Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине

• Название: Всё, что помню о Есенине
• Автор: Матвей Ройзман
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Писателю М. Ройзману посчастливилось близко знать Сергея Есенина. В его воспоминаниях содержится много новых сведений о жизни и творчестве этого большого советского поэта. Автору удалось нарисовать живой образ Есенина, передать его характерные черты. В книге Есенин предстает перед нами таким, каким он и был на самом деле, — великим тружеником и патриотом.

Стихи С. Есенина цитируются по изданию: Сергей Есенин. Собр. соч. в 5 т. M., Гослитиздат, 1961–1962

---

Он взял эпиграфом известные строки Есенина:

А теперь хожу я в цилиндре
И в лаковых башмаках.

Но привел их неточно. Надо:

А теперь он ходит в цилиндре
И лакированных башмаках.

Николай Клюев. Четвертый Рим. Пб. «Эпоха», 1922.

Зато Клюев, как говорится, склоняет и спрягает этот цилиндр и лакированные башмаки, начиная ими многие свои стихотворения:

Не хочу быть знаменитым поэтом
В цилиндре и лаковых башмаках…
Не хочу укрывать цилиндром
Лесного черта рога!
Не хочу быть «кобыльим» поэтом,
Влюбленным в стойло, где хмара и кал!
Анафема, Анафема вам,
Башмаки с безглазым цилиндром!

Можно еще цитировать подобные же клюевские стихи, но и так понятно, что две строчки Есенина породили цикл ругательных стихотворений. Знал ли об этом Сергей? Безусловно! Поэтому непонятно, почему, надеясь на Клюева, за свой счет доставил его в Москву. Клюев все больше отмалчивался, а про себя думал, что во главе новой литературной группы должен стоять он, — Кит Наневов, как называет себя в «Четвертом Риме». Но ведь об этом думал и каждый из «мужиковствующих».

Клюев бесплатно столовался в «Стойле». Как-то Сергей предупредил меня:

— Если к тебе обратится зачем-нибудь Клюев, скажи, что я председатель «Ассоциации» и без меня ничего не делается. Тяжело мне о нем говорить, он мой учитель, но в стихах застрял на месте, в политике — на задах! И человек жадный! У него много стариннейших икон. Продай хоть одну, проживешь много лет, ан нет! Упросил меня купить ему сапоги.

О стихах Клюева впоследствии Есенин напишет в свойственной ему манере озорного образа:

И Клюев, ладожский дьячок,
Его стихи, как телогрейка.

Но я их вслух вчера прочел —
И в клетке сдохла канарейка.

С. Есенин. Собр. соч., т. 2, стр. 176.

Клюев уехал с сапогами в Ленинград.

Обо всей этой истории узнал Блюмкин и сказал Есенину, что может представить его наркому по военным и морским делам, а тот пойдет ему навстречу в организации толстого журнала. Сергей, как я уже писал, помыл голову и отправился на прием, который состоялся в присутствии Блюмкина.

Есенин заявил, что крестьянским поэтам и писателям негде печататься: нет у них ни издательства, ни журнала. Нарком ответил, что этой беде можно помочь: пусть Сергей Александрович, по своему усмотрению, наметит список членов редакционной коллегии журнала, который разрешат. Ему, Есенину, будет выдана подотчетная сумма на расходы, он будет печатать в журнале произведения, которые ему придутся по душе. Разумеется, ответственность политическая и финансовая за журнал целиком ляжет на Сергея. Есенин подумал-подумал, поблагодарил наркома и отказался.

Когда вышли из кабинета, Блюмкин, не скрывая своей досады, спросил Есенина, почему тот не согласился командовать всей крестьянской литературой? Сергей ответил, что у него уже был опыт работы с Клычковым и Орешиным в «Трудовой артели художников слова»: однажды выяснилось, что артель осталась без гроша. А кто поручится, что это же не произойдет и с журналом? Он же, Есенин, не так силен в финансовых вопросах. А заработать себе на спину бубнового туза не собирается!..

В общем, дело с новой крестьянской группой разладилось. Но по-прежнему «святая троица» восседала вместе с Есениным. Очень многие перестали ходить в «Стойло Пегаса».

Если читатель подумает, что я пристрастен к «мужиковствующим», приведу несколько строк из воспоминаний Льва Повицкого, которому Есенин посвятил стихотворение:

Старинный друг,
Тебя я вижу вновь
Чрез долгую и хладную
Разлуку…

С. Есенин. Собр. соч., т. 5, стр. 252.

Вот что пишет Повицкий, который встречался с Есениным после его приезда из-за границы:

«Участились его скандальные выходки в ресторанах и пивных Москвы. Его снова окружили «друзья-приятели» из «крестьянского» лагеря, «мужиковствующие»…[82]

Мы опасались, что «Стойло» закроют, и Шершеневич предложил создать правление «Ассоциации», Когда был поставлен вопрос о Клычкове, Орешине и Ганине, Есенин откровенно заявил, что он ничего сделать не может. Александр Яковлевич Таиров предложил запретить им вход в «Стойло» и вывесить соответствующее объявление. Оно было тут же составлено рисовыми буквами, и первым под ним подписался председатель «Ассоциации» С. Есенин.

