Ионел Теодоряну - Меделень

• Название: Меделень
• Автор: Ионел Теодоряну
• Жанр: Современная проза

Ionel Teodoreanu. La Medeleni. Перевод с румынского Т.Свешниковой.

Теодоряну И. Меделень: Роман / Предисловие С.Голубицкого.

М.: Худож. лит., 1990. — 286 с. (Зарубеж. роман XX в.).

Оформление художника Л.Хайлова. ISBN 5-280-01181-9.-

Автобиографический роман классика румынской литературы Ионела Теодоряну (1897–1954), овеянный поэзией и юмором, повествует о детских годах писателя и жизни румынской провинции конца XX века; автор с тонким психологизмом создает своеобразную атмосферу тихого семейного счастья, рисует радостный и обаятельный мир счастливого детства — с праздниками, тайнами, сюрпризами, которое было не у всех, но о котором тоскуют подчас и взрослые.

---

Господин Деляну подкрутил усы.

— Ruhing bleiben, bitte schon.[34]

Ольгуца краем глаза иронически косилась на брата. Моника сквозь опущенные ресницы созерцала рукава своего кимоно.

Дэнуц, перейдя границы всякого приличия, отвернулся от объектива, оставив потомству профиль японского адмирала с девичьими кудрями, который замышлял страшную месть белокурой японке, надежно охраняемой смеющимся гайдуком с черными усами.

* * *

С верхней ступени лестницы госпожа Деляну — пытаясь компенсировать серьезностью тона несерьезность прически и кимоно — отчетливо произнесла:

— Григоре, ты мне за них отвечаешь! Держи в ежовых рукавицах всех, и особенно Ольгуцу… И не забудь о пари.

Ольгуца сохранила только костюм; усы были смыты ватой, смоченной одеколоном.

— Мама большая трусиха, Герр Директор. Она не похожа на меня.

— Быть этого не может!

— Я говорю серьезно, Герр Директор.

— Она боится за тебя, Ольгуца.

— Все равно.

— Когда-нибудь ты изменишь свое мнение.

— Я?? Не-е-ет!

— Да. И я на многое стал смотреть по-другому, с тех пор как у меня появились племянники.

— Но ты не трус, Герр Директор.

— Я, когда это нужно, бываю… осмотрительным.

— А что значит осмотрительность?

— Храбрость по чайной ложке.

— Как лекарство.

— Вот именно.

— Мне это не нужно. Я здорова.

— Ольгуца, зачем ты огорчаешь свою маму?

— Потому что она моя мама, Герр Директор.

Дэнуц шел впереди всех, опустив ружье дулом вниз — как полагается настоящему охотнику. Он вел в бой стотысячное войско. Начиналось оно там, где восходит солнце, и шло по горам и долам, по полям и лесам, во главе его — храбрый император, а за ним — послушные воины.

Войско Дэнуца состояло из Герр Директора, Ольгуцы и Моники. Ради этой охотничьей вылазки дети были избавлены от ритуального дневного сна, а Герр Директор облачился в легкий костюм из тюсора[35] и обновил тропический шлем. Не были забыты и перчатки, застегнутые на все пуговицы. Герр Директор ухаживал за своими руками, словно «какая-нибудь…», как говаривала госпожа Деляну.

— Как какая-нибудь кто, мама?

— Как какая-нибудь почтенная дама. Мама именно это и хотела сказать, но не смогла найти подходящее слово.

— Merci, Григоре. Это слово ты найдешь с большей, чем я, легкостью.

— Оно меня найдет! — скромно улыбнулся Герр Директор.

— Григоре, ты просто смешон! Посмотри: у меня руки темнее твоих. Ведь солнце это здоровье. Столько кокетства у мужчины?!

— Милая Алис, мне нравятся руки цыганок, потому что они тонкие и сухие, а не потому, что они смуглые. А ваше солнце меня мало интересует! Я достаточно загораю над конторскими книгами!

Моника шла рядом с Ольгуцей. В душе у нее на цветущей ветке раскачивались райские птицы, надежно укрытые от ружей и глаз охотников.

…Воображаемое войско Дэнуца с императором во главе шло вперед, чтобы поразить змея, охраняемого драконами. Опасности подстерегали их на каждом шагу. Змей мог похитить солнце и опустить черную, как глухой лес, ночь на пути у войска. Но император ничего не боялся! Он готов был поджечь лес и идти дальше сквозь огонь. Бросаются же прямо в огненное пламя пожарные!.. Впереди Дэнуца бежал Али с гордо поднятым хвостом, похожим на лихо закрученный ус.

…У императора был чудесный пес. Он мог вырасти до размеров быка, превратиться в крылатого коня, до которого никто бы не посмел дотронуться… Но императору он повиновался беспрекословно.

Вход во дворец змея стерегли драконы, тут же висела богатырская палица… Ну и что? У императора есть ружье… Пусть только сунется змей!.. У императора в патронташе сидит смерть для сотни змеев и стольких же драконов… Патроны хранились у Герр Директора, но змей не мог знать того, что было известно Дэнуцу.

Войско Дэнуца — пожалуй, за исключением Моники — шло вперед, чтобы положить конец одной старой легенде и выиграть пари по случаю боевого крещения охотничьего ружья.

