Татьяна Талова - Кузнеца дочь

• Название: Кузнеца дочь
• Автор: Татьяна Талова
• Жанр: Фэнтези

Сказка без сказочного, но просто 'проза', на мой взгляд, тоже не подходит. Стилизация под Древнюю Русь и Скандинавию. И, в основе, про любовь, чего уж там:)

---

И после того пришли ночью к ней в дом люди недобрые, под личинами скрытые. То, что на отшибе жила — то им на руку сыграло. После смерти отца не ждала Голуба другой беды — и вот, пришла нежданной. Однако ж, славные мои, что лицом так побелели? Вреда не причинили Голубе никакого, даже пальцем не тронул никто — это те двое, что до того к ней ходили, не позволили. Да. А что-то ведь было такое в ней, и в мастерстве ее, что говорило — "не тронь, то человек особый…" Да хотя что тут — тронь не тронь, а хлебнула горя Голубушка! За то время, пока везли ее невесть куда, успела все понять-уразуметь: и что попала она к разбойникам, и что продадут ее незнамо кому, и что звать теперь станут рабыней… Везли ее на коне, задом наперед, чтоб сбежать не смогла, руки связали, да еще и глаза платком закрыли. И ни слова ни сказала за всю дорогу Голуба. Дивились меж собой разбойники — сказывали ведь, что девица поет хорошо, а тут такое — не немая ли вовсе?

Свет Голуба увидела лишь на берегу реки. Река незнакомая4, широкая, на солнце блестела — так и захотелось кинуться в воду, броситься, себя не помня, на дно уйти… Ровно знали это — крепко держали руки чужие, те самые руки, что меч в ее кузнице любовно гладили… Вятко — так звали торговца людьми. Сцепила зубы Голуба, чтоб в голос не закричать, не зареветь. Такой вот и предстала она перед норманном, человеком Севера: щурившаяся от света и подступающих слез, босоногая, растрепанная, худющая девчонка. А норманн был будто медведь — огромный, широкоплечий, с гривой черных волос и знатной бородой. Для него-то и украли дочку кузнеца!

— Говорил ты мне, что привезешь кузнеца, какого не видели в нашей земле, — медленно, с трудом подбирая чужие слова, проговорил Медведь. — А я вижу перед собой всего лишь девчонку и притом не красавицу!

Голуба лишь с внезапной злобой посмотрела на своего похитителя — что, мол, доволен? И тот только сейчас смекнул, что надо бы деву и одеть получше, и косу расплести, как за морем принято и Медведю привычней. Заодно и волосы длинные русые показал бы, авось, красивей в глазах викинга стала бы… Опомнился быстро торговец — он же ныне не просто девку продавал, а мастерицу ту еще! И шасть — к мешку, что рядом лежал.

— Глянь, что девчонка с простым железом делает!

Охнул викинг. Стар был, многое видел, всяких мастеров знал… Но чтоб так! Чтоб от одного взгляда дрожь по телу шла!

— Злой меч, — сказал викинг. — Должно быть, много крови пролил он! Не могла она сковать такого! Этот меч уже много раз был в бою! Ты вздумал врать мне, торгаш?!

— Не вру я тебе, храбрый! — взмолился Вятко. — Ну, признайся, ты же ковала меч, Ждановна?

— Не я! — вдруг отвечает Голуба. Медленно отвечает — трудно дается отказ от родного детища. Посмотрел на нее викинг, наклонился, лицо к себе повернул. Говорит:

— Повтори.

Взглянула на меч Голуба — и не смогла повторить, только губы закусила. Расхохотался викинг.

— Не видел я раньше, чтоб девка ковала получше иных мужей! Теперь — вижу! Не соврал, торговец, держи плату обещанную! Меч оставь себе. Скоро все воины Гудмунда-херсира будут иметь такие же!

— Это нож ее, князем местным подаренный… — вдруг говорит Вятко и протягивает подарок дорогой викингу-великану.

Взвилась тут Голуба, ровно кто другой ее с огромной силой вперед бросил, плечом толкнула Вятко — тот чуть по земле не покатился, были б руки свободны — в горло бы вцепилась, да и так едва ли зубами не достала, к Медведю кинулась… Да только викингу тому она как птенец супротив сокола, только рукой схватил, плечо сжал — и дернуться не смогла больше Голуба. А нож взял молча, себе за пояс заткнул — как так и надо. Развернулся, Голубу за собой повел — только сейчас осмотрелась как следует она, только сейчас углядела девушка, что качается на волнах большой корабль! Слыхали ли вы, братья мои да сестры, о драккарах? Слыхали ли о страшных змеиных головах на штевнях?.. Ныне викинги поднимали белый щит, мирный щит, — свое они отвоевали в море, по реке же плыли, сбывая награбленное. Да и страшная голова снята была — вновь заняла свое место, когда вышел корабль обратно в море. Так и увидела перед собой Голуба гладь синюю, берега чужие — сердце кровью облилось, рванула все-таки к воде, кошкой выскользнула, бросилась в реку… Горько заплакала, когда у самой кромки снова настигли ее вновь руки ненавистные, только на колени упасть и смогла, до воды добравшись. Так норманн ее на плечо закинул — жесткое плечо, будто камень, — и так-то на корабль принес. Там опустил под мачтой и привязал за левую руку — все одно, его узел девушка и двумя руками распутать бы не смогла. Да воины, увидев это, еще посмеялись:

— Зачем привязываешь, Стурлусон? Или потрепала тебя на берегу эта гардская девчонка? — они-то видели, как дважды вырывалась Голуба — сначала из рук Вятко, потом — из лап их главаря, которого они звали хёвдингом5. И они могли запросто бросить шутку о своем хёвдинге, так как состязания в острословии были не менее уважаемы среди них, чем битвы на топорах.

Так-то сказали викинги, на что хёвдинг ответил негромко:

— Да вы еще последите, чтоб не перегрызла она веревку и не прыгнула за борт, под могучие весла…

А знаете ли вы, родные мои, что на том корабле было много воинов, и самому младшему было четырнадцать лет, а самому старшему — пятьдесят пять? И все как один садились на скамьи, такие похожие меж собой, что поначалу Голубе казалось — все братья! Так-то слаженно они налегли на весла, и среди них был хёвдинг. А самый старший встал у руля — его волосы были совсем-совсем седые, но глаз оставался так же зорок, как и много-много лет назад. Не знала еще Голуба, сколько плыть предстояло, не знала еще, что ждет ее в чужой стороне…

— Ну дедушко, не томи!.. Что там было-то в земле заморской?..

— Ну, не терпеливые какие! До земли ведь еще добраться надо!.. Да. А стоит сказать, что и на корабле Голубу не обижали. Многих невольников видели мореходы, знали, как тяжело человеку от корней своих отрываться, жизнь заново начинать, рабом зваться… Бывали и такие, что и к старости все смерти искали, сбегали не раз и не два, и били их, а они снова бежать… А чаще все же было так, что если хорошо относились к рабу, а особливо к рабыням, то и приживались они легко, и работали от души. Голубу ж из-за работы везли, да и жаль ее было, конечно же, и молодым — потому как не огрубели, не очерствели еще, и старым — многие детей оставили на берегу своем, да очень давно не видели их… Молодой-то самый воин — а был он, надо сказать, в свои года выше Голубы на две головы, а в плечах обещал стать не меньше хёвдинга, — отдал ей свою кожаную шапку. А старый кормщик притащил теплый плащ и кожаные сапоги, найденные среди всякого добра. Сапоги были ей велики, но Голуба кивнула только, не зная, как поблагодарить на чужом языке. Так-то вот! Добро — оно от любого человека благодарности достойно, и позже, согревшись и поразмыслив чуток, Голуба решила, что если кто и заслуживает ее ненависти, так это Вятко и те люди, что помогали ему да, быть может, еще хёвдинг… А домой она вернуться себе обещала, что бы ее не ждало впереди!.. Да, такова была Голуба Ждановна, кузнеца дочь.

Но случилось вот что. Кроме тех, кто хорошо к Голубе отнесся, были и другие. Хотя бы Бьёрн. Это он тогда отпустил шутку про своего хёвдинга, был он не в меру горяч и быстр на язык. К тому же, умел он говорить по-гардски. Гардарики — Страна Городов — это ведь так викинги называют всю Русь. В первый же вечер, как ложились спать воины — прямо там, на палубе, между скамьями — подошел он к пленнице.

— А что, — спросил он, улыбаясь, — был ли у тебя жених на твоем берегу?

Ведь ничего-то не успел сделать Бьёрн, а Голубу как водой страхом окатило, едва улыбку викинга приметила. Дома-то гостей незваных она прогнать могла, а если парни во хмелю приставать начинали — так и кулаком могла ответить, отцовскую науку вспоминая! Здесь же… Разом пронеслись в голове Голубы сотни видений, одного другого ужасней. Медленно поднялась Голуба, чтоб хоть какой отпор дать. Веревка-то длинная была, и хёвдинг ее снизу привязал, чтоб рука не уставала, и двигаться свободно позволяла. А викинг ладонью уже плечо сжал, вперед шагнул, голову наклонил — то ли чтоб сказать что, то ли поцеловать уже хотел, а только у Голубы все перед глазами поплыло и ровно закричал кто в голове птицей горестной: "Не бывать!". И с силой кулаками в грудь каменную ударила, да еще и ногой наподдала в колено. Не ждал такого Бьёрн, отшатнулся, на ногах едва удержался. Да только сраму и так хватило — воины-то заранее забаву предвидели, расхохотались дружно.

— Смотрите-ка, девчонка на нашего Бьёрна боем пошла!

— И удачно бьет, я погляжу!

— А что, хороша пленница гардская? Какова, а, Бьёрн?

— Думать будешь, когда в следующий раз обнять вздумаешь!

— Ты под ноги-то, под ноги смотри — во второй раз упадешь!