Тээт Каллас - Звенит, поет

• Название: Звенит, поет
• Автор: Тээт Каллас
• Жанр: Научная Фантастика

Тээт Каллас

ЗВЕНИТ, ПОЕТ

роман-ревю

Печатается с сокращениями.

© Перевод на русский язык. Издательство «Ээсти раамат», 1980

---

— Марге-марка! — взвизгнул Всезнайка.

— Маргоо-а, — зевнул Соня.

— ALL right, — констатировал Доктор.

Я посмотрел на Марге. Девушка застенчиво улыбалась.

— Вот так, — сказал я гномам. — Ну, на сегодня все. Good bye!

Ни о чем не спрашивая, человечки построились, затянули песню и зашагали обратно под стеллаж.

Марге проводила их взглядом, фыркнула разок, но тут же притихла и задумалась..

— Так вот они, значит, какие, — сказала она. — В точности как в мультфильме.

— Марге, — сказал я, вставая. — За последние двадцать четыре часа ты кое-чего насмотрелась. Ты видела и ритуального волшебника, и вдохновенного волшебника, и нервного, невыдержанного волшебника, и сдрейфившего волшебника, а несколько минут назад ты видела весьма ребячливого волшебника; в настоящий момент перед тобой раскаивающийся и извиняющийся волшебник. Обещаю тебе, что в дальнейшем ты увидишь волшебника, который постарается держать себя в руках. Нам надо кое о чем договориться, это во-первых, и, во-вторых, я тебе кое-что должен.

— Должен?

— Об этом потом. Расскажи мне немного подробнее, как ты сюда попала и как все эти скверные штуки случились.

Марге уже знакомым мне движением головы отбросила волосы назад, взглянула на меня, как бы что-то припоминая, а затем с похвальной краткостью и точностью рассказала, что произошло после моего отъезда.

Прийт нашел в кармане брюк письмо» Устроил сцену. А Марге ничего не могла ему объяснить. Потом, когда Прийт начал кричать — неприятно, по-петушиному, — Марге убежала от него, собрала свои вещи и вместе с Мариной уехала в город. Дома она заняла денег. («Странно, мама даже не поинтересовалась, куда я еду». — «Подумай-ка, почему?» — «Ах да, конечно… Я еще не привыкла. Совсем из головы вылетело».) К середине дня она добралась на поезде до Таллина. В бюро справок Дома радио она узнала наш маршрут. На двух автобусах, Таллин — Пярну и Пярну — Икла, она доехала до Хяэдемеэсте. Оттуда дошла пешком до Кабли. А я полчаса назад уехал. Дальше было просто — еще один пеший переход, несколько вопросов деревенским жителям, ее принимали за девушку из летнего лагеря или певицу, затем она нашла жилище К. Рохувальда и стала ждать. В тот момент, когда я снова зажег свет, она проскользнула в затихший дом. («И вот я здесь, не даю вам отдыхать и ничего… Драть меня некому!»)

— Никакой нужды нет тебя драть, — прервал я неделовой конец ее делового рассказа. — Так-так-так… А по дороге, ну, пока ты сюда ехала, ничего необычного не случилось?

— Нет, — ответила Марге с удивлением. — Ах, да… Но что же в этом необычного?.. Я вспомнила, что утром, вскоре после вашего отъезда, над нашим лагерем пролетел вертолет. Быстро и очень низко. Некоторые ребята еще побежали по лугу следом, хотели посмотреть.

— Красный?

— Я не обратила внимания».. Я только потому об этом вспомнила, что именно тогда подошел Прийт с этим письмом… И еще вечером… Знаете, я немножко удивилась, когда увидела вечером, тогда, когда сходила в Хяэдемеэсте с автобуса, опять какой-то вертолет… над морем. Я вообще раньше вертолетов не видела.

— Так-так-так… Припомни — что было еще?

— Ничего. Ах, да, правильно… Но это, кажется, совсем не важно.

— Что именно?

— Да так, пустяки. Один немножко… ну, окосевший мужчина, мой отец обычно так говорит — окосевший, стал ко мне… ну… я не знаю… он вроде бы стал приставать. Подошел и говорит, что за охота вам ехать… как это он сказал — в такую собачью погоду и что… Очень настойчиво звал… в кино или в кафе, я уж не помню, а я не хотела с ним разговаривать, потому что на нас уже люди начали посматривать. Но он был… ну, такой забавный, смешной и серьезный вместе с тем. По-моему, он не очень был окосевший, так, самую малость… Мне не понравились его глаза.

— А волосы?

— Волосы? По-моему, самые обыкновенные. Кажется, светлые.

— Так-так-так…

— И знаете, по-моему, он вовсе не из той категории… мужчин, которые, ну… к девушкам пристают. Он для этого слишком стар, это во-первых, и потом у него такое заурядное плоское лицо…

— Сколько, по-твоему, ему лет? — Ну, по крайней мере тридцать!

— Хм… Я еще старше.

— Нет, — возразила Марге. — Вы молодой.

— Ладно, — махнул я рукой. — Круглолицый, говоришь?

— Разве я так сказала? Ах да, в самом деле, он круглолицый.

— Марге, — сказал я, — для начала этого достаточно.

На первом этаже послышались шаги. В передней или в кухне. Я прислушался. Кто-то открывал внизу окно.

— Ты, наверное, очень устала?

— Немножко, — сказала Марге.

— К сожалению, нам лучше здесь не задерживаться.

Я щелкнул пальцами и прочертил рукой в воздухе короткую дугу.

— Теперь усталость на какое-то время тебя оставит. Вообще же твердо запомни для дальнейшего: с игрой нельзя перебарщивать.

— Да, мастер.

— Кааро.

— Да, Кааро. Разве мы уже в игре?

— Как сказать… — ответил я, пожимая плечами. — И еще — ты ведь голодна.

— Чуть-чуть.

— В левом кармане твоего плаща, по-моему, несколько бутербродов, два пирожка и вареное яйцо, а в сумочке ты найдешь шоколадку.

— Ой… и правда!

— Теперь пошли отсюда, а?

— Да, — охотно согласилась Марге. Как видно, и ей не нравился мертвенный свет в этой комнате.

— Какая занятная картинка вот там, на той стене, — показала вдруг девушка на желтые косые полоски.

— Здесь живет разносторонний художник. Одну минутку, — добавил я, подходя к окну. Так-так-так… Печатных оттисков было ровно пятьдесят, все они были пронумерованы, и сверху я с удивлением обнаружил чертовски соблазнительную женщину. Забросив ногу на ногу, женщина вызывающе потягивалась. На ее бедрах а-ля Эдуард Вийральт был вытатуирован всяческий вздор вроде «Лулу», «Хитроватая лиса-босанова», «Привет, Махто!» и т. д. А внизу красовалось: «К. Рохувальд».

Не знаю почему, но эта находка подняла мое настроение. Я отошел от окна и слегка тронул Марге за плечо:

— Пошли, погуляем!

Мы осторожно спустились вниз по скрипящей лестнице, прошли через кухню; одна из собачек взвизгнула в темноте; в кухне пахло крупой и домашним пивом. Я тихо прикрыл дверь. С неба сыпалась мелкая морось. Возле крыльца слабо благоухали пионы.

Позади, в доме, послышался глухой удар.

Почему-то по спине у меня побежали мурашки. Я передернул плечами и сошел с крыльца. Во дворе я оглянулся. На втором этаже горел свет. Я сразу узнал это широкое окно. И тут же вспомнил о жестянке. Она осталась на раскладушке.

— Подожди меня здесь, я кое-что забыл. Вернусь через минуту, подождешь, а?

Пробежал через кухню, опрокинув стул и перепугав затявкавших собачек — в Поркуни я тоже так бегал за своей коробочкой, вспомнилось мне вдруг, затем понесся вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и распахнул дверь в ателье.

В помещении горел свет. Но он был какой-то не такой, какой-то необычайный. Синеватый, неестественный, яркий. На стенах поблескивали карандашные рисунки — резкие и зловещие. У окна спиной ко мне сидел мужчина и рассматривал свежие печатные оттиски графических творений К. Рохувальда. Сейчас мне было не до него. Я впился взглядом в раскладушку — прежде всего коробочка! В два прыжка я оказался возле постели, откинул край одеяла: коробочка была на месте, она просто завалилась за подушку. Со вздохом облегчения опустил я коробочку во внутренний карман пиджака. Теперь можно подумать обо всем остальном.

Я взглянул на сидящего.

Широкая, какая-то удивительно прямая спина. Между лопатками напряженно вогнутая. Странная спина. И на голове у него была красная ярмарочная шапочка из Мярьямаа.

— Хмм. Извините…

Молчание. Мурашки у меня бегали теперь не только по спине, по и по рукам и по ногам. Неприятное, скажу вам, ощущение.

— Ну… Это самое… Вы…

И тут сидящий как-то деревянно, вместе со стулом, повернулся. Я заметил, что его голова не шевельнулась — то есть он повернулся всем туловищем. Ярмарочная шапочка полетела в угол — и я невольно отпрянул.

Массивное фосфорически светящееся зеленоватое лицо, безволосый череп, немигающие красные глаза, вместо рта тонкая щель. Черный свитер с высоким воротом.

— Фантомас!

Должен признаться, что задуманный этим субъектом и вообще-то широко известный эффект неожиданности в полной мере удался. Я даже вскрикнул. Надеюсь, что не очень громко.

Фантомас медленно и тяжело встал во весь рост, его красные глаза холодно сверлили меня, безгубый рот открылся, и мне довелось услышать запомнившийся миллионам кинозрителей во всем мире жуткий нечеловеческий хохот. С той разницей, что перед кинозрителями хохотал или Жан Марэ, или какой-то его дублер, передо мной же — не знаю кто, В тот миг я был уверен, что это самый настоящий Фантомас.

— Хаа! Хаа! Хаа!

Невероятно, конечно, но именно этот леденящий душу смех освободил меня от чар. Наверное, все вместе было уж слишком безупречно. И среагировал я весьма своеобразно: взмахнул кулаками и бросился на привидение.