Вот как возникла эта легенда. В доме у Костаке Думши долгое время властвовала надо всеми и надо всем Фица Эленку, старшая сестра хозяина дома.

В семье, где все без исключения были красивы, одна только Фица Эленку отличалась такой безобразной внешностью, что ее уродства с избытком хватило бы на весь ее большой и старинный род. Однако никто в доме не смел и думать об этом, потому что зеленые глаза Фицы Эленку обладали способностью проникать в самые тайные глубины человеческой души. Она была столь же умна, сколь и безобразна, а ее коварство и жестокость превосходили даже ее ум и уродливость.

Когда она в своей двухместной карете уезжала в Меделень, где проводила время в обществе привезенных из-за границы книг на разных языках, патриархальные Яссы испытывали явное облегчение. Зато в Меделень наступали смутные времена. Через детство и юность госпожи Деляну и молодость ее матери Фица пронеслась, как саранча через цветущие поля. Один из помещиков прозвал ее «свекровью радости», многочисленные невестки не могли ужиться с ней под одной крышей. А в доме господина Костаке Фица жила и после его смерти.

Вместе с молодостью Фицы Эленку канула в Лету некая тайна, которую передавали друг другу шепотом, а потом и совсем позабыли. Любовь… Неужто?.. Молодой человек, влюбленный в Фицу Эленку… мыслимо ли это? Его измена с дородной цыганкой из Меделень. Прогулка в лодке на пруду и перевернутая лодка, из которой Фица Эленку вышла… овдовевшей; цыганка, битая арапниками…

Старые крестьяне говорили, что над прудом тяготеет проклятье.

Одна никому не ведомая слабость была у Фицы Эленку: Ольгуца. Черные глаза пятилетней девочки никогда не опускались перед зеленым взором Фицы. Не тронутые старостью зеленые глаза пристально следили за черными кудрями и низким дерзким лбом, словно пытались разгадать еще не расшифрованную надпись. Но вдруг произошло невиданное в долгой жизни Фицы событие, которое на многое открыло ей глаза.

Старость лишила Фицу ее естественных зубов. Она носила искусственные. Во время обеда и ужина на виду у всех присутствующих мальчик-слуга приносил в голубом бокале с водой белые и крепкие, словно оскал оборотня, зубы.

— Naturalia non turpia.[36]

Никто ей не прекословил. Аппетит пропадал, равно как и все другие чувства.

И вот в один прекрасный день Фица Эленку начала поститься, и этот пост продолжался больше двух месяцев и ускорил ее конец, — потому что вставные зубы вдруг очутились в пруду.

Мальчик-слуга вошел в столовую с пустым бокалом, он был бледен как мел: можно было подумать, что сердце его оказалось в бокале на месте зубов.

— Я их бросила в пруд, — прозвучал голос Ольгуцы среди полнейшей тишины, — словно все вокруг было погребено под лавой.

— Пусть мне в комнату принесут стакан молока. А ты, девочка, приходи ко мне, когда встанешь из-за стола.

Ольгуца не только не утратила аппетит — он возвратился к ней вместе с исчезновением злополучных зубов. После обеда она вошла в комнату Фицы, вызывающе хлопнув дверью.

— Я пришла!

Фица очень долго смотрела на нее; судя по всему, она употребила всю зоркость своих глаз и проницательность ума, чтобы представить себе Ольгуцу в будущем, — так факир заставляет растения с невиданной быстротой произрастать из семян.

И впервые в жизни ее беззубый рот с суровой нежностью поцеловал вспыхнувшие румянцем щеки Ольгуцы. В этот миг у Фицы Эленку зародилась надежда, что в ее семье среди «тюфяков и растяп» появится еще одна Фица Эленку. Она завещала Ольгуце все свое состояние.

В благодарность за это, после ее долгожданной кончины, Ольгуца назвала именем покойной одну странную лягушку.

От отца к сыну жители Меделень передавали друг другу, что пруд проклят богом и что Фица Эленку… После смерти Фицы — рассказывали крестьяне — в пруду появилась необыкновенно крупная и смелая лягушка. И царила она над всеми лягушками, как зеленоглазая Фица над людьми. У деда Георге как-то вырвалось необдуманное слово, — он хотел предостеречь Ольгуцу. И тогда Ольгуца принялась охотиться за водяной Фицей в пруду, на дне которого лежали, ухмыляясь, вставные зубы реальной Фицы. Стрельба из рогатки ни к чему не привела, усилия случайных охотников — тем более.

Теперь уже всей деревне было известно, что Фица Эленку обратилась в чудесную лягушку. И лягушки, охраняемые легендой, непрерывно умножали свой род, оскорбляя все большим числом голосов божий мир, а гигантская лягушка возвышалась над ними, словно неиссякаемый дьявольский кубок с зеленым ядом…

* * *

…Они приближались к заветной цели. Пустынный, словно при луне, пруд искрился в лучах заходящего солнца, от него пахло тиной, гнилью и прохладой.

…Император вновь превратился в Дэнуца, потому что Дэнуц прекрасно знал легенду и ему не хотелось в полном одиночестве оказаться у пруда, который все избегали. Он поднял ружье и долго целился в небо, пока не подошли остальные, затем опустил ружье и вместе со всеми отправился дальше, твердо решив не портить отношения с Фицей Эленку! Гораздо лучше быть простым зрителем. Ведь и дяде Пуйу все это безразлично.