Степан Злобин - Пропавшие без вести

• Название: Пропавшие без вести
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: О войне

Новый роман известного советского писателя Степана Павловича Злобина «Пропавшие без вести» посвящен борьбе советских воинов, которые, после тяжелых боев в окружении, оказались в фашистской неволе.

Сам перенесший эту трагедию, талантливый писатель, привлекая огромный материал, рисует мужественный облик советских патриотов. Для героев романа не было вопроса — существование или смерть; они решили вопрос так — победа или смерть, ибо без победы над фашизмом, без свободы своей родины советский человек не мыслил и жизни.

Стойко перенося тяжелейшие условия фашистского плена, они не склонили головы, нашли силы для сопротивления врагу. Подпольная антифашистская организация захватывает моральную власть в лагере, организует уничтожение предателей, побеги военнопленных из лагеря, а затем — как к высшей форме организации — переходит к подготовке вооруженного восстания пленных. Роман «Пропавшие без вести» впервые опубликован в издательстве «Советский писатель» в 1962 году. Настоящее издание представляет новый вариант романа, переработанного в связи с полученными автором читательскими замечаниями и критическими отзывами.

---

Но Иван и его новый товарищ поняли друг друга со взгляда. О побеге они не сказали ни слова, но оба согласно откладывали из своего голодного пайка по кусочку хлеба, пряча его в закрытой бетонной траншее в цеху, где проходил электрический кабель и находился распределительный щит. Там можно было укрыться и отсидеться, когда подойдет ближе Красная Армия. Там же они копили каждый день по закурочке табаку.

— Под самым Бреслау форсирован Красной Армией Одер! — пронесся слух между пленными по заводу. Этот слух передавался почти беззвучно: ведь Бреслау — это в какой-нибудь сотне километров…

Немцы начали лихорадочный демонтаж оборудования, а в бетонную полость стены, где Иван и его товарищ хранили запасы, стали сносить взрывчатку для взрыва завода, и возле нее поставили пост.

Все напряглось. Заключенные часами молчали, ожидая массового расстрела или эвакуации. Двое заключенных при попытке укрыться за штабелями дров были расстреляны перед строем, в острастку другим. Всякие разговоры, и без того приутихшие, прекращались побоями и убийством.

Та или иная трагическая развязка висела на волоске.

Все слухи исчезли: никто не решался передавать их. Все молчали и за работой и за едой. Даже на отдыхе… Но ночью никто не спал — ворочались и вздыхали в ожидании расправы.

И вот именно среди ночи раздались выстрелы, свистки и крики.

Колонну строили под вьюжливым снежком, торопливо раздавая зуботычины, даже не избивая с обычным рвением, — всем было некогда… И уже через час, тут же, ночью, их погнали на запад. Изможденные, истощенные, к тому же не спавшие люди сбивались с шага, скользили и спотыкались. Их свирепо гнали плетьми, толкали озверевшие от страха солдаты. Пристреливали на месте всех отстающих от ряда.

Балашов с Коваленковым шагали об руку, чувствуя локоть друг друга, твердо держали шаг. Решимость бежать давала бодрость и силы.

Морозный ветер теперь хлестал по глазам и по лицам колючим снегом, взметая его с земли. Начавшаяся пурга залепляла глаза. Даже лошади, нагруженные скарбом конвоя, едва двигали ноги. Обоз растягивался все длиннее и длиннее. Конвойные метались в этой морозной, снежной ночи от своих возов к заключенным и снова к своим возам, больше всего боясь потерять свое барахлишко. При общем затемнении они не имели права закурить, сами зябли и оттого еще больше зверели, терялись в панике. То и дело раздавались пронзительные свистки, паническая перекличка каких-то немецких имен, надсадная ругань…

С порывом резкого ветра гуще начал крутиться снег, залепляя глаза.

Лучшей минуты не выждать! Коваленков толкнул Балашова локтем: «Пора!» На крутом повороте дороги в небольшой деревне они рванулись в сторону от колонны и, держась за руки, побежали во мгле пурги, пока не наткнулись на какую-то постройку. Сдерживая дыхание, обходили ее вокруг. Выстрелов не последовало, хотя и сюда еще доносились крики солдат с дороги. Значит, их побег никто не заметил… Взявшись за руки, они двигались молча, едва дыша, не решаясь даже шепотом произнести слово.

Они укрылись от ветра за каким-то коровником. Там внутри было тепло, ах, как там можно было бы хорошо согреться! Коровы сопели, и даже сквозь стены пахло парным навозом.

Но задерживаться было не время. Вперед!..

Как она быстро растет в человеке, надежда!

Она летела над ними на крыльях. Нет, это не вьюга, это ее, Надежды, могучей человеческой силы, прекрасные белые крылья простерлись в полях…

Глубокий снег лежал всюду, вьюга крутила и трепала ветхую одежонку, но Надежда неслась впереди и влекла беглецов. Их оказалось не двое, а трое: еще один пленный сержант заметил их молчаливый сговор и решил бежать с ними. В первый миг они испугались этой фигуры, возникшей из вьюги, но узнали его. Они на заводе работали вместе и в бараке спали почти рядом. Кроме последних двух цифр совпадали и их номера… Незваный товарищ, он был верным спутником и так же крепко, как Коваленков, подхватил Ивана, когда тот ослаб. Вдвоем они дотащили его почти уже утром до просторного сарая, стоявшего несколько в стороне от большого помещичьего дома.

