Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине

• Название: Всё, что помню о Есенине
• Автор: Матвей Ройзман
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Писателю М. Ройзману посчастливилось близко знать Сергея Есенина. В его воспоминаниях содержится много новых сведений о жизни и творчестве этого большого советского поэта. Автору удалось нарисовать живой образ Есенина, передать его характерные черты. В книге Есенин предстает перед нами таким, каким он и был на самом деле, — великим тружеником и патриотом.

Стихи С. Есенина цитируются по изданию: Сергей Есенин. Собр. соч. в 5 т. M., Гослитиздат, 1961–1962

---

Матвей Ройзман ВСЁ, ЧТО ПОМНЮ О ЕСЕНИНЕ

Воспоминания о замечательных людях…

время от времени порождают в нас дух размышления.

Они возникают перед нами, как заветы всех поколений…

ГЕТЕ

1 Московское коммерческое училище. Первые опусы. Совет Леонида Андреева.

Московское коммерческое училище на Остоженке (ныне Метростроевская) находилось в громоздком красного цвета здании, подпираемом массивными колоннами. Теперь в том же мало изменившемся помещении расположился Институт иностранных языков. На его внешней стене по-прежнему прикреплена мемориальная доска, напоминающая о том, что здесь в двадцатых годах девятнадцатого века учился Иван Александрович Гончаров.

Будущий великий романист не кончил полного курса Коммерческого училища, ушел и, подготовившись, поступил в Московский университет. Об училище он писал своему брату Н. А. Гончарову:

«…Мне тяжело вспоминать о нем, и, если б пришлось вспоминать, то надо бы было помянуть лихом… Он (директор — М. Р.) хлопотал, чтобы было тихо в классах, чтобы не шумели, чтобы не читали чего-нибудь лишнего, не принадлежавшего к классам, а не хватало его ума на то, чтобы оценить и прогнать бездарных и бестолковых учителей… Нет, мимо это милое училище!»

Прошло семьдесят пять лет с того дня, как И. А. Гончаров покинул училище, а в нем мало что изменилось. Воспитатели за малейшую провинность клали учеников младших классов себе на колени вниз животом и пускала в ход линейку. Старшеклассников поучали, поставив спиной к стене и постукивая по лбу увесистым ключом от дверей класса. Размножались фискалы, процветали доносы. Начальство искореняло крамолу. Все это прикрывалось опекуншей императрицей Марией Федоровной, которой на старости лет иноземные искусники сделали косметическую операцию лица. Огромный портрет этой «неувядаемой» красавицы в аляповатой золоченой раме висел на видном месте в актовом зале. А вокруг по стенам — одетые в военную форму разных веков самодержцы.

Особенный трепет вызывал попечитель училища гофмейстер императорского двора князь Жедринский, напоминавший в своем сплошь вызолоченном мундире начищенный до блеска медный самовар.

Он не одобрил выпущенный старшими классами рукописный журнал «Рассвет». В нем были помещены мои первые стишки. Были у меня и другие, и я дал их почитать учителю русской словесности Хитрову.

Дней через пять статский советник П. И. Хитров отдал мне стихи. Под стихотворением «Зимняя ночь», аккуратно было выведено: «Основная тема: поэзия природы»; частная мысль: зимний пейзаж; идея, как вывод: зимой хорошо: путь чистый, но мрачный». И таким образом были разобраны все стихи, впрочем, иногда попадались замечания: «Верно подмечено», «Очень удачно передано»; «Неудачна форма»; «Не верен тон» и т. д., и т. п.

Что было делать? В те далекие годы начинающий литератор не мог нигде получить помощи. К профессиональным поэтам было трудно попасть, посылать в редакцию журналов стихи — бесполезно; печатались ответы на последней странице, петитом, в «Почтовом ящике» в таком изящном стиле: «Ваши стихи сданы в корзину», «Глупостей мы не печатаем», «А знаете ли вы, что за такие стихи в порядочном доме морду бьют?»

По окончании Коммерческого училища я стал готовиться к поступлению в Московский университет и сдал экстерном латинский язык. Одновременно репетировал отстающих учеников и принимал участие в деятельности «Общества бывших воспитанников Московского коммерческого училища». Именно там на заседании (это было в 1915 году, во время первой мировой войны) я увидел высокого сутулого старика в черном сюртуке с копной седых, зачесанных назад волос. Мне сказали, что это известный критик Сергей Глаголь (доктор С. С. Голоушев), который много лет назад тоже учился в Московском коммерческом училище.

После заседания меня представили Сергею Глаголю. Потом я зашел к нему домой (он жил в одном из переулков Остоженки) и занес ему три моих рассказа. Помню, говорили мы о том происшествии, которое случилось в нашем училище в 1912 году (год реакции). Кто-то донес инспектору, что у ученика 6-го класса Гудкова в парте лежат прокламации. Ученика посадили, инспектору дали орден.