В дверях «Стойла» ежедневно по очереди дежурили дюжие швейцары, они вывесили объявление на видном месте, дали прочесть «святой троице» и не пустили в «Стойло».

Через три дня Клычков, Орешин и Ганин перехватили Есенина по дороге в «Стойло» и повели в пивную. Там они не только угостили его захваченной с собой водкой, но еще смешали ее с пивом, то есть, как это называют, поднесли ему «ерша». Сергей в отличие от своих собутыльников моментально захмелел.

В пивную вошел с девушкой молодой человек в черной кожанке, как оказалось чекист. Они заняли столик неподалеку от четырех поэтов. «Святая троица» начала подлый разговор, всячески вызывая Есенина на активное действие против молодого человека. В конце концов, плохо владеющий собой Сергей поддался на их провокационные выпады. А что же — «мужиковствующие»? Они вскочили с места и, не заплатив по счету, бросились к выходу. Официанты и швейцар преградили им путь. Через десять минут приехала машина и четырех поэтов увезли.

22 ноября 1923 года «Рабочая газета» напечатала заметку журналиста Л. С. Сосновского «Испорченный праздник», в которой он обвинял поэтов в антиобщественном поступке. Но ведь следователь МЧК мог не знать, каким иезуитским способом действовали друзья-«мужиковствующие». Я зашел к Мариенгофу на Богословский, рассказал, что и как произошло. Он обругал «святую троицу» и сказал, что позвонит по телефону председателю Центропечати Борису Федоровичу Малкину. В то время в одной квартире со мной, дверь в дверь, жил брат Бориса Федоровича — Матвей. Он и сказал мне, что Борис Федорович куда-то уехал на две недели. Когда я сообщил об этом Анатолию, он развел руками.

От него я сразу же пошел к Шершеневичу, он был болен бронхитом. Вадим посоветовал отправиться к следователю, который ведет дело о 4 поэтах.

Рюрика Ивнева в Москве не было. Жена Бориса Эрдмана сказала мне по телефону, что ее муж уехал в другой город оформлять спектакль, а Николай забрался в глушь и дорабатывает «Мандат». Георгия Якулова положили в больницу — подлечить легкие. Грузинова я встретил в столовой клуба поэтов. Выслушав меня, он ответил, что это дело непростое:

— Надо насушить сухарей, чтоб было что есть, — сказал он. — И припасти нюхательного табака. Обсыпаться им от бекасов…

На заседании правления Союза поэтов я рассказал о случае в пивной со всеми подробностями и предложил избрать товарищей для переговоров со следователем. К моему удивлению, раздались голоса, что Есенин давно не вносит членских взносов и его нужно считать выбывшим из союза.

Вдруг со своего места поднялся председатель И. А. Аксенов, на губах его выплыла улыбочка, и он почти саркастически провозгласил:

— Сейчас литературные организации сговариваются организовать совместное заседание и разобрать инцидент в пивной. Я понимаю, что Мотя Ройзман беспокоится о своем друге Сергее Есенине, чего не скажешь о других имажинистах. Но у нас в союзе он помимо всего является юрисконсультом. Сам бог возложил на него миссию заступничества за Есенина…

Я понял, что Аксенов не забыл острой фразы Сергея, из-за которой ему пришлось сбрить свою бороду. Все подняли руку за предложение Ивана Александровича. После заседания делопроизводитель союза Г. Дешкин написал мне мандат (От 28 ноября 1923 года за № 380.).

Мне пришлось говорить с начальником отдела, за которым числилось дело 4 поэтов. Я рассказал, как все произошло на самом деле в пивной. Он поинтересовался, откуда я все узнал. Я сослался на владельца пивной и официанта, обслуживающего четырех поэтов. Начальник просил ему позвонить по телефону на следующий день. Я это сделал, и он сообщил мне, что сегодня вечером Сергей будет на свободе.

Через два дня увидел Есенина в «Стойле». Он пожал мне руку и сказал, что я — настоящий друг. (Наверно, он узнал обо всем от Грузинова, который присутствовал на заседании правления союза.)

Через десять дней состоялось разбирательство дела 4 поэтов на товарищеском суде в Доме печати. Обвинителем выступил Л. Сосновский. Не знавший Есенина и обстоятельств происшествия, он сосредоточил основной огонь своей речи на Сергее. Резко обрушился на четырех поэтов председатель суда Демьян Бедный, порицая их не только за дебош в пивной, но, с его точки зрения, и за «их отвратительное поведение на суде». Впрочем, нотки сожаления звучали в его голосе, когда он говорил о том, что Есенин губит свой талант. Да и после смерти Сергея, выступая на страницах газеты, Демьян признавался: