако несоответствие слов и дел бросалось в глаза любому, кто хоть немного умел думать. Коммунизм приближался, а прилавки пустели: мать Сергея каждый месяц отправляла с поездом мясные посылки родне на Урал — в Петрограде мясо ещё можно было купить. Хотя само слово «купить» почти вышло из употребления: его заменил глагол «достать», куда более точно отражавший суть процесса. Везде и всюду торжествовал дефицит — под эту категорию подпадало буквально всё, от туалетной бумаги до автомашин, владельцы которых казались какими-то небожителями. Честный труд на благо Родины не был гарантией того, что к празднику у тебя на столе появится кусок хорошей ветчины, и что твоя жена сможет надеть зимой тёплые сапоги. Жировали откровенные спекулянты, а также те, кто обзаводился нужными связями, значившими гораздо больше, чем деньги. И эти люди не скрывали своего презрения к тем, кто «не умеет жить» и корячится в поле или у станка. И было непонятно, как это так: летаем в космос, наши атомные подводные лодки всплывают на Северном полюсе, с нами вся Европа, а у людей остро не хватает самого простого и нужного — не бриллиантов, а хлеба насущного?

Но молодость брала своё — особо задумываться о причинах и следствиях не хотелось. Временные трудности — так это объяснялось. Мы ведь, в конце концов, первыми идём по непроторённому пути, зато когда дойдём…

* * *

1975 год

— Есть мнение, — политический воспитатель факультета ощупал Сергея изучающим взглядом, — что тебе, курсант Киреев, пора вступать в партию. Ты у нас отличник, да ещё к тому же и депутат, так что…

Затягивать с ответом на «высказанное мнение» было нельзя, и Сергей, помедлив самую малость, произнёс, глядя прямо на политического воспитателя:

— Не заслужил я ещё. Коммунисты шли на пулемёты, а я что? Ничего ещё в жизни не сделал, а хорошо учиться — это моя прямая обязанность.

Веки политического воспитателя дрогнули. Он был далеко не глуп и понял, о чём думал стоявший перед ним курсант.

— Ладно, иди, Киреев, — устало сказал он. — Но всё-таки подумай.

Насчёт подумать — этим Сергей занимался уже давно: пищи для ума хватало (если не лениться, конечно). И общая картина, получившаяся в результате его умозаключений, как-то не радовала.

…Началось с того, что на втором курсе его, восемнадцатилетнего парня, выбрали депутатом районного народного вече. Хотя «выбрали» — это не совсем точно: Сергея вызвал политвоспитатель и сообщил ему об этом. Курсант Киреев ошалел: он, мальчишка, — и вдруг «депутат Балтики», член вечевой власти! Однако действительность быстро развеяла все его юношеские иллюзии: депутатство оказалось сущей синекурой, не имевшей ровным счётом никакого отношения к реальным делам (а тем более к решениям власти). Нудные сидения на собраниях, оставлявшие после себя только лишь ощущение бесцельно потерянного времени, и единогласные одобрения чего-то кем-то давно уже решённого — вот и всё, чем обернулось его депутатство. И — чувство разочарования, оставившее в душе Сергея горьковатый осадок.

А потом была первая плавательская практика и зарубежные порты: Руан с чёрным крестом на площади, выложенным на месте сожжения Жанны д'Арк, и Гулль с массивной каменной башней, сохранившейся со времён викингов и пережившей тевтонское нашествие. И увиденный собственными глазами вражеский мир, в котором, как оказалось, люди живут не так уж плохо — во всяком случае, очередей «за тем, что выкинули», здесь не наблюдалось. «Гниют, сволочи, — сказал старшина группы, глядя на чужеземное магазинное изобилие, — но как вкусно пахнет!».

Невнятный бубнёж с трибун и с экранов телевизоров, равно как и примелькавшиеся лозунги, смысла которых давно уже никто не понимал, воспринимались как данность — как снег зимой или как вешняя капель, — но запомнилось Сергею ощущение, испытанное в зале кинотеатра при просмотре хроники новостей, предшествовавшей показу фильма. Он тогда только что вернулся из первого своего длинного рейса (почти полгода не был дома) и решил сходить в кино — надоели зарубежные телефильмы, то и дело прерываемые рекламой.

На экране появился Забережный, а за его спиной занимали места в президиуме члены Верховного Вече — почтенные и еле передвигавшиеся старцы. Вождь монотонно мямлил что-то по бумажке, а зал рукоплескал, и Сергея поразили лица людей, сидевших в зале, — глаза у них были пустыми, словно все они полуспали или находились под гипнозом. Видя подобные картины постоянно, раньше Сергей этого не замечал — при регулярном употреблении глаз замыливается, — но сейчас, после полугодового перерыва, он был неприятно поражён этим зрелищем. Это была фальшь — чистая и незамутнённая; ложь, которой жила огромная страна под названием Союз Вечевых Общинных Земель. Диссидентом Сергей никогда не был, и не прислушивался к радиоголосам, раздававшимся из Парижа, Лондона и Шамплена, но эту ложь он чувствовал, как чувствовали её миллионы других русских людей.