Глубоко зарывшись в снопы необмолоченного овса, сверху укрывшись снопами, они согревались теплом друг друга и ждали ночи, слушая звуки Германии, явно уже побежденной, но еще не сдавшейся…

А вдали уже надвигалась Красная Армия. Днем стала слышна канонада. В воздухе и на дорогах со всех сторон ревели, гудели и стрекотали моторы.

Ночью, оставив Ивана лежать, его спутники двинулись на разведку. Несколько часов он, ослабевший, лежал один, слушая шорох соломы, порывы ветра, гуденье машин и отдаленные раскаты взрывов…

Друзья вернулись к нему с запасами пищи — они принесли несколько штук ободранных кроликов. Огонь разводить было немыслимо, и приходилось есть мясо сырым, разжевывая его с овсяными зернами.

Товарищи рассказали, что в двух километрах отсюда, невдалеке от шоссе, лежит большая деревня, но где в ней можно укрыться, им разведать пока еще не удалось. Немного поспали. Часа два спустя в животе у Ивана поднялись такие отчаянные боли, что он готов был кричать и кусал себе губы. Боль шла схватками — отпускала и вдруг начиналась опять… Товарищи спали. Иван кусал себе губы.

Они проснулись, когда уже рассвело, и решили лежать весь день, до ночи, здесь, в укрытом от ветра и от людских глаз убежище. С дороги, по которой их гнали полтора суток назад, доносились голоса фашистской Германии, начинавшей впадать в последнюю, агоническую панику.

По звукам, которые долетали с шоссе, можно было угадывать, что там творится. Колонны автомобилей мчатся на запад, увозя продовольствие, машины, станки, горы домашнего скарба. Машину, которая остановилась для смены лопнувшего баллона или из-за другой неисправности, толпы владельцев других машин безжалостно опрокидывают в кювет… Семья, чьи вещи лежали на этой машине, бьется в истерике, но когда тронулась дальше колонна, люди спохватываются, бегут за чужими автомобилями, с мольбой простирая руки.

Однако никто не сажает — всем не до них… Тяжелые мчащиеся грузовики не останавливаются даже тогда, когда раздавили пешехода.

Стороной от шоссе, полями, спотыкаясь о мерзлые борозды прошлогодней пашни, бредут пешеходы, шатаясь, поддерживая друг друга, занесенные снегом, издрогшие в легких пальтишках, таща за руки замученных малолеток детей…

И вдруг затор на дороге, все стало, нагромоздилось, и на густое скопление машин и людей у переправы рушатся авиабомбы…

Так было у нас, а теперь так у них… Бегут из домов, бегут… Если представить себе реально эту картину, она разбудит простую человеческую жалость. Однако, если сейчас кто-то из этих несчастных, покинувших кров, бездомных путников набредет на сарай, где укрылись беглые смертники, он их не станет жалеть, он тотчас поднимет тревогу, и какой-нибудь господин из тех, что едут на запад, лихо разрядит в них свой парабеллум, чтобы потом хвастливо рассказывать, как он убил троих коммунистов, успевших проникнуть в тыл… Впрочем, может быть, это будет пятнадцатилетний звереныш, мальчишка-гимназист с деревянной нацистской выправкой бедного мозга…

По грохоту и железному лязгу, который внезапно навалился, заглушая гудки машин, рокот автомобильных моторов и крики людей на дороге, можно было понять, что вдоль шоссе проходит колонна танков. Лязг и грохот, нарастая и удаляясь, шел с запада на восток: издыхающий рейх еще перебрасывал с запада запоздалые иссякающие резервы, он еще огрызался… Да неужели же еще и здесь они будут сопротивляться?! И в эту пору, в эти часы, приходилось лежать без движения, без дела, а как было бы здорово забросать эти танки бутылками с зажигательной смесью!..

Танки отгрохотали своей стальной тяжестью, и вот снова послышались крики людей, гудки и отдельные выстрелы автоматов — и все это на фоне равномерного, с каждым часом растущего, словно подземного гула, означавшего приближение фронта…

Смеркалось, и наступала ночь.

На востоке вставало мерцающее, дрожащее зарево, поднимаясь все выше по горизонту.

— Ребята, ребята! Вот бы сейчас нам хоть по ручному пулеметику в руки — вот бы наделали каши у них на дороге, а! — подал голос сержант.

— Уходят на запад, проклятые. Там все-таки родственники у них — Америка, англичане… Бегут от наших, собаки! — переговаривались беглецы.

— А ведь успеем, товарищи. Ей-богу, успеем подраться!

— Дня через три доберемся до наших!

— Нашим сейчас хорошо бы сбросить наперерез им десант…

— Небось догадаются, если надо! Думаешь, нашей разведки тут нет на дорогах?!

— Ишь сволочи, драпают! Сколько же их?!

— Ну, товарищи, пора подниматься. Иван, ты сумеешь идти? — сказал Николай.

Закусив на дорогу еще кусками сырого кролика и овсом, они тронулись в путь по снежной целине. Но не далее двух километров боль в животе повалила Балашова прямо в открытом поле на снег.