— Вот, видите, Вольтер прав, — сказал Глаголь. — «Доносы процветают там, где их поощряют».

Я объяснил, что за Гудкова отомстили: в актовом зале из портрета Николая II вырезали в середине квадрат, и сквозь него была видна желтая стена.

— Это я знаю, — подхватил Сергей Сергеевич, посмеиваясь. — В училище загорелся сыр-бор!..

После этой встречи Глаголь известил меня открыткой о том, что один из рассказов «Предсказание» ему понравился, и он покажет его Леониду Андрееву, который вскоре приедет из Петербурга.

Кто в те годы не читал андреевские: «Рассказ о семи повешенных», «Жили-были», «Бездна» или роман «Сашка Жегулев»? Кто не видел пьес «Дни нашей жизни», «Анфиса», «Екатерина Ивановна»? А потрясший зрителей в Художественном театре «Анатема»?

Я больше всего любил рассказ Леонида Андреева «Баргамот и Гараська». В детстве я жил с родителями на Солянке, в М. Ивановском переулке, в двух шагах от Хитрова рынка. На перекрестке этой улицы и переулка стоял городовой, внешне напоминавший Баргамота, все жители и хитрованцы величали его по имени отчеству, и, конечно, он принимал дары от содержателей ночлежек, притонов, домовладельцев, чьи здания были на его участке. Был на Хитровке и «пушкарь — промышленная голова» Гараська, только звали его «Колька-пьяный». Горе было любому человеку, если обижал Кольку: он узнавал силу пудовых кулаков Баргамота…

Вскоре я предстал перед знаменитым писателем. Резкие черты лица, горбатый нос, открывающие большой лоб черные крылья волос, острая черная борода, огромные вспыхивающие черными огнями глаза заставляли надолго запомнить Леонида Николаевича. Одет он был в черную вельветовую куртку с отложным воротником, из-под которого спускался на грудь небрежно повязанный галстук. Писатель поднялся из-за стола и, пожимая мне руку, заглянул в глаза. Потом стал шагать по комнате, а я испытывал нервную дрожь ученика, протягивающего на экзамене руку за билетом.

— Какие вещи Герберта Уэллса вы читали? — спросил меня Андреев, остановившись.

— «Борьбу миров», «Машину времени».

— А «Преступление лорда Артура Савиля»?

— Не читал!

— Поэтому вы и не знаете, что ваш рассказ «Предсказание» похож на этот «Этюд о долге» Уэллса, — и Леонид Николаевич рассказал содержание.

Конечно, мой рассказ по исполнению ни в какое сравнение не шел с «Этюдом о долге», который я вскоре прочитал.

— Вам нужно больше читать, — продолжал Леонид Андреев. — Для чего? Для того, чтобы не повторить то, что уже написано! И не писать так, как это делали до вас! Найдите свою тему, свой стиль, свой язык! Вы где учитесь?

— Собираюсь поступить на юридический.

— Ни один факультет не дает такое познание жизни, как юридический. Я учился и работал судебным репортером. Какие сюжеты! Какие характеры! Фейерверк страстей!

Несколько минут он вспоминал, как тот или иной судебный процесс наталкивал его на золотые темы.

— Не спешите публиковать ваши рассказы, — продолжал Леонид Николаевич. — В литературе очень важны первые шаги. А то шагнут, а авторов не замечают.

Хотя все это говорилось мне гораздо мягче, чем я передаю, но я сидел, чувствуя, что земля разверзлась подо мной, а я лечу в пропасть. У меня только нашлось силы, робко задать мучительный вопрос:

— Выйдет у меня что-нибудь?

— Я не профессиональный хиромант! — проговорил Андреев и улыбнулся. — Прежде чем стать хорошим писателем, надо быть отличным читателем! — сказал он на прощание.

2 Февральская революция. Меценат Михаил Юрьевич. Критик Ю. И. Айхенвальд

Для меня революция началась с того момента, когда в аудиторию Московского университета во время очередной яркой лекции профессора Озерова вошел староста нашего юридического факультета и сообщил, что Николай II отрекся от престола. Сейчас мы, по примеру петроградских студентов, должны разделиться на «пятерки», препровождать царских «блюстителей порядка» в тюрьмы, из которых уже выпускают политических узников. После этих слов старосты загромыхало такое «ура», что в окнах задребезжали стекла.

Мы начали выбирать руководителей «пятерок» и называть фамилии студентов, которые должны войти в каждую из них. Вдруг слева, в проходе, раздался шум, крик, и мы увидели нашего тыкволицего, с десятком царских медалей на бугристой груди «педеля», у которого вырывали записную книжку. Оказывается, он, украдкой, в уголке, записывал фамилии руководителей и участников «пятерок», чтобы по привычке осведомить охранку. Студенты вырвали у него записную книжку, вытащили его из аудитории и спустили с лестницы.